Теперь моя красавица-подруга была полностью обнажена, если не считать единственного украшения — кулона из маркизита, поблескивающего во впадинке у горла, у основания шеи, такой тонкой и нежной, что ее можно было обхватить одной рукой. Ее гладкие черные волосы были коротко подстрижены в форме шлема, как у Луизы Брукс.
Она выглядела скромницей, со спокойным лицом без малейших признаков макияжа, с маленькой грудью, прикрытой очаровательным жестом скрещенных рук, словно для защиты от холода — грациозный андрогин, чей силуэт четко выделялся на фоне танцующих языков пламени.
Франсуаза взяла ее за руку, подвела к Себастьяну и ровным голосом произнесла:
— Ложись на него, животом вниз.
Мари опустилась на послушно стоявшего скакуна, пригнув голову к его шее.
Первый удар плетью по ее спине был таким слабым, что напоминал поглаживание. Второй — по ягодицам — был более резким. Мари вздрогнула и приникла к Себастьяну, обхватив его за плечи.
С каждым новым ударом Мари вздрагивала все сильнее, и все крепче прижималась к своему коню, буквально срастаясь с ним… Он ощущал, как ему передается ее дрожь, которая то утихает, то снова нарастает; он тоже вздрагивал в такт ударам плети по бедрам и ягодицам лежавшей на нем женщины — я это знала.
Мне захотелось ощутить прикосновение волос Мари, и я провела по ним рукой; они были нежными, с легким запахом мяты. Я отвела пряди, закрывавшие ее лицо, и прошептала: «Укуси его!»
Вначале она лишь слегка, по-кошачьи, покусывала кожу Себастьяна, но затем принялась за дело всерьез, словно только и ждала момента, чтобы оставить на его коже, вдоль всей спины, следы своих зубов. Она впивалась в его плоть и стискивала зубы изо всех сил. Ее возбуждение передалось мне, и я несильно укусила его возле рта — это место оставалось неповрежденным, поскольку Мари начала с плеча. Моя щека коснулась ее щеки. Мари повернула голову ко мне; ее глаза блестели. Мы обнялись, упираясь подбородками в шею Себастьяна, который жалобно постанывал. Но когда я мягко закрыла ему рот ладонью, он замолчал и послушно начал облизывать ее кончиком языка.
Франсуаза, выпрямившись, смотрела на нас.
Потом она склонилась над Мари и стала целовать пурпурные следы от ударов плетью на ее спине. Затем протянула ей руку, сказала: «Вставай!» и одела ее, точно так же, как и раздевала: медленно и почтительно, на фоне языков пламени.
F. пришла в голову идея: почему бы не сыграть на контрасте между Себастьяном и негром? Противостояние разных цветов кожи — эту тему я взяла на заметку. Итак, пусть они немедленно улягутся на ковер в позе «шестьдесят девять»… Или нет, это не слишком красиво. Пусть лучше обнимутся, как любовники. Черный на белом. Подстегнутые ударом плети, они, сплетясь в объятиях на полу и перекатываясь друг через друга, пересекли всю комнату от камина до дивана, перед которым замерли у ног сидевшей на нем Франсуазы. Они обхватили ее лодыжки и начали облизывать их — причем никто от них этого не требовал. Строгость ритуала требовала, чтобы мы их остановили. Но мы смягчились, потому что нас позабавило, как Франсуаза, откинувшись на спинку дивана, позволяет себя ублажать с утомленным видом человека, застигнутого врасплох неожиданной просьбой об услуге, но все же великодушно согласившегося ее оказать.
Для того чтобы освободиться от их навязчивых ласк, которые слишком затянулись, я посоветовала ей ударом ноги отправить их обратно к камину. Она сочла этот совет удачным и немедленно привела его в исполнение.
Потом мои друзья пришли к выводу, что неплохо было бы выпить чего-нибудь освежающего. К тому же мы, кажется, слегка проголодались.
Негр, которому мы поручили обо всем позаботиться, принес из кухни тарелки с жареным мясом и сладостями, разложенными на бумажных салфетках с затейливо вырезанными краями. Встряхивая кубики льда в бокалах и поедая сладости, мы болтали о пустяках, а порой умышленно обменивались признаниями по поводу Себастьяна и негра. К чему беспокоиться из-за присутствия столь незначительных мужчин? Можно обсуждать их без всякого стеснения, не правда ли?.. Они не прислушивались к нашим разговорам. Они просто ждали… Ну разумеется.
Себастьян лежал на полу этаким надгробным памятником. Мы плечом к плечу стояли вокруг его головы, сжимая ее восемью своими туфельками.
Я поставила одну ногу ему на лицо. Каблук, войдя между его губ, ударился о зубы, которые разжались, пропуская его в рот. Поддерживая друг друга, чтобы сохранить равновесие, Мари, Франсуаза и F. тоже просунули свои каблуки ему в рот, растянув его, и стали поворачивать их внутри во все стороны.
Я бросилась плашмя на пол, чтобы увидеть все вблизи, и мое лицо оказалось на уровне его рта, этой сточной канавы, из которой несло гнилью и нечистотами, этой клоаки, этой зловонной дыры, в которую я погрузила пальцы. Я нащупала покрытый слюной язык между тонкими остриями каблуков. Потом осторожно вытолкнула их, один за другим.
Я прошептала Себастьяну: «Вы наверняка испытываете жажду». Он слабо выдохнул: «Да», потом добавил: «Пожалуйста…» Я выпустила струйку слюны в его полуоткрытые губы, и она стекла ему на язык, где собралась в пенную лужицу. Он жадно проглотил ее.
Я сжала рукой его разбухший член. Моя ладонь чувствовала его пульсацию, а большой палец, обхвативший головку, — тонкую шелковистость кожицы, натянутой до такой степени, что, казалось, она вот-вот порвется. Я обмазала ее выступившей из нее жидкостью. Достаточно было бы ужесточить хватку, чтобы он начал умолять меня причинить ему боль. Я обхватила бы его член изо всех сил, словно стремясь оторвать его от вздымающегося низа живота. Пристально вглядываясь в его искаженные черты, затаив дыхание, я продолжала бы до тех пор, пока он не потерял бы сознание. Я бы выпила его наслаждение, извергшееся в потоке спермы, которая толчками выплескивалась бы ему на живот, струилась между моими пальцами. Потом я оставила бы его лежать бездыханным…
В этот момент мне захотелось резко плюнуть ему в лицо… Я представила, как оно на миг искажается судорогой от такой неожиданности… Он повернул голову, потерся щекой о мое запястье и тихо сказал: «Спасибо».
Негр положил прямоугольное зеркало в деревянной позолоченной раме, высотой в два раза больше ширины, на пол перед камином, где только недавно погас огонь. Остались лишь едва тлеющие угли, которые не представляли опасности для темноты — теперь она снова мне понадобилась, ибо настал момент сбросить маски и погасить лампы.
Участницы церемонии стояли вокруг зеркала — каждая возле одной из четырех граней.
Как и в первой ночной сцене, негр подвел к нам Себастьяна (последний, на сей раз стоя на коленях, должен был касаться зеркальной рамы, но не переступать ее), затем снял с него маску.
Тогда одна из женщин выступила вперед и встала над зеркалом, раздвинув ноги. Она приподняла подол платья и собрала ткань в параллельные складки на уровне лобка, открыв ноги в черных чулках с подвязками, линию паха и густую черную поросль волос. Освещенная фонариком, луч которого я направила между ее бедер, она начала потихоньку сгибать колени. По мере того как она опускалась все ниже, ее влагалище приближалось к поверхности зеркала, и его отражение все увеличивалось. Поблескивающие половые губы раскрывались все шире, и между ними медленно проталкивалось что-то белое и круглое. Наконец яйцо, покрытое прозрачной блестящей смазкой, выпало и покатилось по гладкой поверхности зеркала.
Призрачные тени склонились над зеркалом, над своими двойниками, появившимися в глубине темного омута, в котором плавало невесомое яйцо.
Понуждаемый легким нажатием на затылок, Себастьян наклонился, впился зубами в упругое яйцо и съел его под направленными на него с двух сторон взглядами призраков и их отражений.
Теперь настал черед другой участницы. Негр, простершись перед ней, протянул ей бокал. Я уже видела раньше этот высокий кубок из граненого хрусталя. Она взяла его в правую руку и, широко раздвинув ноги, просунула под платье, которое слегка приподняла левой.
Какое-то время слышался шорох ткани, затем — прерывистое журчание тонкой струйки, и наконец — легкий звон бокала, когда моя подруга поставила его на зеркальную поверхность, на три четверти полным.
В ореоле света Себастьян, обхватив обеими руками кубок, поднес его к губам и принялся пить мочу. При каждом звуке его глотка, отчетливо слышном в тишине, я чувствовала себя так, словно по моему собственному горлу струится эта теплая жидкость. Он пил не торопясь, пока не осушил кубок до дна. У меня во рту появился тошнотворный горьковатый привкус, который особенно усилился после того как Себастьян поставил кубок на зеркало и его грани заиграли яркими отблесками.
Негр убрал его, заменив на миску с горячим пюре. Третья участница окунула в нее пальцы, потом протянула их, покрытые слоем пюре, Себастьяну, чтобы он их облизал. Потом она погрузила туда всю кисть целиком. Поскольку в этот раз Себастьян не смог справиться со своей задачей достаточно быстро, пюре размазалось по его подбородку. В придачу к этому женщина аккуратно вытерла руку о его щеки, оставив на них следы комковатой массы.
