Прорыв - Юрий Сергеевич Аракчеев

«…Когда они услышат об этом, – он думал о Прорыве, – они обезумеют от радости. Насколько полнее станет теперь жизнь! Вместо того, чтобы уныло сновать между берегом и рыболовными судами – знать, зачем живешь! Мы покончим с невежеством, мы станем существами, которым доступно совершенство и мастерство! Мы научимся летать!»

Ричард Бах. «Чайка по имени Джонатан Ливингстон».

В той поездке, о которой я хочу рассказать, было очень много хорошего, и даже мелочи значительны и символичны. Все, что происходило было наградой мне, однако и испытанием.

Сколько всяких учителей вокруг! Как старательно со всех сторон пытаются нам что-то внушить, заставить поступать так, а не иначе! А на деле оказывается, что большинство «учителей», впихивая в наши головы то или иное «правило» или «мудрость», заботятся вовсе не о нас. Они либо преследуют какую-то корыстную цель, либо хотят показать нам, какие они мудрые и как хорошо разбираются в жизни. Однако очень редко мы встречаем среди них по-настоящему счастливых людей…

Чуть ли не с детских лет, я пытался понять, где правда на самом деле, что такое НАСТОЯЩАЯ ЖИЗНЬ, ДЛЯ ЧЕГО мы появились на этот свет, как надо жить ПРАВИЛЬНО. И почему-то всегда чувствовал, что окружающий мир гораздо лучше на самом деле, чем мы о нем думаем.

И вот эта поездка. Она особенно убедила меня, что мы даже не представляем себе, сколько богатств вокруг – только бери! Просто нужна ВНИМАТЕЛЬНОСТЬ и нужны старания ПОНЯТЬ то, что вокруг нас НА САМОМ ДЕЛЕ.

1

Это была не первая моя поездка на юг, к морю, но в таких условиях первая. Я не был знаменитым, но все-таки уже считался писателем – меня приняли в Союз Советских Писателей по одной опубликованной книге. И мне дали путевку в Дом творчества в Коктебель – тот самый Дом творчества, который когда-то организовал поэт Максимилиан Волошин.

Со мной решил поехать приятель, с которым не так давно свел нас общий интерес. Звали его Василий, но он любил, чтобы его называли Робертом. Что ж, Роберт так Роберт. Это имя иногда подходило ему даже больше, чем настоящее. Пожалуй, в его лице действительно было что-то английское – сухощавость, прямой нос, этакое высокомерие и очки в тонкой золотой оправе. Хотя на самом деле он был русским, и Василий чем плохо? Но дело его. В общем, я звал его то так, то этак. По обстоятельствам. И – как ему хотелось. Иногда мне казалось, что он и на самом деле выступает в двух обличьях. Несмотря на довольно обширную лысину и заметную седину, сложен был Роберт-Василий прекрасно, а главное держал себя в отличной спортивной форме. И был, как и я, одинок, то есть холост. Правда, в отличие от меня, прошел уже испытание женитьбой. Было ему едва за сорок, хотя выглядел он старше.

Интерес, который нас свел, можно, наверное, охарактеризовать так: интерес к жизни. Его, как и меня, томила жажда испытать то, чего в свое время испытать не удалось. Трудное у нас было время в юности… Хотя, если подумать, то какое время не трудное? В каждом времени трудности свои, а жить надо ухитриться в любом времени. В том, видимо, и секрет.

Что касается меня, то выглядел я внешне, как все говорили, моложе своих лет. Давали мне двадцать восемь-тридцать. Так я себя и чувствовал.

Единственное, что мне обязательно нужно было сделать в Доме творчества, – написать очерк для одной центральной газеты. Как раз перед поездкой на юг я был в командировке и обещал в редакции, что пришлю очерк по почте или с оказией. Еще я взял свою повесть, почти законченную, чтобы ее доделать, – но это уже так, по обстоятельствам. Главное – отдых.

Еще в юности я подозревал об огромных потенциальных возможностях жизни. И пытался найти и использовать их. Но получалось это не всегда хорошо. Жил я хотя и в Москве, но в старом разваливающемся доме в одной из комнат большой коммунальной квартиры. На стенах комнаты под ветхими обоями гнездились клопы, и вывести их было очень и очень трудно. Вода в квартире была только холодная, центрального отопления в доме не было, приходилось топить печи. Кухня без окон, одна на семь семей, газ провели позже, а сначала готовили еду на керосинках и примусах. По столам в кухне бегали тараканы, а за плинтусами селились мыши, и избавиться от тех и других не удавалось никак. Мама моя умерла от болезни, когда мне было шесть лет, а отец попал под машину, когда мне было одиннадцать. Бабушка, которая взяла надо мной опекунство, и моя двоюродная сестра-студентка жили в другой комнате той же квартиры вдвоем. Вскоре пришлось пускать в мою комнату жильцов, потому что денег на жизнь, естественно, не хватало…

Но я понимаю, что многие хорошие люди жили хуже меня – одна из моих первых любимых, к примеру, – очаровательная, очень красивая девушка – все детство и юность провела в бараке, который фактически не отличался от тюремного, причем когда мы познакомились, жила она вдвоем с бабушкой, потому что отец умер, а мать спилась и попала в тюрьму настоящую. А девушка, повторяю, была красивая, очень привлекательная, она работала, но в конце концов, увы, оказалась в тех же жилищных условиях, что и ее мать…

Какие уж тут потенциальные возможности!

Но все равно я подозревал, что дело не только в обстоятельствах внешних. Я знал людей, которые жили в прекрасных квартирах и в абсолютном материальном достатке, однако что-то не видно было, что они по-настоящему счастливы. В чем же дело?

Только с возрастом и опытом я начал догадываться, в чем…

2

Крым встретил нас отчаянным солнцем.

Администрация Дома творчества отвела мне очень хорошие апартаменты: комната на втором этаже нового корпуса, в которой стояли две заправленные кровати, шкаф, письменный стол… Да еще и уютная лоджия с двумя плетеными креслами и маленьким столиком. Роскошь! В таких шикарных условиях я не жил никогда! А впереди было двадцать четыре дня…

В первый же день, вернее, остаток дня – прибыли как раз к обеду – мы познакомились с несколькими симпатичными молодыми созданиями: с одной на пляже, ловя последние часы вечернего солнца, еще с двумя – когда искали жилье для Василия (нашли ему миниатюрный особнячок – «терем» – легкую летнюю постройку площадью метров