— Молилась когда-то, пока не поняла, что Господь глух. Теперь я встаю на колени совсем по другому поводу.
Он негромко смеется.
— Если бы дьявол был женщиной, его наверняка звали бы Блэр.
Я одариваю его бесстыдной улыбкой.
— Видишь ли, когда я была маленькой девочкой, я каждую ночь упрашивала его сделать так, чтобы мои родители перестали ругаться. Чтобы папочка нашел в себе силы бросить пить. Чтобы мамочка вернулась к нам или забрала меня к себе.
Я опускаюсь на четвереньки и неспешно ползу к нему, выгибаясь как кошка. Шелковистый персидский ковер приятно щекочет мои ладони. И вот я у его ног. Становлюсь на колени и провожу по его члену своей безупречно наманикюренной рукой, слегка царапая ткань ногтями. Бугор у него в штанах начинает расти.
— Уже такой твердый, — шепчу, затем кладу вторую руку ему на грудь и продолжаю его поглаживать. В этой позе мне слышно, что с каждой моей извращенно-неторопливой лаской его сердце колотится все громче и чаще. Я чувствую, как он подрагивает под моей ладонью.
— Я умоляла его сделать так, чтобы родители заметили… и полюбили меня. Но он явно меня не слышал, потому что ничего не менялось. Однажды утром я проснулась и поняла, что ее больше нет. Та маленькая девочка, которая по ночам рыдала до изнеможения, прижимая к груди своего любимого плюшевого зверька, она умерла. И желание плакать прошло. Невнимание родителей перестало причинять боль. Мне стало на все насрать. Я выросла. Распрощавшись с детскими фантазиями, я наконец-то поняла, как устроен реальный мир. Я узнала, что, используя внешность, можно многого достичь. Что высокие ценности теряют значение, когда на сцену выходят жадность и страсть. Что деньги говорят лучше слов, и что испытывать эмоции — бессмысленно.
Я поднимаю голову и заглядываю ему в глаза.
— Я делала очень постыдные вещи, чтобы забраться так высоко. Сегодня я стою на коленях перед тобой, одним из богатейших людей в мире, и держусь за твой твердый член. Но если завтра подвернется кто-то еще могущественнее, еще богаче, я встану на колени уже перед ним. Такова моя натура. Я живу по своим собственным правилам. И не нарушу их, каким бы добреньким ты со мной ни был. Ну вот, Лоренс. Теперь ты знаком с настоящей Блэр.
— Как его звали?
— Кого? — спрашиваю, сбитая с толку.
— Плюшевого зверька.
— Какая разница, — говорю уклончиво. Этим я не хочу с ним делиться.
— Отвечай, — приказывает он.
— Винклер. — Едва ответив, я понимаю, что открылась перед ним больше, чем следовало. Мне неуютно, я чувствую себя голой. — А что? Почему ты спросил?
Мир прекращает вращаться, пока я дожидаюсь его ответа. Он наклоняется. Задевает мою шею губами, и я всем телом ощущаю прилив тепла.
— Мне нравится настоящая Блэр… Она-то мне и нужна. — Голос хриплый, как наждачная бумага, дыхание мягкое, как перышко, и я трепещу.
Киваю. Пока мы смотрим друг на друга, не отрываясь, обнимаю его за шею и притягиваю к своему лицу, а второй рукой медленно потираю его эрекцию. Ткань его брюк движется под ладонью, и между ног у меня становится мокро. Да. Я тоже его хочу. Безумно.
— Отведи меня в спальню, Лоренс.
В его зеленых глазах вспыхивает свет, пламя… жизнь.
— Твои родители идиоты. Я замечаю тебя. Я вижу, кто ты. И пока этого достаточно.
Глава 24.
Взгляд Лоренса неподвижен. Костяшками пальцев он очерчивает контур моего лица, спускаясь по изгибу скулы к губам. Удовлетворенно кивает. На мужественном лице появляется обольстительная улыбка. Не говоря ни слова, он помогает мне встать и по длинным белым коридорам ведет за собой в спальню. Мы проходим мимо абстрактных картин, современной скульптуры, китайских ваз с белыми орхидеями на антикварного вида столиках. Единственный звук в тишине — цоканье моих каблуков.
У меня вспотевают ладони.
Пульс зашкаливает.
Вот и все.
Но у самой спальни на меня обрушивается одно, казалось бы, уже далекое воспоминание, и в ушах громко и отчетливо звучит голос Ронана…
«Почему именно я, Ронан?» — «Потому что, глядя на тебя, я вижу все, чего я хочу. Все, что мне нужно.»
В груди все сжимается, но я не позволяю мыслям о Ронане сорвать то, что вот-вот произойдет, я запрятываю их глубоко-глубоко и закрываю на замок. Я здесь для того, чтобы переспать с другим. После чего смогу наконец отодвинуть Ронана в прошлое — где ему и место.
В спальне Лоренса царит идеальный порядок. Вещи не валяются кучками по углам, нет их и на коричневом кожаном кресле возле окна. В центре комнаты стоит большая и удобная с виду кровать, застеленная бельем серебристо-стального цвета. Я оглядываюсь, изучая детали обстановки — слева зеркало в золоченой раме, на темно-серых стенах картины, — и замечаю на тумбочке у кровати открытую книгу.
Отойдя от двери, я осторожно ступаю по комнате, цепляя кончиками пальцев прохладную, матовую поверхность мебели из дерева цвета эспрессо. Перебираю складки тяжелых черных штор.
Заинтересовавшись его книжными вкусами, подхожу к тумбочке, но не успеваю перевернуть книгу, как он цитирует строчку о весне и диких вишнях в лесу, которую и я знаю наизусть.
Пока приятное удивление оседает, я оборачиваюсь и улыбаюсь — впервые после того, как мы ушли из кабинета. Он стоит, лениво подперев плечом гардероб, и, поглядывая на меня сквозь полумрак спальни своими яркими глазами, потирает грудь — такими размеренными движениями, словно ласкает свой член.
— Двадцать стихотворений о любви и одна песня отчаяния. Пабло Неруда. Один из любимых моих поэтов.
Он с улыбкой кивает.
— Да ты, оказывается, ценитель поэзии. Вот уж не ожидал.
Я пожимаю плечами, стараясь держаться небрежно.
— Поскольку я росла в одиночестве, друзей мне заменяли книги. Ну, а поэзия… поэзия помогла мне понять себя.
Пока я поправляю волосы, Лоренс быстро пересекает комнату. Склоняется и берет мое лицо в ладони, его движения властные, уверенные, и мне это нравится.
— Я наговорился, Блэр. Вставай на колени.
Когда наши взгляды сталкиваются, нас вжимает друг в друга силой взаимного притяжения, и результат — ослепляющий, разрушительный, точно взрыв. В нашей битве не может быть победителя, нам обоим слишком нравится эта игра. Я падаю перед ним на колени. Задрав голову, смотрю, как он расправляет ремень, расстегивает верхнюю пуговицу и медленно ведет молнию вниз. Высвободив возбужденный член, он несколько раз проводит по нему рукой, предоставляя мне возможность оценить истинный размер и красоту своей внушительной эрекции.
У меня во рту скапливается слюна.
Кровь, спутывая мысли, бьет в голову.
Щекам горячо, между ног пульсирует жизнь, желание.
— Открывай. Шире. — Он ловит меня за подбородок и, приподняв его, ласкает мою нижнюю губу. — Сейчас я трахну тебя в рот.
Он отдает приказ, но момент контролирую я. Я сама ловлю его член и обеими руками ласкаю по всей длине, после чего, подавшись вперед, засасываю в рот. Мой язык долго движется по пульсирующим венам. Лоренс закрывает глаза, стоит моим губам обхватить его горячую гладкую плоть, лицо становится таким, словно он умирает восхитительной смертью. Я вытягиваю его наружу и, пока облизываю головку, собирая капли солоноватого семени, слышу, как из глубины его нутра исторгается стон.
Этот звериный рык сводит меня с ума. От него я вспыхиваю, как от спички, меня переполняет бесстыжее, разнузданное желание. Колени горят, я лезу в трусики и начинаю тереть себя, размазывая по набухшему клитору свою влагу. Дурея от наслаждения, вталкиваю его член так глубоко, что касаюсь губами яиц.
Лоренс снимает пиджак, отбрасывает его на пол, следом летят сорочка и галстук. Впившись в меня глазами, он смотрит, как я трахаю себя пальцами, пока самозабвенно сосу его, как леденец.
— Черт, Блэр.
Он накручивает мои волосы на ладони, толкается все жестче и жестче. Приподняв бедра, заводит член до упора, трахая меня в рот, овладевая моим ртом, и я принимаю его. Я принимаю его, пока не начинаю давиться, и только тогда, тяжело дыша, вытаскиваю. Вытерев подбородок, я насмешничаю, водя по его члену кончиком языка:
