— Вон он! — воскликнул Зигфрид. — Нет, вы поглядите на него! С такими темпами он доберется до приемной не раньше трех. И никого там не найдет. Но он сам виноват. — Тут он оглянулся на огромного курчавого пса, просто излучавшего здоровье и энергию. — Впрочем, мы просто потратили бы время впустую, обследуя эту псину. Ничем он не болен.
Зигфрид немного помолчал, глубоко задумавшись, а потом повернулся ко мне.
— Сущий живчик, ведь верно?
Самые разные собаки могут оказаться опасными, но Кланси, с его тихой свирепостью, остается для меня единственным в своем роде. Да и Джо Муллиген был по-своему неподражаем. Его любимое словечко прямо-таки въелось мне в память, и по сей день, осматривая собаку с расстройством пищеварения, я с трудом удерживаюсь, чтобы не спросить: «И сильно ее выворачивает?»
Седовласый джентльмен с приятным лицом не походил на холерика, однако глядел на меня с яростью, а губы его подергивались от возмущения.
— Мистер Хэрриот, — сказал он, — я намерен подать на вас жалобу. Из-за вас моя собака терпит лишние страдания, и мириться с этим я не собираюсь.
— Страдания? Какие?
— Вы прекрасно знаете какие, мистер Хэрриот! Несколько дней назад я приводил ее к вам, и я имею в виду ваше лечение.
Я кивнул.
— Да, я помню… Но причем тут страдания?
— Так ведь бедный пес волочит ногу, и знающий человек объяснил мне, что это несомненный перелом и следует немедленно наложить гипс! — Старик свирепо выставил подбородок.
— Вы напрасно тревожитесь, — сказал я. — У вашей собаки паралич нерва, вызванный ударом по спине. Если вы будете терпеливо выполнять все мои указания, ей мало-помалу станет лучше. Собственно, я почти не сомневаюсь, что выздоровление будет полным.
— Но нога же болтается!
— Я знаю. Это типичный симптом и неспециалисту вполне может показаться, будто нога сломана. Ведь боли ваш пес не испытывает?
— Нет… По его поведению этого не скажешь. Но она была так уверена! Непоколебимо.
— Она?
— Да. Эта дама удивительно хорошо понимает животных и зашла узнать, не может ли она помочь выхаживать моего пса. И принесла чудесные укрепляющие порошки.
— А! — Пронзительный луч света рассеял туман в моем мозгу. Все стало совершенно ясно. — Уж не миссис ли Донован?
— Э… да. Совершенно верно.
Миссис Донован была вездесуща. Что бы ни происходило в Дарроуби — свадьбы, похороны, распродажи, — в толпе зрителей обязательно стояла эта низенькая толстая старуха и черные глазки-пуговки на смуглом лице бегали по сторонам, ничего не упуская. И обязательно рядом с ней на поводке ее терьер.
«Старуха» — это больше моя догадка. Она, казалось, не имела возраста и, хотя жила в городе словно бы всегда, лет ей могло быть и семьдесят пять, и пятьдесят пять. Во всяком случае, ее энергии хватило бы на двух молодых женщин: ведь в неукротимом желании быть в курсе всех городских событий она, несомненно, покрывала пешком огромные расстояния. Многие люди называли ее неутолимое любопытство не слишком лестными словами; но каковы бы ни были ее побуждения, она так или иначе соприкасалась со всеми сферами городской жизни. И одной из этих сфер была наша ветеринарная практика.
Ведь миссис Донован при широте своих интересов была и врачевательницей животных. Можно даже смело сказать, что эта деятельность занимала в ее жизни главное место.
Она могла прочесть целую лекцию о болезнях собак и кошек и располагала огромным арсеналом всяческих снадобий и зелий, особенно гордясь своими чудотворными укрепляющими порошками и жидким мылом, волшебно улучшающим шерсть. На больных животных у нее был просто особый нюх, и во время объездов я довольно часто обнаруживал следующую картину: над пациентом, к которому меня вызвали, низко наклоняется темное цыганское лицо миссис Донован — она кормит его студнем или пичкает каким-то целительным средством собственного изготовления.
Терпеть от нее мне приходилось больше, чем Зигфриду, потому что лечением мелких животных занимался в основном я. И миссис Донован отнюдь не способствовала осуществлению моей заветной цели — стать настоящим уважаемым специалистом именно в этой области. «Молодой мистер Хэрриот, — доверительно сообщала она моим клиентам, — коров там или лошадей пользует совсем неплохо, вот только про кошек и собак он ничегошеньки не знает».
Разумеется, они ей свято верили и во всем на нее полагались. Она обладала неотразимым мистическим обаянием самоучки, а к тому же — что в Дарроуби ценилось очень высоко — никогда не брала денег ни за советы, ни за лекарства, ни за долгие часы усердной возни с четвероногим страдальцем.
Старожилы рассказывали, что ее муж, батрак-ирландец, умер много лет назад, но, видно, успел отложить кое-что на черный день, ведь миссис Донован живет, как ей хочется, и вроде бы не бедствует. Сам я часто встречал ее на улицах Дарроуби — место постоянного ее пребывания — и она всегда ласково мне улыбалась и торопилась сообщить, что всю ночь просидела с песиком миссис Имярек, которого я смотрел. Сдается ей, она его вызволит.
Но на ее лице не было улыбки, когда она вбежала в приемную. Мы с Зигфридом пили чай.
— Мистер Хэрриот, — еле выговорила она, задыхаясь. — Вы не поедете? Мою собачку переехали.
Я выскочил из-за стола и побежал с ней к машине. Она села рядом со мной, понурив голову, судорожно сжав руки на коленях.
— Вывернулся из ошейника и прыгнул прямо под колеса, — бормотала она. — Лежит на Клиффенд-роуд напротив школы. А побыстрее нельзя?
Через три минуты мы были на месте, но, еще нагибаясь над распростертым на тротуаре запыленным тельцем, я понял, что сделать ничего не возможно. Стекленеющие глаза, прерывистое еле слышное дыхание, бледность слизистых оболочек — все говорило об одном.
— Я отвезу его к нам, миссис Донован, и сделаю вливание физиологического раствора, — сказал я. — Но боюсь, у него очень сильное внутреннее кровоизлияние. Вы успели увидеть, что, собственно, произошло?
Она всхлипнула.
— Да. Его переехало колесо.
Стопроцентно — разрыв печени. Я подсунул ладони под песика и осторожно приподнял его, но в ту же секунду дыхание остановилось, глаза неподвижно уставились в одну точку.
Миссис Донован упала на колени и начала поглаживать жесткую шерсть на голове и груди терьера.
— Он умер? — прошептала она наконец.
— Боюсь, да.
Она медленно поднялась с колен и стояла среди прохожих, задержавшихся взглянуть, что произошло. Ее губы шевелились, но, казалось, она была не в силах произнести ни слова.
Я взял ее за локоть, отвел к машине и открыл дверцу.
— Садитесь. Я отвезу вас домой, — сказал я. — Предоставьте все мне.
Я завернул песика в свой комбинезон и положил в багажник. Когда мы остановились перед дверью миссис Донован, она тихо заплакала. Я молча ждал, пока она выплачется. Утерев глаза, она повернулась ко мне.
— Ему было очень больно?
— Убежден, что нет. Все ведь произошло мгновенно. Он не успел ничего почувствовать.
Она жалко улыбнулась.
— Бедняжка Рекс. Просто не понимаю, как я буду без него. Вы же знаете, мы с ним не одну милю прошли вместе.
— Да, конечно. У него была чудесная жизнь, миссис Донован. И разрешите дать вам совет: заведите другую собаку. Иначе вам будет слишком тяжело.
Она покачала головой.
— Нет. Не смогу. Я его очень любила, моего песика. И вдруг заведу себе другого?
— Я понимаю, что вы сейчас чувствуете. И все-таки подумайте. Не считайте меня бессердечным. Я всегда советую так тем, кто лишился четвероногого друга. И знаю, что это здравый совет.
— Мистер Хэрриот, другой собаки у меня не будет. — Она опять решительно покачала головой. — Рекс много лет был моим верным другом, и я хочу его помнить всегда. А потому больше никакой собаки не заведу.
После этого я часто видел миссис Донован на улицах и был рад, что ей удалось сохранить свою кипучую энергию, хотя без собаки на поводке она выглядела как-то сиротливо. Но, пожалуй, прошло больше месяца, прежде чем нам довелось поговорить.
Как-то днем мне позвонил инспектор Холлидей из Общества защиты животных от жестокого обращения.
— Мистер Хэрриот, — сказал он, — вы не поехали бы со мной? Наш случай.
— Хорошо. Но в чем дело?
— Да собака. Бог знает что! Совершенно невозможные условия.
Он продиктовал мне адрес одного из кирпичных домишек у реки и сказал, что встретит меня там.
Когда я остановил машину в узком проулке позади домов, Холлидей уже ждал меня — деловитый, подтянутый, в темной форме. Это был крупный блондин с веселыми голубыми глазами, но теперь он даже не улыбнулся мне.
— Она там, — сказал он сразу и направился к одной из дверей в длинной выщербленной стене. Возле собралась кучка любопытных, и я с ощущением неизбежности узнал темное цыганское лицо. Уж, конечно, подумал я, без миссис Донован дело никак обойтись не может!
