Он смотрел куда-то мимо меня. Я посмотрел по направлению его взгляда и понял: его глаза остановились в одной точке — на умерщвленном им человеке. И сколько ненависти было в этом взгляде!
Близость этого тела не давала успокоиться собаке.
— Унесите его! — распорядился я, показав на мертвеца.
Двое бойцов подошли к нему и взялись один за голову, другой за ноги. От толчка правая рука его соскользнула и упала вниз, глухо стукнувшись о пол. Я последовал взглядом за ней и невольно вздрогнул: на руке покойника не хватало двух пальцев.
Словно кто-то ударил меня по голове — столько чувств, мыслей вспыхнуло мгновенно при виде этой беспалой руки. Внезапно я вспомнил далекую картину, заслоненную в последние годы грозными событиями войны, — вспомнил так, как будто это было только вчера: мертвый Афанасий Старостин на окровавленном примятом снегу, раненная, истекающая кровью овчарка и два желтых человеческих пальца... Вспомнил — и понял все. Так вот кто лежал передо мной! Возмездие настигло убийцу молодого бойца.
Вот чем объяснялось странное поведение собаки. Верный узнал своего врага, узнал по следам, обнаруженным на асфальте. Восемь лет хранил он в памяти запах этого человека, ненавидел его и — дождался своего часа.
— Личность установили? — спросил я.
— Почти, — многозначительно ответил мой помощник, прибывший сюда незадолго до меня, и подал мне документы.
Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять многое. Тут были: билет члена нацистской партии, регистрационная карточка агента гестапо...
— Носил с собой?! — удивился я. — Видно, крепко сидел в нем фашистский дух!
— Было зашито в подкладку...
— Крупная птица! — невольно вырвалось у меня.
— Да, кажется, крупная, — согласился помощник. — Он, видимо, хотел пробраться в англо-американскую зону. Там пригрели бы его...
Мертвеца унесли, и Верный успокоился. Взгляд его начал мутнеть, выражение ненависти пропало. Через всю его жизнь прошла эта ненависть, начавшись на далекой восточной границе Советского Союза и окончившись на мостовой немецкого городка в сердце Германии. В последний раз лизнул он меня языком, вздохнул глубоко, вытянулся, и нашего Верного не стало...
Вот, собственно, и все... Можно, впрочем, добавить: дальнейшее следствие установило, что этот эсэсовец, расстреливавший с садистской жестокостью ни в чем не повинных собак и нашедший свой конец под клыками моей овчарки был в прошлом крупным диверсантом-разведчиком, опасным и непримиримым врагом, всю свою жизнь боровшимся против нашей страны. Он не ушел от расплаты.
Теперь, когда рассказ был кончен, наши взоры снова обратились к бухгалтеру Василию Степановичу. Он сидел, опустив голову, казалось, погруженный в глубокую задумчивость, и лишь время от времени большим клетчатым платком проводил по лбу и вискам.
Только тут догадка осенила нас. Это совпадение фамилий, драма, пережитая им перед войной, и даже собаки, которых он взращивал для службы армии, — все вдруг предстало в своем свете. Его волнение и эта чудаковатость, которую приписывали ему и которая в действительности была не чем иным, как выражением больших человеческих чувств, чувств патриота и отца.
Да, отца. Он подтвердил это, — на вопрос, кем приходился ему погибший Афанасий Старостин, ответив нам коротко, с той простотой, которая стоит многих слов:
— Это был мой сын.
— Валентин! Ты сегодня начинаешь свою гражданскую службу, — сказал начальник клуба служебного собаководства. — Учти особенности нашего дела. К нам идут рабочие, домохозяйки, артисты, учителя, пенсионеры, школьники... Мы можем сравнить себя с добровольным спортивным обществом. Однако даже там приходится иметь дело с более однородным по подбору людей составом, нежели у нас. К нам приходят люди самых разнообразных профессий, разных возрастов, разного круга интересов, зачастую совершенно неизвестные нам. Наша задача — разобраться в этой пестрой массе, узнать, кто чем интересуется, понять каждого.
Так говорил Сергей Александрович, а Валентин — вдумчивый, серьезный юноша с простодушно-доверчивым выражением лица и задорным хохолком на затылке, который, видимо, не поддавался никакому воздействию расчески, — слушал и «мотал на ус».
Валентин Кульков когда-то состоял в кружке юных друзей обороны, которым руководил Сергей Александрович, потом окончил среднюю школу, служил в Советской Армии и после демобилизации поступил работать в клуб. Он еще не успел сменить армейскую форму на обычную гражданскую одежду, только снял погоны. Сегодня он впервые приступал к обязанностям инструктора.
— К нам приходят разные люди, — повторил начальник клуба. — И наша обязанность, Валентин, суметь найти к каждому правильный подход. От этого зависят все наши успехи. В члены нашего клуба может вступить всякий, интересующийся собаководством. К нам приходят честные советские труженики, но иногда можно встретиться и с корыстолюбцем, темным дельцом. Ну, этих, правда, узна́ешь сразу: по собаке. У того, кто смотрит на собаководство, как на средство, с помощью которого можно извлекать свою выгоду, хороших собак, как правило, не бывает.
Разговор происходил в комнате, где производились прием посетителей и регистрация собак. Кроме меня, здесь в эту минуту находились: молодая женщина с очень резвой, непоседливой овчаркой, которая, не слушаясь увещеваний своей владелицы, поминутно вскакивала и тянулась носом то к одному, то к другому из нас, пожилой солидный мужчина в очках с упитанным золотисто-шоколадным боксером, важно лежавшим у его ног, и мальчик-пионер с щенком лайки, таким же шустрым и подвижным, как его хозяин.
Мысль, что по собаке нередко можно определить и наклонности хозяина, понравилась всем. Разговор сделался общим, только Валентин и мальчик-пионер сидели и слушали.
— Старая поговорка: по скотине судят о хозяине, — веско сказал мужчина с боксером.
— Совершенно верно, — кивнул головой Сергей Александрович. — Охотник, удовлетворяя свою страсть, держит охотничью собаку, любитель безделок — болонку или левретку. У скупого хозяина тощая скотина, у заботливого и внимательного — всегда упитанные, выхоленные животные.
— В некоторых случаях даже кличка может служить кой-каким указанием, — заметил я.
— А вы знаете, — обернулся Сергей Александрович в мою сторону, — мне иногда кажется, что есть какая-то связь между кличкой собаки и ее характером. Так, все знакомые мне Джери обладали мягким, послушным и наредкость привязчивым характером; Рэксы — злобны, неприветливы. Всякие там Дэзи, Мими́ — это обязательно изнеженные, ни к чему серьезному не пригодные собаки. Правда, есть и ничего не говорящие клички, например, Бура́й, Азо́р, Ринти-ти́ и т. д., но они встречаются сравнительно реже. Может быть, вкус и привычки владельца, отражающиеся, как известно, на воспитании собаки и выработке у нее характера, сказываются и на выборе клички. Не буду утверждать, что это так, но что по кличке собаки нередко можно определить и профессию хозяина или, хотя бы приблизительно, род его деятельности, так это совершенно точно. Приходит как-то ко мне пожилой мужчина, кличка собаки — Гарт. Ну, думаю, наверняка какой-нибудь типографский работник[43]. И верно. Оказался директор типографии. Вист или Мизер будет обязательно у любителя карточной игры...
— А в самом деле! — смеясь, подхватил я. — Когда у моей Снукки были щенки, нескольких из них купили артисты. Я поставил непременным условием, чтобы все щенки были названы на букву «а»[44], — и что же? Одна стала Аида, другой — Амур... В детстве, помню, у меня был репетитор-математик, так у него был сеттер — Тангенс!..
— Остряки утверждают, — проговорил Сергей Александрович с лукавой искоркой в глазах, — что можно обнаружить сходство между собакой и ее владельцем даже во внешних чертах...
— Ну, уж это слишком! — возмущенно воскликнула любительница с овчаркой и беспокойно заерзала на месте. Она, вероятно, опасалась, как бы непослушное поведение ее собаки не отнесли за счет свойств самой хозяйки.
— А что вы хотите, вполне возможное дело, — попрежнему серьезно, без тени юмора, сказал боксерист. — Рослый, сильный человек и собаку подберет соответственно своим физическим данным. Слабосильному с такой собакой не управиться — стало быть, он будет интересоваться чем-нибудь полегче. А в рассуждении поведения — так это же опять вопрос характера.
— Да ну вас! — вспыхнула молодая женщина и замахала на нас рукой.
Взрыв хохота был ответом на это. Мы развеселились и, наверное, еще некоторое время продолжали бы болтать о пустяках, если бы в эту минуту в клубе не появилось новое лицо.
Это был высокий представительный мужчина, прекрасно одетый, в габардиновом пальто и мягкой фетровой шляпе, с белым шелковым кашне, с художественной небрежностью выпущенным наверх. Приподняв шляпу и с вежливой улыбкой сделав общий поклон, посетитель остановился у стола Валентина и осведомился, может ли он зарегистрировать свою собаку. Около себя он придерживал накоротке крупного, превосходно сложенного и отлично выглядевшего пса, который, озираясь, злобно скалил на окружающих свои клыки.
