— Ты успокойся, мы с Рыжиком, наверное, тебе поможем, — сказал он Внутренним Голосом.
У парня отвалилась челюсть. Он огляделся по сторонам и медленно стал подниматься со стула, не понимая, кто это заговорил внутри него.
— Вот ведь до чего довели! — вскричал он и бросился из комнаты.
Рыжик, говоривший в это время с председателем колхоза по телефону, проводил его недоуменным взглядом.
— Я сейчас пойду в правление колхоза, Щен, — сказал Рыжик, входя в комнату, — а ты погуляй возле дома. Только далеко не уходи, слышишь?
Он вывел Щена на улицу, погладил его и быстро зашагал к длинному двухэтажному строению под железной крышей. Это и было правление колхоза «Маяк».
Председатель оказался мужчиной средних лет, спокойным, немногословным и обстоятельным. Услышав, зачем приехал Рыжик, он усмехнулся и сказал:
— Зайдите к нашему комсомольскому секретарю Ване Зайцеву, и он вам детально обрисует всю картину с этим самым гражданином Победным. А когда разберетесь — милости просим на поля, сами увидите, как мы работаем, познакомитесь с людьми. Я ведь так полагаю, вас сюда затем направили, чтобы вы правдиво отобразили явления жизни…
Он вежливо проводил Рыжика до двери, на которой висела табличка: «Комитет комсомола», заглянул в комнату и сказал:
— Ваня, тут товарищ из центра, по письму нашего героя Победного. Разъясни ему, что и как, а я поехал. Меня в райкоме ждут.
— Здравствуйте, — сказал Рыжик, пожимая руку Зайцеву и оглядывая небольшую чистую комнату, где на стенах висели лозунги «Дал слово сдержи!», «Ни одного отстающего рядом!» и репродукции картин «Утро в сосновом лесу» и «Письмо с фронта». — Я, собственно, уже видел товарища Победного, но…
Миловидное, круглое лицо Ивана с золотистым пушком над верхней губой потемнело.
— Опять за свое взялся, зараза, — сказал он с отвращением. — И как его только земля держит!
— Но товарищ Победный приводит в письме факты…
— Нету фактов, — перебил Зайцев. — И Победного нету. А есть Петька Размахаев, пьяница, карьерист и склочник. Он всех замучил своими письмами. Вы пятый уже приезжаете.
— Так Размахаев это и есть Победный? — изумился Рыжик.
— Он самый, — вздохнул Иван. — И псевдоним этот он избрал с намеком, дескать, ухандокаю я вас до того, что победа все равно останется за мной.
— Извините, но я… факты, изложенные в письме, должен проверить, сказал Рыжик.
— Такое ваше дело, — посочувствовал Иван. — Пятеро уж проверяли. Председатель точно сказал — поезжайте по бригадам, полевым станам; поговорите с людьми — все сразу прояснится.
— Пожалуй, так лучше будет, — согласился Рыжик, начиная чувствовать симпатию к этому сдержанному парню. — Только вот какой вопрос — я тут не один…
— С женой, что ли?
— Зачем с женой? Со щенком. Он со мной на вокзал увязался, — неловко объяснял Рыжик, чувствуя на себе недоуменный взгляд Ивана. — Чуть, понимаешь, под колеса не влетел…
— Какой разговор! — Иван улыбнулся, и Рыжик окончательно проникся к нему расположением. — Бери своего щенка, а я мотоцикл подгоню.
— Я мигом, — сказал Рыжик и вышел на крыльцо.
Село словно было накрыто душным голубым одеялом раскаленного неба. Ни ветерка, ни шороха не слышалось в этом знойном воздухе.
— Щен! — позвал Рыжик негромко. Никто не ответил. — Щен! — громче повторил он, но тот не появился.
«Куда он запропастился?» — подумал Рыжик.
— Щен! — закричал он изо всех сил.
Послышался пулеметный треск мотора, и к крыльцу подлетел мотоцикл. За рулем сидел Иван.
— Поехали! — крикнул он.
Ругая на все корки непослушного Щена, Рыжик сел в коляску.
— А где же пес? — спросил Иван. — Нету? Да ты не волнуйся, обнюхался небось и сбежал. У нас тут собак много. Породистый?
— Звездный, — буркнул Рыжик.
— Ишь ты, — удивился Иван. — Много пород знаю, об этой не слыхивал. Ну, да ладно, не горюй, отыщется!
Мотоцикл грохнул, рванул, выпустил струю дыма и помчался по дороге.
А Щен в это время сидел на кухне у Петра Размахаева. Перед ним на полу в фаянсовой миске лежал кусок вареной колбасы любительской. За столом Петька Размахаев тоже закусывал колбасой. Перед ним стояли пустые бутылки из-под пива.
Из сеней в кухню робко заглядывала собака Пенка, жившая на Петькином дворе, но кормившаяся уже который год по чужим мискам. Нынче у Пенки были щенки, и голод мучил ее постоянно. Она уже три раза пыталась подобраться к колбасе, но грозный хозяйский окрик заставлял ее поджимать хвост и отступать в сени, где в углу возились и скулили три щенка.
Щен давно уже решил отдать еду Пенке и ее детям, но до сих пор не мог улучить момента, чтобы схватить колбасу и улизнуть.
— Ты пойми, песик, — разглагольствовал Петька. — На тебя вся моя надежда, поскольку ты при корреспонденте. Кто я есть? Я являюсь передовик трудового фронта, которого зажимают всякие там Зайцевы…
Но Щен слушал его вполуха. Ему было жалко Пенку и ее щенят.
«Колбаску я им, конечно, отдам, — думал он. — Но ее ведь на всех маловато. Вот если бы конфеты все-таки росли на поле, как колосья, можно было бы нарвать их сколько хочешь. Маленьким полезно сладкое. И что особенного? Рыжик же говорил: посеют одно зерно, а вырастет целая горсть…»
Он не заметил, что произнес последние фразы Внутренним Голосом. В комнате стало тихо. Петька Размахаев вдруг умолк и уставился перед собой остекленевшим взглядом. Он долго сидел так, к чему-то прислушиваясь и соображая. А Щен продолжал рассуждать: «Пожалуй, ириски росли бы быстрее они же маленькие. И помадка тоже. Можно хоть каждую неделю урожай снимать!»
Тут он вздрогнул. Петька Размахаев грохнул кулаком по столу, потом ударил себя по лбу и с криком «Ай, разлюли малина, я им докажу!» выбежал в сени так стремительно, что Пенка, взвизгнув, отскочила от двери, забилась в угол и долго еще рычала, закрывая собою щенков.
Щен извлек из миски колбасу, вежливо положил перед Пенкой и отошел, всем своим видом показывая, что этот дар принесен добровольно. Пенка не стала церемониться и накинулась на еду, забыв даже поблагодарить щедрого гостя.
А по райцентру в тот день поползли странные слухи, будто в полдень в сберкассу явился сильно выпивший Петька Размахаев, снял со своей сберкнижки двести рублей и на все деньги закупил в районном гастрономе, а также в двух продуктовых магазинах большое количество конфет, в частности ирисок и карамелек, на какой-то научный эксперимент, как он выразился. Кроме того, прикупил еще ящик пива, бутылку лимонада и пачку сигарет «Друг» с овчаркой на коробке. Сложив все это в люльку своего обшарпанного мотоцикла, он направился в сторону паровавшего поля и всю ночь пропадал там.
Утром ночевавшие неподалеку трактористы были разбужены неистовым лаем и визгом. Трактористы бросились в поле, и… о том, что они увидели, долго еще носились легенды во всей округе.
На вспаханном и проборонованном поле там и сям кучками и в одиночку виднелись конфеты — карамель и ириски. Размахаев лежал на меже, окруженный, как частоколом, пустыми бутылками из-под пива, и спал мертвым сном. А по полю ошалело носились собаки из трех окрестных деревень и торопливо приканчивали размахаевские «посевы». Им помогало множество птиц, сусликов и даже невесть откуда взявшихся коров.
… Когда на делянку примчались «скорая помощь» и «Москвич» с колхозным начальством и до крайности заинтригованным Рыжиком, Петька уже малость очухался, но соображал еще туго и только пытался отогнать собак палкой от ближних рядков.
— Петя, как дела? — ласково спросил председатель, выходя из машины и откашливаясь. — Как здоровьице, Петя?
— Садись, Николай Петрович, — сказал Размахаев, широким жестом хватая последнюю, полупустую бутылку. — Выпей пивка, за мой почин! Теперь тебе, дорогой, деться некуда. Шах и мат в три хода — вот какая моя игра!
— Поедем, Петя, домой, — ласково сказал председатель, делая знак санитарам, чтобы заходили со спины. — Отдохнешь, отоспишься…
— Времени нету, — важно ответил Петька. — Теперь вы у меня все попляшете. И сны у меня вещие, поскольку я слышу внутри себя голос, который…
Тут Рыжик ахнул и зажал рот рукой. Он заметил Щена, который скромно сидел под навесом и смотрел на него преданным взглядом.
Когда санитарная машина увезла Петьку Размахаева в город лечиться от алкоголизма, на поле наступило тяжелое молчание. Даже Ваня Зайцев, который, как известно, терпеть не мог Петра, пригорюнился и ни с того ни с сего сказал:
— А вообще-то он ничего парень, когда трезвый. Корзины из прутьев здорово плетет.
— Его бы самого этими прутьями, — вздохнул председатель. — Ничего, подлечат, глядишь, опять в разум войдет. Ладно, поехали, время не ждет.
Рыжик молча взял Щена на руки и сел с ним на заднее сиденье. Щен притих и, прижавшись к нему, закрыл глаза.
