– Молочко нынче дороговато пошло, – сказала Мара Багдасарян и намазала шею чем-то пенистым. Господин Худорковский ей лукаво подмигнул. Мара показала ему средний палец и удалилась в полупрозрачную кабинку-каюту, где сменила платье и выпила полстакана водки.
Митя, полусъёжившись, забрёл к ней случайно. Он шёл за Мариком Сарапяном, модным диджеем, записывая его разговор с какой-то отвратительно-неприличной китаянкой, и споткнувшись, открыл дверь Мары. Девушка в это время работала с навигатором, слушая песни Бритни Спирс.
– Вы устали от веселухи? – Митя щёлкнул пальцами. Его обветренные губы местами потрескались и кровоточили. От этой крови Мара побледнела.
– Закройте дверь. Садитесь сюда, на пуфик. Что вас привело ко мне? Да не стесняйтесь, я не такая вредная, как часто говорят.
Митя вытер губы платком, выпил саке, откровенно морщась от какой-то неловкости.
– Я пишу книгу о половых чувствах. В этой рукописи я воссоздаю весь наш современный стиль жизни завуалированными картинами старинной жизни. Меня с детства влекло тело женщины, её порочная красота, царственный облик венца природы… Вы слушаете меня?
Багдасарян привстала, дотянулась до сигареты, торчавшей из джемпера и закурила по-мужски. Её взгляд по-волчьи витал в облаках.
– Вы разрушитель женских чар?
Митя озадаченно вздрогнул.
– Ну что он, я не фокусник. Я очень хочу добиться достатка, хотя и кое-что уже заработал на бирже. Но ведь хочется большего. Может быть это покажется странным, но после десятиклассницы уже тянет на выпускницу.
– Я вас поняла. Как много стало развратников. Так ненароком станешь христианкой.
Пурин желчно обвёл взглядом каюту.
– Уж с этим ли богатством? – он ткнул пальцем в ту роскошь, что составляла быт Мары Богдасарян.
– Хотя бы и с этим. Не забывайте, деньги и христианство хоть и противоречат друг дружке, но тесно идут нога в ногу. Банк Ватикана, финансовая вотчина РПЦ, Крефло Доллар и его проповеди личного благосостояния. Так?
Редко кто из писателей современного формата вдавался в такие дебри. Пурин вдавался и развивал свою философию везде: за столом, в туалете, на теннисном корте, и только во время полового акта голова его молчала.
– Священники также размножаются половым путём, хотя делают вид, что почкуются. Но это издержка профессии. Секс не спрашивает, где и зачем, он приходит и нагло берёт быка за рога.
Мара фыркнула, походила по каюте в какие-то пять минут. Её невозмутимость отдавала повадками львицы. Она и была ею – скандальной и всегда напоказ, без зазубринки в мозгу.
– Я пойду, а вы вздремните.
– Я никогда не сплю, даже когда сильно хочется.
Митя глотнул дым её третьей сигареты. Желудок требовал еды – грубой пищи неандертальца, добывающего мясо после бурной бессонной ночи.
На палубе вовсю кутила молодёжь. Чеченцы и невозмутимые бакинцы палили из автомата, грозно рычали, мат-перемат проносился и глох полукилометре от яхты. Эти люди жили в первый и последний раз, о потому брали от жизни всё. Но Митя ощущал в себе истории сотен прожитых жизней, но кому нужны все эти воспоминания далёкого бытия. Всем нужен секс. Митя отправился писать книгу. Ночь перевалила за экватор.
Чем проще задача, те темнее дорога к ней. Митя ощутил напряжение всех своих чувств, отдавая себе отчёт в истинном состоянии своих ресурсов. Он не спал две ночи подряд, выпивая литрами кофе, меняя вспотевшее бельё и переключая сотни каналов в поисках чего из вон выходящего.
Двадцать три минуты от задумчиво глядел в монитор ноутбука, потрепался минут пятнадцать с Гоблином, инициатором этого разговора был последний. Гоблин плакал о плачевном состоянии всей биржевой отрасли, взяточниках, безумии номенклатуры… Митя молчал, иногда вставляя железное «да», поглядывая на репродукцию Эдмунда Мунка.
Затем он принялся за свой литературный труд…
Что мы знаем о любви? Однажды, темной ночью, один рыцарь взирал восхищённо на блёклые звёзды. Он сочинял любовный гимн, прикладывая рифму к рифме, старался создать шедевр, способный разбить невинное сердце девушки, чары которой действовали молниеносно. Рыцарь увидел нежное очертание сердца возле луны, восхищённо что-то пробурчал, взялся за венком из цветов и бросил его в воду. Венок утонул, но рыцарь этого не вдел: он взбирался на холм, тяжело дышал, меч ударял его по икрам, волосы взмокли, пятки ног покрылись мозолями. С холма он ничего не увидел: луну закрыло тучей. Полная темнота, как затмение, ударила в глаза. Сердце учащённо забилось.
Рыцарь зашёл в часовню, преклонил колени перед статуей Девы Марии, шепча молитву на неведомом языке. Любовь затуманила его разум, строчки баллады утончённо волновали ум. Красота полутёмного здания обволакивала дыхание, сердце успокоилось. Встав, крестоносец вышел в арочную дверь, заметив, что выглянувшая луна стала ещё ярче. Где-то в дали пели трубадуры, мычал осёл. Пастух гнал стадо коров, мастерски ругаясь на них почём зря. Рыцарь прошёл небольшую тропинку сквозь еловый лес, остановился у ручья, отвратительно морщась от запаха пота. Достав хлеб и вино, он сел перекусить.
Далее он на лодке пересёк неглубокое озеро, наткнувшись на отару овец. За отарой брёл юнец с мандолиной, поглядывая на звёзды. Рыцарь дал ему несколько монет, взяв немного молока от двух коров, также бывших в стаде. Мальчик был невинно-робок, его сутулость бросалась в глаза.
Рыцарь в середине ночи добрёл до своей возлюбленной и их любовный пыл разбавил дождь, щедро хлеща траву и их убежище. Нежное девичье тело доставляло массу удовольствий и крестоносец приложил все силы, чтобы это удовольствие не прошло мимо…
Митя, закончив этот отрывок, размял ноги и вышел на палубу яхты. Мара Багдасарян играла в пинг-понг под свет прожекторов, её платье поднималось ветром, обнажая часть спины. Луна отражалась везде и повсюду. Музыка уже не играла.
Митя прошёл мимо насоса, обошёл бухту каната, вошёл в подсобное помещение, чтобы утолить своё любопытство, и споткнувшись об ведро, упал на мокрую тряпку. Если бы рядом была свора бесов и чертей, они стыдливо закрыли бы свои органы слуха от невежливого суесловия этого человеческого языка. Биржевой жаргон мало отличается от воровского.
Продолжая чертыхаться, Митя вернулся вглубь яхты. Поднявшись по лестнице, он хотел заглянуть к капитану судна, но услышал стоны и остановился. Голос Кристины взорвал воздух.
– Жеребец мой. И все Худорковские такие работоспособные? – голос морской сирены дурманил всё вокруг. Сердце Мити вырывалось из груди. Он расстегнул ворот рубашки.
– Только те, у кого карман набит деньгой, – нараспев ответил Худорковский.
-Мужа жалко.
Кто он тебе. Подотри да выброси.
Кристина испустила возмущённый звук.
Легко вам, ловеласам. Для нас, женщин, и такой – мужик.
Зазвонил телефон. Худорквский давал наказы, возмущался, клял кого-то, словно всем на свете управлял только он один, царь и бог. Управлял марионетками. Такие живут долго, а умирают медленно и мучительно одиноко.
– Я у него героин нашла. Не знаю, когда он успел стать наркоманом. – Голос Кристины звучал приглушённо, словно из трубы.
Митя схватился за голову и убежал. В голове стучали молоточки. Мозг Мити продолжал разговор, все его мысли витали вокруг Кристины и Худорковского, как над силой притяжения. "Героин, какой героин? Не проделки ли этого Дерябина, которого он подсидел на бирже? Нет, это ужасно, это выше всех бед!
…Молодая колдунья готовила отвар из воловьих костей, желчи белки и семян чертополоха. Густой синий пар валил от котла. Девушка зашептала вереницу странных слов: «Откройся земля, развернись небо, силы земные дайте мне силы, долгое эхо любви да снизойдёт на моего возлюбленного, чары напитают его страстью и будет он неотлучно со мною!» Сила этих слов равнялась двумстам запряжённым быкам. Колдунья знала, что всё вокруг подчиняется слову, всё вокруг принадлежит тем, кто посвящён в тайну.
