Оглянувшись, я призывно ему подмигиваю. Да-да, это приглашение — или вызов, который он, я надеюсь, примет. Одной рукой развигаю ягодицы и вкручиваю средний палец внутрь, показывая, где именно я хочу его, где он мне нужен.
…И Ронан не заставляет себя долго ждать.
Наши взгляды, сияющие обещанием грядущего наслаждения, сливаются. Ронан становится позади меня на колени. Подхватив с тумбочки серебристый пакетик, разрывает его и раскатывает на твердом члене презерватив.
Он шлепает меня по заднице, один раз, два раза, до жжения, чтобы сразу зализать боль языком. Я оглядываюсь. Он мочит слюной большой палец и, установив его между моих ягодиц, начинает водить вдоль моей промежности головкой члена. Он раздвигает им складки, смазывает себя моим скользким возбуждением, ласкает кончиком клитор, а его палец тем временем играет с моим запретным местечком. Из меня рвется горловое урчание, пока он дразнит, трет меня там, швыряя в ад и обратно.
— Пожалуйста, — молю его.
Он качает головой, даже не потрудившись спрятать улыбку.
— Не-а. Не так.
Я захлебываюсь похожим на рыдания смехом, меня всю трясет от неутоленного желания. Такова его месть за мои выкрутасы на стуле.
— Ронан! — вскрикиваю, когда палец проникает внутрь, и замолкаю. Кусаю губы, морщусь, пока он осторожно проталкивается вглубь. Боль перерастает в запретное, мощное до головокружения наслаждение. — Боже…
Он плавно вытягивает палец наружу. Целует меня в поясницу, переворачивает на спину и накрывает мое тело своим.
— Вот так.
Он заводит мне руки за голову и, едва я обвиваю ногами его талию, входит до упора одним сильным, глубоким толчком. Я вскрикиваю в экстазе, беспощадно растянутая его твердостью. К этому моменту желание не просто горит во мне, оно выжигает меня изнутри.
Но пока он овладевает мной, пока ударяются о меня его бедра, ко мне возвращается знакомое чувство, что я всего этого недостойна. С той единственной разницей, что теперь я знаю это наверняка.
— Почему именно я, Ронан? — спрашиваю, держа его за ягодицы и понуждая вторгаться мощнее. Стону, ощущения настолько интенсивные, что все плывет перед глазами.
Он останавливается. Его член пульсирует во мне.
— Потому что, глядя на тебя, я вижу все, чего я хочу. Все, что мне нужно.
А после вытрахивает из меня остатки сознания.
***
— Ты чего там делаешь? — слышу сонный голос. — Ну-ка иди назад. В постели еще пахнет тобой…
Когда Ронан просыпается, я сижу на стуле возле окна. Я оборачиваюсь. Он лежит нагишом на спине и трет глаза ладонями. Волнистые волосы смешно торчат во все стороны — как всегда после секса. Я улыбаюсь. Подтягиваю коленки к груди и, покачав головой, снова устремляю взгляд за окно.
Я смотрю, как дома и улицы купаются в свете ясного утреннего солнца. Первые прохожие спешат по своим делам. Занимается день. Следую взглядом за гуляющей парочкой, и вдруг на меня обрушивается настолько пронзительная печаль, что улыбка бесследно исчезает с моего лица.
И я знаю, почему…
Отделив прядь волос, начинаю плести косичку.
— Я просто смотрю на город… он такой ослепительный, такой свободный и раскованный, правда?
— Сейчас я покажу тебе свободного и раскованного.
Я скашиваю глаза в его сторону, запоминая то, как он на меня смотрит. Что я чувствовала, пока мы были вместе. Но когда наши взгляды встречаются, мы одновременно взрываемся хохотом. Комната наполняется летучим, ускользающим счастьем.
Когда смех сходит на нет, оставив меж нами нечто, похожее по ощущению на расползающуюся пропасть, Ронан серьезнеет.
— Малыш, иди сюда, — зовет он тягучим, как жидкий бархат, голосом. — Ты нужна мне.
— Не-а. Я знаю, зачем, а я устала, — лгу я.
— А ну верни свою чудесную попку на место, иначе я сделаю это ее сам.
Иди ко мне, забери меня… хочу сказать ему, но из страха, что голос меня выдаст, просто качаю головой и продолжаю, глядя в окно, заплетать косичку. И вдруг меня касается его рука. Он помогает мне встать и туго заворачивает в свои объятья, а я молча зарываюсь лицом ему в грудь. Чувствую щекой мягкую, как шелк, кожу, впитываю его запах. Биение его сердца успокаивает, словно колыбельная. Спустя несколько минут тишины, нарушаемой только нашим дыханием, Ронан берет меня за подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза.
— Я хочу кое-что подарить тебе.
— Да? Зачем?
Отпустив меня, он уходит к тумбочке и возвращается со свертком в руках.
— Просто так.
— Нет, правда. Зачем?
Ронан улыбается, эта проказливая улыбка превращает его в мальчишку.
— Разверни, Блэр.
В сознании вспыхивает воспоминание о поцелуе Лоренса.
— Я этого не заслуживаю.
— Не согласен, и ты обязана со мной согласиться.
— Но…
— Ш-ш. Давай ты хоть раз не будешь упрямиться и позволишь сделать себе подарок?
Поджав губы, я стреляю в него сердитым взглядом.
— Ты знаешь, что иногда я тебя ненавижу?
Он громко смеется.
— Давай-давай, продолжай себя убеждать.
Спешу сообщить ему, какой он самовлюбленный, но Ронан жестом меня останавливает.
— Нет. Сначала открой, а потом рассказывай, как сильно ты меня ненавидишь.
— И расскажу!
Я опускаю взгляд на маленький сверток. Улыбаясь, разворачиваю нежно-сиреневую оберточную бумагу. Когда она падает на пол, в руках у меня остаются часы Hello Kitty. Мое сердце резко останавливается. Я смотрю, не мигая, на циферблат и чувствую, как в груди разрастается боль.
— Ты запомнил, — шепчу я чуть слышно.
Часы не совсем такие, что я просила у родителей, они лучше. Это, наверное, самый недорогой и непритязательный подарок в моей жизни, но когда все вокруг начинает расплываться от слез, как в тумане, я понимаю — для меня он бесценен.
У меня дрожат руки, я никак не могу насмотреться на свой подарок. Потом чувствую под подбородком ласковое прикосновение. Ронан приподнимает мое лицо, наши глаза встречаются, и то, как он на меня смотрит…
Ох, вот о таких взглядах и слагают стихи о любви.
— Разве я мог забыть? — произносит он мягко.
Меня переполняют эмоции — хорошие, плохие, самые разные, но настолько сильные, что, кажется, я вот-вот взорвусь. Если до сих пор у меня и оставались сомнения, влюблена я в него или нет, то сейчас я получила на этот вопрос однозначный ответ.
Влюблена.
По уши.
Борясь со слезами, я поднимаю глаза, хочу поблагодарить его, но не могу. Слова застревают в горле.
— Вот черт. Я хотел обрадовать тебя, а не расстроить.
Он хочет забрать часы, но я шлепаю его по руке и прижимаю подарок к груди.
— Даже не думай! Они замечательные.
— Тогда почему ты грустишь?
— Не грущу… просто мне в жизни не дарили ничего милее. — Я замолкаю, потерявшись в его глазах. — Спасибо, тебе Ронан. Спасибо огромное.
— Давай помогу надеть.
Приложив часы к моему запястью, он застегивает ремешок.
— Они правда тебе понравились?
Я смотрю на них, а в голове — вихрь воспоминаний о детстве, о разбитых мечтах, о последних неделях с Ронаном: счастье и боль, слезы и смех, одиночество и тепло.
А еще мне вспоминается один сон, который я часто видела девочкой. Так отчетливо, что все мое существо захлестывает острая, почти физическая боль. В этом сне мы с мамой кружимся, держась за руки, с каждым поворотом все быстрее и быстрее, пока мир вокруг не превращается в одно размытое радужное пятно. Свободные, юные, мы беспечно хохочем, запрокинув головы — это мгновение поистине волшебно. Отца я видеть не могу, но поскольку дело происходит во сне, я знаю, что он рядом и смотрит на нас, прислонившись к дереву, с улыбкой на красивом — и всегда трезвом — лице. Одежда в безупречном порядке, черные волосы зачесаны набок. Но больше всего радости мне приносит выражение его синих глаз, потому что они светятся любовью к нам обеим, к его жене и дочери. И в момент, когда я смотрю отцу в глаза и слышу заливистый смех матери, я точно знаю: меня любят.
