— Ума не приложу, какой бес в него вселился. Это уже третий раз за неделю, а еще только среда!
Пианист вызвался мне помочь, и мы вернулись в коралль. Видимо, совместная работа выглядела захватывающе, местный почтальон даже приостановил доставку корреспонденции, чтобы понаблюдать за нами. Проследив за нашими манипуляциями с тремя или четырьмя коровами, он задал пару вопросов и, как водится, прокомментировал мои действия, явно гордясь своей проницательностью.
— Чем это вы занимаетесь? Разве коровам не больно, иглы-то у вас какие огромные?
— Похоже, коровам не слишком нравится то, что вы с ними проделываете.
Я, как мог, любезно ответил на его вопросы, перекрикивая рев, кряхтенье и мычание своих пациенток.
Слабые руки пианиста были ненадежной поддержкой, но он старался и работал все же лучше предыдущего ассистента. Вполне довольные друг другом, мы поговорили о том, как разительно непохожи наши профессии и как плохо некоторые люди разбираются в работе других, хотя и берутся ее оценивать.
— Ребята, зайдите перекусить, — позвала нас миссис Фаулер. — Знаю, что еще только одиннадцать, но я уже накрыла для вас, поэтому идите и поешьте, пока не остыло.
Кто же откажется от такого приглашения? За столом пианист прочитал довольно продолжительную молитву, и мы принялись уписывать вкуснейший деревенский обед, подчищая тарелки кусками кукурузного хлеба. Хозяйка подавала нам еду, подкладывая добавку, уговаривая нас съесть еще кусочек и выражая надежду, что обед получился съедобным. Он был не просто съедобным, от такой стряпни не отказались бы не только члены королевской фамилии, но даже и сам д-р Б. Н. Лодердейл, истинный «монарх» всех ветеринаров!
В то утро мне предстояло посетить еще несколько ферм, так что нужно было спешить. Впрочем, следующая ферма располагалась всего в нескольких километрах от хозяйства Фаулера, вниз по ручью.
Прибыв к Хорасу Данагану, я припарковался между двумя древними грузовичками, стоявшими возле старого, но крепкого а вид сарая. Оттуда мне навстречу неторопливо вышли трое мужчин в комбинезонах, двое из них опирались на трости. Надежда на то, что здесь мне помогут ловить коров, таяла на глазах.
— Извините за опоздание. Пришлось задержаться у Фаулера несколько дольше, чем я рассчитывал.
— Да, сэр, почтальон рассказал нам, как вы с преподобным отцом обрабатывали коров Бобби, — ответил мистер Хорас.
Надо же! А пианист ни словом не упомянул о своем сане, хотя о его непомерно долгой молитве я мог бы и сам догадаться.
— Бобби снова под мухой? — поинтересовался старший из мужчин.
— Да, сэр, похоже, сегодня он не в форме, — подтвердил я. Мужчины понимающе переглянулись.
— Мы бы с радостью приехали и помогли вам, да только иногда не угадаешь, в каком он виде, а когда Бобби в плохом настроении, с ним довольно трудно общаться, — заметил мистер Хорас. — Знаете, в Корее ему пришлось попасть в переделку.
Что ж, отрадно было узнать, что печальные наклонности Фаулера имеют хоть какое-то разумное объяснение.
— Где коровы? — мне не терпелось приступить к делу.
— Я загнал их в сарай. Там около сорока голов, — ответил хозяин фермы. — Может, у вас имеется скотовозка, чтобы подогнать ее к дверям и выводить оттуда коров по одной?
— Да, сэр, такая штуковина у меня есть, но сейчас она в ремонте. На прошлой неделе ее разнесла в клочья взбесившаяся брахманка, — сказал я, заглядывая через его плечо в забитый скотом сарай. — Я постараюсь пробраться в сарай сам, а когда понадобится, вы подадите мне инструменты.
Пока человек молод, крепок и энергичен, в порыве энтузиазма он способен на поступки, которые нормальные люди едва ли сочтут благоразумными. Я вошел в сарай, где сплошной стеной стояли коровы, хватал их по очереди, брал кровь на анализ из яремной вены и успевал отпустить животное, не дожидаясь, пока оно опомнится, начнет бурно протестовать. Хитрость состояла в том, чтобы просто идти по течению, как будто я попал в самую гущу толпы, выходящей со стадиона после футбольного матча. Тем не менее следовало быть начеку — стоит только поскользнуться и упасть, как такое количество коров лежащего затопчет в момент.
Через полтора часа с работой было покончено. Но когда я вышел из сарая, мои помощники дружно расхохотались.
— Док, вы выглядите, как сторож на навозной фабрике, — заявил один из них.
Все, включая меня, рассмеялись. Однако на такой случай в грузовике у меня всегда имелся чистый комбинезон, а мистер Данаган принес пару ведер воды. Мне хотелось явиться на следующую ферму в приличном виде.
— То, как вы зарабатываете себе на жизнь, достойно уважения, молодой человек, — хриплым голосом заметил самый старший, — но сам я ни за какие деньги не взялся бы за такую трудную и опасную работу!
Государственная программа по борьбе с бруцеллезом, которая осуществлялась в Штатах в пятидесятые-шестидесятые годы, оборачивалась для ветеринаров тяжелой и довольно нудной работой. Однако благодаря ей я получил бесценные жизненные уроки и научился ладить с людьми. Хотя в те годы и не догадывался об этом.
Самое главное в нашем деле — не терять чувство юмора.
Вероятно, люди, живущие севернее Мэйсона, полагают, будто бы южанам повезло с погодой, но не думаю, чтобы им приходилось вакцинировать свиней от чумы в самый разгар январской стужи. В то утро, когда меня вызвали на свиноферму, где на рассвете пало несколько крупных свиней, термометр показывал десять градусов ниже нуля, дул пронзительный северо-западный ветер, а влажность была не ниже 80 процентов. Мне предстояло осмотреть около пятидесяти мороженых свиных трупов. По меньшей мере, еще пятьдесят животных выглядели явно больными — они неподвижно стояли, уставившись в пол, словно в глубокой задумчивости, и не желали двигаться, даже когда их подталкивали. У них уже началось оцепенение, характерное для чумы, и бедняги подошли к самому порогу гибели. Остальные двести казались здоровыми, но я знал, что в организме некоторых из них уже гнездится болезнь и они обречены разделить участь своих задумчивых собратьев.
Мои учителя из ветеринарного колледжа и просто люди, разбиравшиеся в свиньях, утверждали, что хрюшки не склонны к размышлениям, и если свинья стоит, глубокомысленно наклонив голову, у нее наверняка свиная чума. Все признаки указывали на это заболевание, но в тот холодный день я был обязан исследовать трупы, чтобы подтвердить диагноз. Мне совсем не хотелось на ветру в такой мороз возиться с промерзшими тушами, но я понимал, что этого не избежать.
Мы направились к первой свинье, всего несколько часов назад этот превосходный экземпляр стоил сотню долларов, а теперь его отправят в мусоросжигатель или бросят в глубокую яму с известью. По дороге хозяева фермы, братья Пейт, забросали меня вопросами и сообщили массу подробностей.
— И почему только мы не привили их, Джейк? — сетовал один из братьев, Люк. — На этой партии мы потеряем все свои сбережения.
— Сам не пойму. Почему мы этого не сделали, док? — поинтересовался Джейк.
— Я предупреждал вас, что сейчас повсюду свирепствует чума. Помните ту нашу встречу в магазине, когда вы собирались покупать картечь и лицензию на охоту? Вместо того чтобы прививать ваших свиней от чумы, вы отправились стрелять оленей.
Мне хотелось избежать поучительного «я вам говорил», но ради собственной пользы они должны были понять, что могли предотвратить катастрофу. Гораздо выгоднее оплатить прививки по доллару за каждую свинью, чем любоваться горой трупов. Но братья только горестно покачивали головами, наблюдая, как я достаю свой скальпель.
С первой свиньей я расправился довольно быстро, в этом мне помогли острый нож и страх перед перспективой обморозить пальцы. Необходимость проводить вскрытие, стоя коленями на замерзшей глине, истоптанной раздвоенными копытами, только придавала мне прыти. Я сделал разрез через хрящевое соединение — участок, где ребра соединяются с грудиной, затем снял кожу и мышцы, после чего извлек внутренности из брюшной полости и осмотрел их, пытаясь обнаружить классические признаки чумы. Своеобразная сыпь на поверхности почек (обычно в таких случаях говорят об окраске почек «по типу индюшачьего яйца»), кровоизлияния на слизистой мочевого пузыря и в лимфатических узлах — все было в точности так, как описано в учебнике «Заболевания свиней».
«При вскрытии симптомом свиной чумы считается окраска почек по типу индюшачьего яйца», — поучали нас все ведущие ветеринарные клиницисты. По-видимому, только в этом пункте у них не было разногласий. Эта специфическая окраска почек была единственным симптомом, навсегда запечатлевшимся в наших студенческих мозгах.
Вскрыв вторую свинью, я обнаружил точно такую же картину. Для подтверждения диагноза этого было достаточно.
