– Герман виновен! Эрнестина под подозрением! И вы, сударь, поверили?.. Вы могли поверить в такое?
– Эрнестина, сейчас у нас нет времени ни для обсуждения этого дела, ни для долгих размышлений. Нам остается лишь, не теряя ни минуты, принять решительные меры. Мне не хотелось расстраивать вас понапрасну, и прежде чем действовать, я сначала ознакомился со всеми обстоятельствами дела. Мне стало ясно, что против вас – нет ничего, кроме подозрений. Поэтому я постарался уберечь вас от унизительного заключения. Я пошел на это лишь ради вас и ради вашего отца. Что же до Германа – тут ничего не поделаешь, он действительно виновен... хуже того, милая моя, содрогаюсь, произнося эти слова... он приговорен.
Эрнестина бледнеет:
– Герман приговорен... Он – сама невинность!.. О Небо праведное!
– Все еще можно поправить, Эрнестина, – живо продолжает сенатор, заключая ее в объятия, – все еще можно поправить, поверьте... не противьтесь больше сжигающему меня пламени, окажите мне немедля милости, коих я от вас добиваюсь, и я тотчас побегу к судьям... они там, Эрнестина, – Окстьерн указывает в сторону городской площади, – они собрались, чтобы завершить эту жестокую расправу... Я помчусь туда... принесу им сто тысяч дукатов, заявлю, что недоразумение произошло по моей вине. Госпожа Шольц также откажется от обвинений против Германа и удостоверит: в недавно произведенных счетах выявилось, что утерянная сумма учтена дважды. Словом, я спасу вашего возлюбленного... Я сделаю даже больше – сдержу данное вам обещание и через неделю вы станете его супругой... Произнесите «да», Эрнестина, не будем терять времени... подумайте, какой суммой я жертвую... в каком преступлении подозревают вас... в каком безвыходном положении Герман... и какое счастье вас ожидает в будущем, если вы утолите мои желания.
– Мне – дойти до такой низости! И ее ценой оплатить отмену наказания за злодейства, которые ни я, ни Герман никогда не совершали?!
– Эрнестина, вы в моей власти. То, чего вы так опасаетесь, произойдет и без вашей добровольной капитуляции. Милости, о которой я прошу, я могу добиться и без обещания вернуть вам возлюбленного. Как видите, я готов сделать для вас даже больше, чем это необходимо для выполнения моего условия... Время не ждет... через час будет уже поздно... через час Герман будет мертв, а вы все равно будете обесчещены... Подумайте: отказом своим вы погубите вашего любовника и не спасете вашего целомудрия. Принеся же в жертву целомудрие – ценность надуманную – вы подарите жизнь тому, кто для вас действительно бесценен... и более того, вскоре заполучите его в свои объятия... Верящая всему без разбора, лжедобродетельная девица, твои колебания преступны!.. Согласившись, ты теряешь иллюзорное благо... отказавшись – убиваешь человека, приносишь в жертву человека, которого ты почитаешь самым дорогим на свете... Решайся же, Эрнестина, решайся, даю тебе пять минут на размышление.
– Размышления мои уже закончены, сударь. Предотвращать одно преступление совершением другого – недопустимо. Я хорошо знаю своего возлюбленного и уверена – он не пожелает наслаждаться жизнью, купленной ценой утраты моей чести, и тем более не женится на мне после такого позора. Таким образом, мое осквернение не сделает Германа счастливым. Мне все равно не удастся спасти его – он точно не переживет этой грязи и клеветы. Позвольте мне уйти отсюда, сударь, не усугубляйте своих преступлений, думаю, на вашей совести их уже немало... Я взойду на эшафот вместе с моим возлюбленным, разделю его ужасную участь и погибну достойной любви Германа. Лучше умереть добродетельной, чем жить в бесчестии...
Граф приходит в ярость.
– Уйти от меня! – вскрикивает он в пылу любви и неистовой злобы. – Ускользнуть, не ублаготворив меня! О, не надейся, не льсти себя надеждами, упрямая недотрога... Да скорее земля расколется от грома небесного, чем я отпущу тебя, не утолив сжигающую меня страсть! – и он сжимает несчастную в своих объятиях...
Эрнестина пытается защищаться... напрасно... Окстьерн ужасен в своей одержимости...
– Минутку... одну минутку... – вмешивается Шольц, может, ее неуступчивость объясняется сомнениями в истинности ваших слов?
– Возможно, – отвечает сенатор. – Что ж, попробуем убедить ее...
Схватив Эрнестину за руку, он тащит ее к одному из окон, выходящих на городскую площадь и стремительно его распахивает.
– Полюбуйся, предательница! – говорит он ей. – Вот Герман, а вот его эшафот!
На площади на самом деле разворачивается кровавый спектакль. Обреченный Герман готовится проститься с жизнью, преклонив колена перед исповедником... Эрнестина узнает его... пытается кричать... устремляется навстречу... но разом слабеет... лишается чувств и безжизненно падает на пол.
Все благоприятствует осуществлению коварных замыслов Окстьерна... Он подхватывает несчастную Эрнестину и, пользуясь ее беспомощностью, совершает свое гнусное злодейство, в порыве ярости, он оскверняет эту достойную девушку, несправедливо забытую небесами и отданную ему на поругание. Эрнестина обесчещена, так и не прийдя в чувство. В тот же миг меч правосудия обрушивается на голову несчастного соперника Окстьерна. Германа больше нет.
После оказания помощи Эрнестина наконец открывает глаза. Первое произнесенное ею слово – Герман. Первое желание – вонзить себе в грудь кинжал... Она поднимается, устремляясь к роковому, еще приоткрытому окну – ее останавливают. Она спрашивает о возлюбленном своем, ей отвечают, что его больше нет, и что она одна – виновница его смерти... Она вздрагивает... в страхе оглядывается по сторонам... с губ срываются бессвязные слова, прерываемые глухими рыданиями... Слез нет – они застыли в глубине ее сердца и не могут вырваться наружу. Только теперь она обнаруживает, что стала добычей Окстьерна... Взгляд ее полон ненависти.
– Значит это ты, негодяй, ты похитил и честь мою, и моего возлюбленного?
– Все еще можно уладить, Эрнестина, – отвечает граф.
– Да, я знаю, – говорит Эрнестина, – несомненно все еще уладится. Ну что, могу я наконец уйти? Ты уже насытил свою злобу?
– Сенатор, – вскрикивает Шольц, – нельзя давать этой девчонке ускользнуть... Она погубит нас. Стоит ли нам сохранять ее ничтожную жизнь?.. Пусть лучше умрет. Ее смерть – залог нашей безопасности.
– Нет, – возражает граф. – Эрнестина понимает: подавать на нас жалобы бессмысленно. Она потеряла возлюбленного, однако в ее власти еще кое-что сделать для карьеры отца. И держи она язык за зубами – ей еще улыбнется счастье.
– Жалобы... Мне, сенатор, подавать на вас жалобы!.. Сообщница ваша вообразила, что я пойду на это. О нет! Существуют оскорбления, на которые женщина никогда не пожалуется в суд... Сделав это, она только унизит себя. Вынужденные постыдные признания нанесут ее чести непоправимый урон, не сравнимый с жалкими крохами удовлетворения чувства мести. Отоприте дверь, сенатор, и отпустите меня. Я сохраню тайну.
– Вы свободны, Эрнестина... и еще раз повторяю – судьба ваша в ваших собственных руках.
– Знаю, – гордо отвечает Эрнестина, – ими я ее и устрою.
– Какая неосторожность! – не выдерживает Шольц. – О граф! Предполагая в вас подобную чувствительность, я ни за что не согласилась бы действовать с вами заодно.
– Эрнестина не выдаст нас, – возражает граф. – Она знает, что я еще люблю ее... знает, что залогом молчания может стать брак.
– Ах! Не волнуйтесь, вам нечего опасаться, – говорит Эрнестина, направляясь к поджидающей ее внизу карете. – Я страстно желаю восстановить свою честь и не стану опускаться до столь низменных средств... Те, которые употреблю я, вполне вам подойдут, граф. Они будут достойны нас обоих. Прощайте.
Эрнестина едет домой. По дороге выходит из кареты и оказывается посреди площади, где недавно погиб ее возлюбленный. Она протискивается сквозь толпу, собравшуюся поглазеть на страшный спектакль. Мужество и решимость Эрнестины придают ей силы. Наконец она возвращается домой. В тот же миг прибывает отец. Коварный Окстьерн позаботился о том, чтобы задержать полковника на все время, необходимое для совершения своего злодейства... Сандерс видит свою дочь... бледную, растрепанную... отчаявшуюся. В глазах ее, однако, ни слезинки. Осанка по-прежнему горделива. Она спокойна и тверда.
– Уединимся, отец, – говорит она, – нам нужно переговорить.
– Дочь моя, ты пугаешь меня... Что случилось? Ты куда-то выходишь в мое отсутствие... Все обсуждают казнь какого-то юноши из Норрчёпинга... Я почувствовал какое-то смущение... тревогу, объясни, что происходит... у меня стеснилась грудь.
– Выслушайте меня, отец, и сдержите ваши слезы. – Эрнестина бросается на шею полковнику. – Ни вы, ни я не рождены для счастья, отец. Мы из числа тех, кого природа создает лишь для того, чтобы все недолгое время, отпущенное им на земле, беспрестанно перебрасывать их от злоключения к злоключению. Не всем дано право на равную долю блаженства. Следует подчиниться воле небес. Вам в утешение оставлена дочь – поддержка ваша и опора на старости лет... Несчастный юноша из Норрчёпинга, о котором вы слышали, – Герман. Только что на моих глазах он погиб на эшафоте... да, отец, на моих глазах... они хотели, чтобы я лично была тому свидетелем... и я наблюдала... Он пал жертвой ревности Шольц и исступления Окстьерна... Это еще не все, отец. Потеря возлюбленного – не единственная моя потеря... произошла еще одна, куда более ужасная... дочь возвращается к вам обесчещенной... Это сделал Окстьерн... пока отдавалась на заклание одна из его жертв, негодяй осквернял другую.
