Приближалась зима. Уже мочили иссохшую землю осенние нудные дожди. Уже день стал заметно короче, ночи холоднее. Найда покрылась густой шерстью с подшерстком. Она тоже готовилась к зиме. Потому что скоро, вот-вот, как каждый год, наступит время охоты по чернотропу.
И время это пришло. Весь день было пасмурно, сыро, а к вечеру внезапно похолодало, небо вызвездилось, и ударил легкий морозец. Он тонкой корочкой покрыл лужи, подсушил тропки, посеребрил инеем сухую траву и оставшийся на деревьях редкий лист, обострил запахи. Беспокойство овладело Найдой. Что-то должно произойти сегодня, как происходило каждый год в это время. Собака была полна сил, и силы копились именно к этому дню…
Перед рассветом Найда вылезла из конуры, прошлась по двору, разминая мышцы, и уселась на верхней ступеньке крыльца, нетерпеливо поглядывая на дверь. Но никто не выходил из дома. Тогда Найда подняла морду к ярко блестевшим звездам и неистово залаяла.
— Чтоб ты подохла, окаянная! — дверь открылась, бабка ударила собаку ухватом, сталкивая ее с крыльца.
Собака, прихрамывая, отбежала в сторону и присела. Из дверей вылетел ухват, гулко ударился о мерзлую землю, и собака медленно пошла со двора. Вышла на пустынную улицу, перешла на другую сторону, к забору. Долго ковырялась в кустах, принюхиваясь и морщась от свежего запаха землеройки. Потом выбежала за околицу и села прямо на дороге, вглядываясь вперед.
Звезды гасли, недалекий лес из черного стал серым, белыми пятнами проглядывал иней… Вот оно, самое время!
Найда уже сделала несколько шагов в сторону леса, но вдруг повернулась и потрусила назад — к дому. Потом помчалась изо всех сил. С ходу перемахнула через ограду и заскочила на крыльцо — нет никого! Нет хозяина! И тогда она решилась. Снова прыжок через забор и галопом через поле. Не успела она добежать до первых кустов, как в нос шибануло лисьим запахом — сильным, нестерпимым. И Найда, вытянувшись в струнку, пошла сбочь следа, пофыркивая, чтобы прочистить ноздри и проверить надежность запаха. Все было как всегда, как раньше — с хозяином, и она, разгоря-ченная, страстно заголосила на все поле, на весь лес, извещая о начале охоты, о начале зимы. Она лаяла, задыхаясь от азарта, и мчалась изо всех сил, набирая скорость, верхним чутьем угадывая направление следа.
Огненно-рыжая лиса, почуяв погоню, пошла кругами, делая неожиданные прыжки и повороты.
Собака шла уже третьим кругом, когда впереди гулко ударил выстрел, и она, перемахнув кусты, увидела человека с ружьем, а рядом с ним бьющийся рыжий пушистый ком. Это был не хозяин, но из ружья этого человека так сладко тянуло порохом, что Найда подбежала без опаски и завиляла хвостом, заласкалась. Происходящее сейчас было для нее самым важным, самым главным — тем, для чего она была создана…
Человек с ружьем оказался дедом Егором. Найда и раньше изредка его встречала. Он жил километра за три от деревни, на пасеке. Пасека была большая, и следили за ней три человека — дед Егор и два помощника. Но как только подготовка пасеки к зиме заканчивалась, помощники направлялись на другие работы, и лишь дед Егор по старости — нынче летом ему исполнилось восемьдесят лет — оставался, отдыхал и сторожил омшаник. Жил он в небольшой деревянной избушке, жил бобылем — жена померла лет двадцать назад.
Дед Егор любил побаловаться ружьишком, хорошо знал хозяина собаки, слышал и о ней самой. Когда Найда так неожиданно выгнала на него лису и осталась с ним, обрадовался. На следующий день он наведался в деревню, договорился с хозяйкой, что собака до весны побудет у него. Правда, на пасеке жили еще две собаки — Шарик и Букет, но эти незаменимые для сторожевого дела дворняги не годились для охоты. И Шарик и Букет отнеслись к новенькой очень хорошо и подружились сразу. Найда не рычала на них, не кусала, наоборот, они нравились ей, особенно Букет, пятнистый черно-белый кобель с лихо закрученным хвостом и мощной грудью.
Ночью пошел снег. Ветра не было, и снег падал отвесно и густо. За полночь он перестал, засверкали звезды, круглая яркая луна удивленно оглядывала белую землю.
Найда, спавшая на полу у топчана, услышала, как дед Егор закашлял, закряхтел, поворачиваясь с боку на бок. Она подняла голову и насторожилась.
Дед Егор сел на топчане, спустил ноги на пол. Зевнул, помассировал колени, поясницу и встал. Подошел к окну, подышал на него, протер стекло. Собака внимательно наблюдала, постукивая об пол хвостом. Дед обернулся от окна и веселым голосом сказал:
— Ишь разлеглась. Собирайся, давай. На охоту. На охоту!
Собака взвизгнула, кинулась к деду Егору, прыгнула ему на грудь, стараясь достать языком лицо. Дед, не ожидавший такого бурного проявления чувств, пошатнулся и упал на топчан.
— От язви тебя, — заругался он, поднимаясь. — Ну и лошадь! Сила в тебе немереная. Надо же… С ног сшибла, окаянная! Ну, ничего, сейчас набегаешься, к вечеру еле лапы таскать будешь. Да ляжь ты! — прикрикнул он строго, чтобы предупредить еще один прыжок.
Стоя у двери, собака смотрела, как дед Егор медленно оделся, взял ружье и, наконец, откинул крючок. Собака толкнула дверь и выскочила на крыльцо. Под лапами весело скрипел снег.
Шарик и Букет вывалились откуда-то из-за сарая и, стараясь показать свое усердие, дружно залаяли в сторону леса.
Луна уже зашла, но было так светло, так чисто, что отчетливо виден каждый кустик, каждая былинка.
Найда бежала легко и бесшумно. Дед Егор не мог идти быстро, потому нет-нет да покрикивал:
— Рядом! Рядом! — и собака поневоле замедляла бег.
Они не прошли и половины пути до леса, как Найда взяла след. След свежий, лиса вот-вот, совсем недавно шла по тонюсенькой мышиной тропке. Вот она сделала бросок в сторону, разгребла кучу соломы и спокойно пошла дальше, не подозревая, что скоро помчится, спасая свою жизнь.
— А-ах! А-ах! А-ах! — взревела собака.
Лиса вильнула к оврагу, скатилась вниз по склону и сразу же — наверх, перескочила через замерзший ручей, продралась сквозь густые и колючие кусты, оставляя на них клочья рыжей шерсти, и стала забирать вправо. Молодая лиса, неопытная, такая скоро пойдет под выстрел.
И точно, громыхнуло неподалеку. Найда, еще не остывшая от погони и запаленная, обнюхала лису, с силой втягивая в себя запах крови и пороха.
— Хорошо! Хорошо! Молодец! — похвалил дед Егор, укладывая добычу в заплечный мешок. — Может, еще пофартит, а? Вперед! Ищи!
Всю зиму собака проохотилась с дедом Егором. Много они добыли лис и зайцев. Все шкурки дед Егор сдавал в фонд обороны бесплатно, а заячьим мясом питался сам и помогал хозяйке собаки.
Но к весне дед Егор заболел и слег. Собака скучала у порога избушки, рычала на Шарика, пристававшего к ней с нежностями, а Букета больно укусила. Она была очень раздражительной, она готовилась стать матерью. Поэтому вскоре покинула пасеку и прибежала в деревню, на знакомую улицу, в родной двор. Обошла все потайные углы, обнюхала все подозрительные места, сверилась со знакомыми запахами — запахами хозяйки и бабки. Взошла на крыльцо и призывно залаяла…
Дверь открылась сразу же, ее впустили в комнату, и бабка стала гладить, приговаривая:
— Кормилица ты наша, кормилица!
Хозяйка оделась, вышла во двор, выгребла из конуры снег, и набила ее свежим сеном.
Собака, потоптавшись, улеглась, устало прикрыв глаза. Она была дома…
Весна выдалась ранняя и на редкость скорая. Снег сошел быстро, и, подгоняя его, вдруг в середине апреля ливанул совсем по-летнему теплый дождь с громом и молнией.
Бабка испуганно крестилась, шептала молитвы и говорила, что это не к добру. Да добра и так не было — откуда ему взяться? Старая картошка кончилась, до новой далеко, мука на исходе. Если зимой семья перебивалась зайчатиной, которую чуть не каждый день приносил дед Егор, то теперь в доме было голодно. Ко всему еще Найда ощенилась. По одинаковой черно-белой масти щенков сразу можно было определить отца — Букета деда Егора. Четверо щенков вскоре куда-то исчезли. Но и двоих оставшихся прокормить было трудно. Найда всю ночь носилась по деревне в надежде найти что-нибудь съедобное. Но таких, как она, голодных собак и кошек было много. Если и удавалось найти что-то изредка, так это картофельные очистки. Голод поджимал брюхо, и собака пошла к деду Егору.
Дед принял ее ласково, накормил чем мог и хотел ее задержать, но собака заторопилась домой. Щенки, тоненько повизгивая, ползали у крыльца в поисках пищи. Завидя мать, они бросились к ней, и Найда легла тут же, блаженно прикрыв глаза.
На следующий день она снова побежала к деду Егору. Но он пожурил ее и дал всего-навсего корочку хлеба. Он тоже жил впроголодь.
Собака опять обежала все улицы, все дворы, в которые можно было пролезть, но нигде ничего не нашла. Дома щенки полезли к ней, цепляясь за пустые соски. Собака поднялась на крыльцо, подошла к двери. Сунув нос в щель, вдохнула в себя запахи и ударила лапой. Никто не вышел. Гавкнула негромко — никто не ответил. А щенки тянулись к ее соскам и, не получая молока, кусались. Громко и зло залаяла собака. Дверь открылась. Выглянула бабка: молча протянула кусок драника, который собака проглотила не жуя, не чувствуя запаха отрубей и картофельной шелухи.
