Выстрел мгновенно прервал неравную схватку, происходившую на глазах у перепуганного, с ужасом наблюдавшего за битвой Гэсэра. Один из волков упал и, нелепо выгнувшись, забился в агонии, остальные бросились бежать. Бадма выстрелил второй раз, и еще один волк закувыркался на весенней, в проталинах, земле. Последнего преследовать не стали. Степь не прощает обид, и хищника ждала неминуемая смерть от собственной жестокости, называемой бешенством.
Недавнее поле битвы представляло собой страшную картину. У изгороди, тревожно всхрапывая, стоял Сивка, и Гэсэр, сидя в седле, крепко прижимался к шее коня, зажмурив глаза. Несколько волков лежали на земле, а Ату, полусидя-полулежа зализывал раны. Хочча, истекая кровью, мертвой хваткой держала уже издыхавшую волчицу. Выхватив из люльки топор, Жалсан тут же добил Рыжую.
Растрепанная, не успевшая даже снять кухонный передник, Лхама сразу же бросилась к целому и невредимому, но ошалевшему от всего произошедшего внуку. И только когда бабушка сняла его с седла и прижала к себе, беспорядочно целуя его и причитая что-то, мальчик забился в истерике, судорожно прижимаясь к такой теплой и родной бабушке, словно проснувшись после страшного сна, пытаясь спрятаться от пережитого кошмара.
Бадма, не в силах смотреть на них, сел к ним спиной на холодную весеннюю землю, пытаясь прикурить дрожащими пальцами папиросу. Жалсан тем временем пытался разжать челюсти Хоччи, сжимавшие горло волчицы. Все тело ее исказила судорога, и жизнь потихоньку покидала собаку. Но она все так же крепко сжимала горло ненавистного хищника, когда-то подло убившего Бургута и теперь так же подло покушавшегося на жизнь любимого хозяина. И вся ненависть, жившая в ней все эти годы, наконец-то вылилась в эту смертельную, последнюю в ее жизни хватку!
* * *
Весь вечер Жалсан зашивал и бинтовал раны Хоччи и Ату, кторому повезло больше: мощный ошейник с вделанными в него болтами (иначе собаки из него вылезали) спас его от смерти. С Хоччой все было хуже. Она умирала. Все, что мог, Жалсан сделал. Большая, светло-серая, почти белая, измазанная кровью, она лежала у печи, как когда-то давно, когда Бадма привез ее еще маленьким щенком. Непривычно беспомощная, она не пыталась встать. Жизнь медленно покидала ее тело.
— Сделай что-нибудь, — почти умоляюще просил Бадма Жалсана, — ведь ты же ученый, в институте тебя еще не такому учили. Постарайся?! — Бадма прямо смотрел единственным глазом на племянника, сильно постаревший, с растрепанными седыми волосами, непривычно жалкий. Жалсан не мог ответить ему и помочь тоже ничем не мог.
— Поймите, Бадма-ахай, я не волшебник! Чудес не бывает, — примерно в десятый раз повторил Жалсан, но Бадма, никогда не сомневавшийся в его знаниях, словно отказывался этому верить.
— Вы думаете, я не хочу ее спасти? — Нервно сжимая холодеющие лапы собаки, Жалсан в отчаянии бросил: — Я не понимаю, почему онавообще еще жива. Она борется до сих пор. А за что? Любой организм предпочтет смерть таким мукам! — Он резко встал, закурил папиросу и, поперхнувшись, закашлялся. Жалсан впервые ничем не мог помочь Бадме, и бессилие угнетало его еще хуже, чем боль.
Рядом с Хоччой сидел Гэсэр, нежно гладя ее по широкой, лобастой голове. После всего пережитого у него не осталось слез, и он молча наблюдал, как умирала Хочча. Детское сознание отказывалось принимать боль, и мир мальчика уже раскрывался, принимая умирающего героя, впуская его в себя. Несмотря на полночь, в мире мальчика был день и ярко светило солнце. Степь цвела, и по высокой траве легко и размашисто бежал Бургут, все такой же добрый, красивый и отважный. Его глубокие, темные глаза сверкали радостью, и мальчик видел, как Хочча пытается вырваться и броситься навстречу Бургуту, но что-то ее сдерживает. Она словно не решалась это сделать.
— Беги, — тихо прошептал Гэсэр, — он ждет тебя.
Словно услышав мальчика, собака огромным усилием разжала челюсти, и теплый собачий язык коснулся детской ладони.
Бадма сидел рядом у печки, осунувшийся, мешковатый. Наклонившись, он провел тяжелой шершавой ладонью по голове верной и преданной до конца собаки.
— Спи спокойно, старуха, не бойся за нас. Мы справимся без тебя… — двойная доза димедрола, которую Жалсан ввел собаке шприцем, начала действовать. Собака наконец-то засыпала. Навсегда. Могучее тело вытянулось в последней судороге, словно перед прыжком, и плечи Бадмы задрожали. Старик тихо и незаметно плакал, а по цветущей, зеленой степи, куда-то далеко, где тихо оседал теплый, ласковый закат, мчались по высокой траве Бургут и Хочча. Порою на секунду Хочча останавливалась и тревожно оглядывалась назад, пристально глядя своими зелеными глазами. Но Бургут, нетерпеливо заигрывая с ней, снова уводил ее далеко-далеко, туда, где сиял ласковый закат и где не было зла…
— Гэсэр, — отозвал мальчика Жалсан. Бадма не мог позволить себе излить чувства при внуке, и Жалсан вывел Гэсэра на улицу. Лхама после всего пережитого несколько раз падала в обморок, и лишь уколы с успокоительным привели ее в чувство, и она тревожно заснула. Впервые атмосфера дома тяготила Жалсана.
— Пойдем посмотрим, как там Сивка со Звездочкой, — предложил он мальчику, и они молча направились в кошару. Сивка стоял у кадушки и задумчиво жевал овес. Его глубокие сиренево-черные глаза смотрели грустно и устало.
— Жалсан-ахай, он наверное устал? — тихо спросил Гэсэр.
— Конечно, устал, — ответил ему дядя, но мальчик добавил: — От жизни устал, от зла?!
— И от зла тоже! — Жалсан, думая о чем-то своем, тихо похлопал Сивку по крепкой шее.
— Жалсан-ахай, а почему зло появилось? — примерно в сотый раз спрашивал его Гэсэр, и Жалсан никогда не мог однозначно ответить на этот вопрос.
— А как ты думаешь, зачем оно нужно? Ведь зачем-то оно появилось? — спросил его в ответ Жалсан. Положив вихрастую голову на руки, мальчик долго смотрел на Сивку, и его пухлые губы что-то тихо шептали. Он думал.
— Ну что, понял, зачем оно нужно? — снова спросил его Жалсан, но Гэсэр лишь молча отвернулся и понуро побрел из кошары. Жалсан понял, что сказал лишнее, но останавливать мальчишку не стал. Гэсэр уже закрылся в себе и вряд ли услышал бы слова оправдания.
На крыльце молча сидел Бадма. Рядом лежала нераскрытая пачка папирос и спички. Гэсэр тихонько примостился рядом и прижался к деду.
— Что сынок, покурить со мной хочешь? — не нашел ничего лучшего сказать Бадма. Голос его был каким-то пустым и виноватым. Холодный весенний ветерок трепал его всклокоченные волосы, и в просвете от сеней он походил на сказочного старика-лесовика.
— Курить вредно, — уныло ответил ему внук и тут же спросил, словно желая подтвердить свою догадку: — Деда, а куда теперь попала Хочча?
Старик прекрасно знал, что в мире внука его собаки продолжают жить, и поэтому тихо ответил: — Не знаю, сынок, как называются эти места, но туда попадают только герои, вот так-то!
Гэсэр лишь крепче прижался к деду. Подошел Жалсан и, усевшись по другую сторону от Гэсэра, молча закурил.
— Вы знаете, Бадма-ахай, собаки — странные натуры, — произнес он, — столько всего в них…Я уже много лет наблюдаю за ними. Есть у них разум. И у лошадей есть. И даже у коров и овец, и, что странно, когда этого не понимаешь, лечить проще. Ведь звери, казалось бы, инстинкты одни. А вот глянет, а в глазах мольба, помощи просит. Сердце сжимается!
— А ты как думал, — тихо ответил Бадма. — Они, как люди, только говорить не могут. Я многое понял, наблюдая хотя бы за скотом. Они — как зеркало, все свои недостатки в них видишь. Даже стыдно как-то становится, особенно перед лошадьми и собаками. Вот собаки, есть борзые, гончие, овчарки и просто дворняги. Их много всяких пород, настоящих и выдуманных. И все они, как наша жизнь, настоящая и выдуманная! Все что-то делают: пасут, охраняют, охотятся…
Есть среди них хорошие собаки, и плохие тоже есть. А есть еще волки, и шакалы тоже есть! Но с шакалами все понятно: они хитрые, подлые и опасные, но трусливые, на них просто не стоит обращать внимания. А вот волки… Волк — натура сильная, жестокая, никого не пощадит. Он убивает все, что движется, порою просто так, и живет сам по себе. Он даже с себе подобными живет ради того, чтобы убивать легче было и плодить себе подобных. И главное, собаки боятся их, но не все. Есть волкодавы! Они натуры особенные! Они сильны и умны, как волки, и презирают шакалов. Но главное, они отличаются от волков тем, что служат чему-то общему. Есть стадо. Стадо принадлежит совхозу, совхоз — округу… Охраняет стадо волкодав.
Думая обо всем этом, я начинаю верить в Бога, потому что у людей тоже есть свой Великий Чабан, и Он помогает тем, кто жертвует собой ради чего-то общего. Он есть, иначе люди давно бы уже перегрызлись между собой, и их съели бы волки!
Жалсан молча и внимательно слушал своего дядю и, немного подумав, слегка усмехнувшись, спросил:
