Зоя Журавлёва - Путька

— С вами нельзя по-человечески, — сказала мама.

И книгу захлопнула. И на полку её убрала. Высоко. Придётся теперь табуретку подставлять, чтобы достать. Но табуретка лёгкая. Это не то, что кресло подвинуть. Я хорошо запомнила, куда мама книгу положила. Сразу найду.

— Вы ничего в породах не понимаете, — сказала мама.

— А у Путьки какая порода, тётя Галя? — спросил Димка.

— Беспородный наш Путька, — махнула мама рукой. — Дворняга.

— «Дворняга»? — переспросил Димка.

И стал чёлку на палец накручивать. Он, когда думает, всегда накручивает. Его тётя Клава по рукам за это хлопает. Но он ведь не может не думать?

— Белка-Стрелка, — вдруг сказал Димка.

— Что — Белка-Стрелка? — не поняла мама.

— Она в космос летала, — сказал Димка. — Её потому взяли, что она дворняжка. Это самая выносливая порода.

Вот как Димка сказал! Теперь мама поймёт, что Димка умный. У него коленка завязана и на шее царапины. Жёлтые. Их йодом мазали. Но Димка терпел — он такой молодец.

— Белка и Стрелка, — улыбнулась мама.

— Вспомнил! — сказал Димка. — Их было две собаки. И они были дворняжки, правда, тётя Галя?

Вот какой у нас Путька, он — дворняжка! Мне просто повезло, что я его выбрала. Дворняжка! Как Белка-Стрелка…

— Белка-Стрелка! Белка-Стрелка! Белка-Стрелка! — закричала я.

Так хорошо было кричать, как считалка: «Белка-Стрелка-Белка-вон, Белка-Стрелка-вышел-вон!» Я сама придумала. И Димка сразу подхватил: «Белка-Стрелка-кыть, вы-ходи-водить!»

И Путька себе дело нашёл. Он напал на ковёр. У ковра угол загнулся. Будто ухо. Путька в ухо вцепился и треплет. А ковёр большой, он своё ухо крепко держит. Вот Путька и, сердится. Ему хочется ковёр по комнате потаскать. А он его даже сдвинуть не может. Только ухо всё обмусолил.

Мама на нас с Димкой смотрела и не видела, как Путька играет. Потом закричала:

— Сейчас же оставь ковёр в покое!

И у нас с Димкой настроение немножко пропало. У Димки коленка заныла, он даже захромал.

— Ты почему, Митя, весь перевязан? — спросила мама.

Мама Димку Митей зовёт. Больше никто так не зовёт. Ей очень нравится имя Митя. Если бы у мамы был сын, она бы его обязательно Митей назвала.

Моё имя маме не очень нравится. Она меня Татой назвала. Она говорит, что второй раз она бы меня Татой не назвала.

Димка откликается. Его дома как только не зовут! Он когда что-нибудь сделает, его тётя Клава Дмитрием называет. Чтобы он почувствовал. А когда он себя хорошо ведёт, его тётя Клава зовёт Дым Алексеич. Димкиному папе нравится, когда тётя Клава так Димку зовёт.

— Ты что? Не слышишь? — говорит мама. — Я же тебя, Митя, спрашиваю. Ты подрался, что ли?

— Нет, — говорит Димка. — Я с крыши упал. Прямо на забор. И потом ещё на камни.

— Ой, Митя?! — не верит мама.

А зачем она спрашивает, если знает? Ей же Димкин папа всё рассказал!

— Мне надоело правду говорить. Меня сегодня целый день спрашивают. Одно и то же повторять!..

— Ну уж нам с Татой повтори, пожалуйста, — улыбается мама.

— Мне кошка травмы нанесла, — говорит Димка. — Я её хотел немножко полечить, а она как бросится…

— А что такое травмы, Митя? — спрашивает мама.

— Ну, — пожимает плечами Димка, — порезы, раны, царапины…

— А как ты её поймал? — говорю я.

— Рраз! — говорит Димка и прыгает на меня.

— Чур, я — кошка! — кричу я.

«Ввва!» — рычит Путька.

Он хватает Димку за трусы. Он меня защищает. Я только взвизгну — он сразу бежит! Сопит и переваливается. Он ещё свои ноги не очень хорошо запомнил. Но бежит! Путька у меня дворняжка. Вот как мне повезло!

— Ммяууу! — кричу я.

— Голова кругом идёт, — говорит мама. — Хотела почитать спокойно, не дали. Как в зверинце живу…

Мама сказала, что я самый занятой человек в институтском посёлке. Мне и правда так некогда! Я даже времени не замечаю. Уже брусника поспела и грибы, а я ничуть не удивилась. У меня с Путькой столько хлопот. Он всё время растёт. Он раньше на каждой ступеньке садился и на меня жалобно смотрел: ступеньки такие крутые! А теперь прямо с крыльца прыгает. Сразу на землю! И смотрит — чего это я так долго спускаюсь? Но крыльцо высокое, я ведь с него не буду прыгать.

Мне с самого утра некогда. Я бы, конечно, свою кровать убрала. Я бы и мамину убрала, подумаешь! Но ведь времени нет! Надо Путьку на прогулку вести. И до завтрака успеть. А мама говорит, что Путька один прекрасно может гулять: всё равно я его не на верёвочке вожу, он сам по себе бегает.

Но я боюсь Путьку одного пускать. Он у меня на глазах бегает, а не сам по себе! А то он к озеру побежит и сырую воду будет пить. Вот я чего боюсь! Он даже при мне иногда пьёт. Я пока добегу, он уже напьётся. Но всё-таки я ему не разрешаю. А если я дома буду сидеть? Он тогда целый литр может выпить. Мне мама сама говорила, что даже от одного стакана сырой воды заболеть можно.

Конечно, мне некогда. Мама разные поручения даёт, когда на работу уходит, — подмести пол, а перед этим веник сделать: веток наломать и связать вместе — будет веник. Потом молоко из бидона перелить: нам баба Рита в бидоне носит, но оно киснет в бидоне.

Почту из ящика тоже надо вынуть.

Мама столько писем получает! Ей разные друзья пишут. Некоторые с ней ещё в школе учились. Просто удивительно — так давно учились и до сих пор пишут! Некоторые с мамой позже учились. Или работали. Они сначала нашего адреса не знали, а теперь узнали. И вот пишут! Нам только недавно письма стали носить. А то у нас почты в посёлке не было, мы так жили. Зачем нам почта, если мы все рядом живём?

У маминых друзей письма в одинаковых конвертах. Они, наверное, сговорились нарочно. Вот будем ей писать в этих конвертах, что она скажет? А мама на конверты даже не смотрит. Она их так неровно обрывает, как попало. Потом читает и всё смеётся. А мне не велит без причины смеяться. Может быть, ей друзья только про смешное пишут? У них такие конверты — белые, а по бокам флажки, как на ёлке, красные и синие. В середине нарисован самолёт. У самолёта наверху четыре крыла бантом, а хвост длинный-длинный.

Я каждый день жду, когда у них эти конверты кончатся. Нет, не кончаются. Я бы с удовольствием другую картинку посмотрела. Мама смеётся, а мне ничего не говорит. Только передаёт приветы. Говорит: «Тебе, Тата, привет!» Или: «Тебе, Татуся, сегодня большущий привет!» Я спрашиваю: «От кого?» А мама улыбается.

Я на улицу иду, Путьку тренировать. Я пол не подмела, и молоко в бидоне киснет, из него простокваша будет. Мне некогда!

«Рры!» — кричит Путька.

Он теперь «рэ» отлично выговаривает — лучше, чем я. Но лаять не любит. Он только вот так, один раз, гавкнет. Это значит — ему хорошо. Он как будто «ура!» сказал. Нам хорошо вдвоём гулять. Нам больше никто не нужен.

Я ломаю ветку сирени. Она мне для дела нужна. У нас под окнами столько сирени! Её даже нужно ломать. А то из комнаты ничего не видно. Сирень так густо растёт, что в её кустах всегда как будто ночь. Посмотришь туда, а там чёрное всё. Страшно! Путька туда не лезет. Мы с ним боимся темноты. Мама всё собирается сирень подрезать. Она всё лето прособиралась. У неё ножниц нет. Нужны такие специальные, садовые ножницы. А у неё только ма-ни-кюр-ные. Или те, которыми она меня стрижёт, мою чёлку. Они сирень не берут. Лучше уж руками ломать.

Я бросаю ветку в траву.

— Неси! — говорю я Путьке.

Путька морщит брови и думает. Ямочки у него на лбу двигаются. Он сильно задумался. Я смотрю на Путьку — он красивый. На носу белое пятнышко. А сам Путька чёрный. Мы его сколько раз мыли, и он ни капельки не отмылся. Он даже чернее Димкиных волос. И глаза у него сейчас жёлтые. В каждом глазу как будто пляж. Я даже песок разглядела. И солнце. А потом он как начал моргать.

— Неси! — говорю я Путьке.

Он думает — ну зачем ей ветка? Она же её сломала, я сам видел, и нарочно бросила. Вот если бы случайно уронила, тогда понятно. Или была бы не ветка, а какая-нибудь нужная вещь. Пояс, например. А то ветка.

Путька так думает. Ему кажется, что я новую игру придумала. Но смысла в ней он не видит. И весёлого ничего нет — ветку тащить! А я не могу объяснить ему. Вон собака из маминой книги тросточку носила. Но у меня же нет тросточки!

Я решила Путьке всё показать.

Бросила ветку и сама к ней побежала. Потом встала на четвереньки. Как Путька. Головой мотаю — «ввва!». Я его так передразниваю. Ветку зубами схватила и несу.

Путьке сразу понравилось. Он с другого конца в ветку вцепился. Мы так дружно несём. У нас восемь ног! И на двоих один хвостик. Он немножко загнут.

— Ой, — сказала я.

Я ладошку уколола. Я думала, что на шиповник наскочила. Ладошка вся прямо горит. И красная. Оказывается, я на крапиву наступила. Если бы у меня были садовые ножницы, я бы всю крапиву срезала. Зачем ей расти? Она разве цветы? Мне сразу пришлось вскочить.