Однако повязка со льдом только усилила боль. Ощущение было такое, словно кто-то ввинчивает мне в руку четыре здоровенных штопора. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что укус из-за тупых, стертых зубов Грязнули оказался не настолько глубок, как мне показалось, и рана больше похожа на обширную ссадину. Я подержал лед подольше, пока рука окончательно не онемела, затем вытер ее насухо, смазал раствором антибиотика для индюков, после чего тщательно забинтовал, пользуясь левой рукой и зубами, а напоследок принял две таблетки аспирина.
В тот день я решил не ходить в церковь, дабы избежать сокрушительных рукопожатий. Впрочем, я опасался не столько рукопожатий — здороваться я мог бы и левой рукой, — сколько необходимости в деталях обсуждать происшествие: несомненно каждый из присутствующих стал бы предлагать мне проверенные домашние снадобья и вспоминать, как кто-то из его знакомых умер или потерял руку в точно такой же ситуации.
К тому времени, когда я прибыл в гольфклуб, боль немного утихла. Рука почти не беспокоила меня, если я не пытался шевелить пальцами, но заметно опухла.
— Что с вами сегодня, господин ветеринар? — поинтересовался Лорен, заметив, что я осторожно держу поврежденную руку над головой. В таком положении она меньше болела.
— Ничего особенного, господин аптекарь, просто царапина, — солгал я.
— Вас снова укусила собака? — справедливо предположил он. — Вы никогда не думали подыскать себе нормальную работу?
Я решил не признаваться, что такая мысль приходила мне в голову совсем недавно, вместо этого вышел к метке и начал экспериментировать с клюшкой, пробуя различные способы захвата, и предоставил остальным обсуждать мою последнюю травму и строить догадки, как она повлияет на исход матча.
— Надеюсь, вы уступите нам два боковых? — попросил Лорен у наших соперников. — Сегодня его снова укусила собака.
В ответ они оба должны были разразиться негодующими возгласами, а затем отказаться от этой «возмутительной и совершенно бредовой идеи». Так и случилось.
— Два боковых? Да вы белены объелись? — хором воскликнули Билли и Тай.
— Даже родной бабушке я не уступил бы двух боковых! — добавил один из них.
— Еще бы, — поддержал второй, — МакКормак каждый раз рассказывает сказки про собачий укус, наверное, просто рассчитывает вызвать у нас сочувствие и выпросить фору. А между прочим в прошлый раз меня тоже укусили, да к тому же я еще и обжегся.
Лишь после того как я продемонстрировал руку, они проявили некоторое сочувствие, даже не стали требовать, чтобы я снял бинт, ограничившись осмотром выползшей из-под повязки зловещей красноты. И, наконец, был достигнут компромисс, соперники согласились уступить мне удар на номере четвертом и разрешили бить от дамской лунки номер семь.
Первый мяч я послал неудачно. Он улетел за деревья на левом фланге и приземлился в живой изгороди Клиффа Дансби, неприлично далеко от поля. Билли и Джим разразились хохотом, а мы с Лореном только горестно смотрели вслед мячу, не в силах поверить в мой позор.
Пока на поле действовали наши противники, я отошел в сторону и принялся отрабатывать захват. Выяснилось, что в момент удара я излишне напрягал поврежденную конечность. Очевидно, унизительный промах объяснялся тем, что мою руку повело от боли.
— Не позволяйте своей правой руке действовать самостоятельно, пусть она только поддерживает левую в момент удара, — посоветовал мне Лорен. — Потому-то мяч и отклонился вправо. Я хотел сразу же сказать вам об этом.
— Что мне действительно необходимо, так это кусок пластыря, — пробормотал я, копаясь в своей сумке.
В одном из отделений я обнаружил широкий пластырь для лошадей и в несколько слоев обмотал им раненую руку. В результате кисть превратилась в толстый сверток, утратив всякую способность гнуться и что-либо удерживать. Теперь я ничего не мог делать этой рукой, безжизненно лежавшей на рукоятке клюшки в полусогнутом положении.
— Бейте, МакКормак, если можете, конечно! — воскликнул Джим.
Пробная попытка показала, что благодаря новой повязке и усовершенствованному захвату клюшки я почти не ощущал боли в руке. Тем не менее, почувствовав прилив азарта и некоторого раздражения против соперников, я решительно вышел вперед и ударил по мячу, послав его далеко вперед, намного дальше обычного.
На поле воцарилось молчание, нарушаемое только фырканьем Лорена и невежливыми комментариями противников.
— Мы снова попались, Джим, — объявил Билли.
Мой мяч все еще катился, подскакивая по засохшей траве, и в конце концов остановился внутри огороженной лужайки.
Джим, ни слова не говоря, отошел в дальний конец поля, яростно толкая за собой старую, разбитую и отчаянно скрипевшую тележку. Было ясно, он не собирается иметь со мной ничего общего.
Настала моя очередь сделать следующий бросок, который должен был покрыть значительную часть лужайки. Я извлек из сумки клюшку и небрежно ударил по мячу, но промазал. У меня не вышло высокого навесного броска, на который я рассчитывал, и мяч взлетел совсем невысоко — не выше пряжки поясного ремня — под дружный смешок Джима и Билли. Однако их веселье прекратилось, когда мяч врезался в мачту с флажком, а затем каким-то чудом упал почти отвесно рядом с лункой. Из-за мощного удара, пришедшегося по середине мачты, флажок покосился вправо и прекратил раскачиваться только к тому моменту, когда соперники приготовились к своему второму броску.
Мне стало неловко! И не только потому, что я добился такого успеха на пятой лунке, — ведь мы с Лореном выцыганили у них фору из-за моей пораненной руки! Теперь доверие ко мне было серьезно и, возможно, окончательно подорвано. Билли с Джимом больше не поверят ни одному моему слову.
Оставшиеся семнадцать лунок мы разыграли вничью, а на восемнадцатой первый раз в жизни мой счет равнялся семидесяти трем очкам. Каждая подача была настоящей мечтой игрока-любителя, а каждый удар был результатом полной сосредоточенности и уверенности в себе. Лорен заговорил о том, что наш предыдущий матч был прерван, поскольку меня отозвали к лошади; как оказалось его признали проигранным, хотя мы и вели в счете. Я не очень понял, какое отношение это имеет к сегодняшнему матчу. Однако из-за всех этих разговоров и соглашения, которое нам пришлось заключить после девятой лунки, наш матч признали закончившимся вничью. А мне так и не пришлось как следует насладиться своим триумфом!
Мало того, возникла еще одна проблема. Потерпев фиаско на первой лунке, Билли и Джим прикусили языки, и даже Лорен перестал разговаривать со мной, после того как я длинным броском накрыл лунку под номером пять. Он не поздравил меня с отличным попаданием, да и к лунке мне пришлось идти одному. А противники даже не поблагодарили меня, когда я нашел их мяч, закатившийся в глубокую выбоину.
За всю мою практику игры в гольф, полную промахов и неудач, мне выпал лишь один-единственный миг торжества, однако я не почувствовал радости. Какой смысл играть, если вы не можете обсудить с друзьями удачный бросок?
Через пару дней после матча мне позвонила хозяйка Грязули. Псу лучше не стало, и она решила, что ему необходимы уколы.
— Я возьму с собой Джеймса, своего садовника, чтобы он подержал пса, когда вы будете вводить ему лекарство. Кстати, я слышала, что Грязнуля принес вам удачу и в прошлое воскресенье вы выиграли партию в гольф.
— Кто вам сказал? — поразился я.
Разумеется, в нашем захолустном городишке, где все знакомы друг с другом, новости разносятся быстро и удивляться тут нечему. Но мне было любопытно, от кого она узнала эту новость.
— Мой муж заходил в аптеку, чтобы заказать лекарство, и услышал об этом от Лорена. Кроме того, в то воскресенье некоторые клиентки парикмахерской Люсиль тоже были на поле для гольфа и слышали, как о вашей игре рассказывал мистер Идрейн.
В маленьком городке не соскучишься — если вы любитель собирать сплетни и слухи.
Несколько часов спустя Грязнуля стоял на смотровом столе, стиснутый мощными руками Джеймса. Пасть была надежно обмотана пластырем. Действуя левой рукой, я провел осмотр и мои подозрения подтвердились. Простата оказалась увеличенной и воспаленной, поэтому пришлось назначить псу курс инъекций. Целую неделю верный Джеймс водил Грязнулю в клинику и ограждал меня от возможных увечий.
Три недели полного покоя, и, наконец, моя рука уменьшилась в размерах до такой степени, чтобы взяться за клюшку по-старому. Поскольку раньше я всегда держал ее неправильно, мой счет незамедлительно снизился, и меня снова приняли в братство местных гольфистов. Как приятно было опять допускать промахи и досадовать на неудачи!
Я до сих пор еще мечтаю научиться играть лучше. Мне даже приходила в голову безумная идея съездить домой к Грязнуле и сунуть руку ему в пасть… Или добрые отношения с приятелями по гольфклубу важнее заработанных очков?
