— Послушайте, давайте отойдем к тому столику в углу, выпьем по стаканчику пунша и решим, что нам делать, — предложил я.
Машина Ян была в ремонте, на танцы мы приехали в моем грузовике. Теперь надо было решать, как она доберется домой и отвезет няню, оставшуюся следить за детьми.
Пока мы с Карни потягивали пунш, Ян встретила знакомых и отошла от столика, оставив нас наедине обсуждать состояние заболевшей кобылы. Как выяснилось, Вернер Фред и его приятель Тутти Тернер приобрели партию сена из люцерны у самой границы штата Миссисипи и привезли его на старом пикапе Карни; мальчики решили сделать Дикси и другим лошадям подарок — одновременно на Новый год и Рождество. Очевидно, Дикси слишком налегла на свежее сено, гораздо более питательное по сравнению со старым, привычным ей кормом, состоящим из овсяницы и бермудской травы, и теперь мучается от тяжелого приступа кишечных колик. А может быть, и от чего-нибудь похуже.
— Мне нужно посмотреть эту лошадь, — сказал я жене. — Ты можешь вернуться домой с Лореном и Джеральдиной, а потом они отвезут домой няню. Друзья не впервые выручали нас в подобной ситуации. Ян не ответила, только поджала губы и отвела глаза, что было для меня красноречивее всяких слов.
По дороге к Карни Сэму я размышлял, сколько раз из-за неотложных случаев нам с Ян приходилось отказываться от вечеринок, школьных утренников, церковных праздников и прочих развлечений. Она понимала суть моей профессии, тем не менее считала, что мне стоило бы больше просвещать фермеров, убеждать их в необходимости профилактики, в результате чего, по ее мнению, количество ночных вызовов должно было бы изрядно сократиться.
В углу конюшни горела лампочка, поэтому я сразу увидел Вернера Фреда и его Дикси. Паренек заметно нервничал, поджидая, когда отец вернется с врачом.
Кобыла неподвижно лежала на полу. Вернер Фред стоял на коленях возле ее головы, медленно поглаживая шею лошади. Шкуру Дикси покрывала пена, живот вздулся, на голове виднелись ссадины — она поранилась, когда билась от боли. Засохшая глина была сплошь покрыта следами копыт, а в воздухе витали запахи скипидара, лошадиного пота и свежего сена из люцерны.
— Пап, примерно час назад ей наконец полегчало, но теперь она не хочет вставать, — негромко сообщил Вернер Фред.
Осмотрев пациентку, я обнаружил, что ее десны приобрели голубовато-фиолетовый оттенок, уши холодны, как лед, а частота пульса составляет около 120 ударов в минуту. Лошадь находилась в глубоком и необратимом шоке, вызванном, вероятно, разрывом желудка или кишечника. Для нее все было кончено, она, несомненно, не доживет до утра, вот только как я выложу эту новость ее хозяину? Я посмотрел на Карни и молча покачал головой.
Наверное, во время учебы я пропустил мимо ушей информацию, как дипломатичнее сообщить хозяевам животного, что их собака или лошадь не выживет. А тут хозяином кобылы был мальчик, не понимавший, в каком плачевном состоянии его любимица, данное обстоятельство делало мою задачу в стократ тяжелее.
Вернер Фред не догадывался, что кажущееся улучшение и обманчивое спокойствие лошади объясняются тяжелым шоком. А его отец как раз понимал это и специально приехал за мной, чтобы переложить на меня тягостную обязанность.
— Карни, не принесете ли ведро теплой воды из дома? — попросил я. Честно говоря, вода была не нужна, мне просто хотелось удалить его из конюшни и пока отца нет, как-нибудь сказать мальчику, что его лошадь умирает.
— Славная была кобылка. Сколько ей?
— Около двадцати, — ни на секунду не задумавшись, ответил Вернер Фред. — Я выезжаю на ней каждый день после обеда, как только прихожу домой из школы.
— Да, я всегда вижу вас вместе, когда бываю поблизости. Вернер Фред, мне нужно сообщить тебе неприятную новость, но, думаю, ты уже сам все понял. Дикси не чувствует боли потому, что ее внутренние органы перестали работать. Ей слишком плохо, чтобы она могла как-то реагировать на происходящее, и у меня нет такого лекарства, которое бы ей помогло.
Разумеется, объяснение было не совсем корректным, но в сложившейся ситуации мне не удалось придумать ничего другого.
Мальчик крепился изо всех сил, но когда поднял на меня глаза, в них стояли слезы. Он старался сдержать их в моем присутствии, однако горе было слишком велико.
— Самое правильное в таком положении — сделать укол, от которого она просто уснет, и мы будем уверены, что она больше не мучается, — произнес я сочувственно.
Продолжая поглаживать холодную, покрытую липким потом шкуру своей подруги, мальчик уже откровенно плакал.
— Наверное, это правда, раз вы так считаете, док, но я все-таки спрошу у папы, — всхлипнул он.
— Что ж, сходи к нему, мне все равно нужно кое-что взять из грузовика, — я уцепился за этот предлог, чтобы на несколько минут оставить их наедине.
На заднем крыльце в обшарпанном кресле сидел старый орел Карни и беззвучно плакал, уставившись в темноту.
— Док, я просил вас приехать, — произнес он прерывающимся голосом, — потому что не мог сам сказать сыну, что его лошадь умрет. Вы гораздо лучше меня знаете, что нужно говорить хорошим людям, когда им предстоит узнать такое. Вы же понимаете, парнишка верит каждому вашему слову.
Я собрался было признаться ему, что каждый раз, когда такое случается, мне всегда не хватает нужных слов и хочется, чтобы кто-то другой сделал это за меня. Но момент был явно неподходящий.
— Думаю, лошадь нужно усыпить. Вы же знаете, что она обречена?
— Да, конечно. Делайте все, что требуется в таких случаях. Утром соседи помогут мне вывезти и похоронить ее, — сказал он горестно.
— Ладно, поговорим позже, — ответил я, направляясь к машине, и вдруг услышал за спиной сдавленный смешок Карни.
— Док, в этом своем костюме для танцев вы похожи на придурковатого пингвина.
— Правда? В таком случае нужно принять меры, пока не перемазался скипидаром.
— Да уж, наверное. А то нам достанется от вашей жены. Натянув комбинезон поверх пингвиньего костюма, я набрал в шприц смертоносную жидкость. Вернер Фред наблюдал за мной не без интереса и даже вызвался помочь, когда я вводил препарат Дикси в вену. Уже через три минуты она перестала дышать, и ее сердце остановилось. Еще через пару минут мальчик первым нарушил молчание.
— Док, спасибо вам за все, хорошо, что теперь она не мучается. Но я всегда буду благодарить судьбу за то, что она прожила здесь, на нашей ферме, столько, сколько ей было отпущено. Я проскакал на ней не одну тысячу миль.
Понятно, что этим их отношения не ограничивались, мальчика и лошадь связывала самая тесная дружба.
В ту ночь, возвращаясь домой, я размышлял об ответственности, которую ветеринар вынужден брать на себя, сталкиваясь с безнадежными случаями. Много раз мне приходилось убеждаться, что моя профессия важна не только для животных, но и для людей. Именно то, насколько ветеринару удается ладить с людьми, определяет успешность его практики. Нередко доброе слово и моральная поддержка значат не меньше — если не больше, — чем умение поставить диагноз и вылечить животное. Впоследствии, особенно когда телефонный звонок раздавался в полночь или под утро, я напоминал себе об этом.
Вернувшись в танцзал, я застал оргкомитет за уборкой. Столы и стулья уже составили в угол, а те, что брали напрокат, только что погрузили в машины, чтобы вернуть их в церковь и школу. Я схватил швабру и присоединился к команде уборщиков.
— В этом углу пахнет шампанским, — заметил я.
— Почему-то я не чувствую ничего, кроме запаха скипидара. Похоже, какой-то идиот опрокинул в кладовой целую бутыль, — ответил мужчина, трудившийся рядом со мной.
— Вполне может быть. Пожалуй, нужно проверить…
Однажды холодным январским утром я направлялся на ферму Бобби Фаулера, расположенную на юге Чоктау, — в тот день это был второй вызов. С правой стороны шоссе я заметил маленький, огороженный колючей проволокой корраль с непременным полутораметровым столбом. В загоне находилось около двадцати коров херфордской породы.
— Ну, здесь я не задержусь, — решил я про себя, — тут работы не больше, чем на час. Однако нигде не было видно автомобиля, который должен был свидетельствовать о присутствии хозяев.
— Наверное, они в доме, — предположил я.
С другой стороны шоссе стоял старый, но хорошо сохранившийся дом под двускатной крышей. Только вот люди, живущие в таком замечательном доме, почему-то не оборудовали более достойного жилища для своих коров. Я свернул на подъездную аллею, но и там автомобиля не обнаружил. Зато навстречу мне с крыльца практически скатился грузный мужчина лет сорока и, чуть постояв, чтобы прийти в себя, двинулся к моему грузовику. Ноги плохо его держали, он шел, пошатываясь и спотыкаясь, то по тропинке, то по газону, засеянному серой бермудской травой. Посмотрев внимательнее, я понял, что этот здоровяк не такой уж и толстый. Просто он натянул на себя невероятное количество курток и стал похож на колобок. В левой руке мужчина держал большую прозрачную бутылку из-под кока-колы, в которой плескалась мутноватая жидкость — самогон. Это означало, что меня ждут серьезные проблемы: работать с крупным скотом в обществе пьяного помощника — рискованное предприятие.
