Он приподнимает брови.
— Jamies?
— Ты не слышал о нем. Очень низкий ценник и немного улетное на самом деле место, но это наш местный бар и нам там нравится. Они играют музыку, от которой мы тащимся.
Он кивает.
— Хорошо. Во сколько ты будешь дома?
У меня трепещет внизу живот, поскольку его слова напоминают мне отношения настоящей пары.
— Думаю, около полуночи.
— В полночь? Хорошо, я дождусь тебя.
Возникает непрошеная мысль – «Я так влюблена в тебя, Зейн». Я поспешно опускаю глаза, чтобы он ничего не смог прочитать. Провожу кончиком пальца по шраму у него на лице.
— Откуда он?
— У него был нож, а у меня нет, — говорит он просто.
— И что произошло? — спрашиваю я.
— У меня есть шрам, а он лишился жизни, — ни в голосе, ни в лице не отражается никаких эмоций.
О Боже! Как я могу жить в его мире? Но я не могу уйти. Еще нет.
— А что означают эти звезды? — тихо спрашиваю я, проходясь подушечками пальцев по татуировке голубой звезды, спереди у него на плече.
Он молчит несколько минут, и мне уже кажется, что он не будет отвечать, потом пожимает плечами.
— Раз ты спрашиваешь, я скажу. Они показывают высшее отличие, которое может достигнуть vor v Zokone.
— Что это значит? — мне очень любопытно узнать о его прошлом, но я не пытаюсь выглядеть слишком уж заинтересованной. Поскольку впервые он рассказывает о себе хоть что-то, и я не хочу спугнуть его, выглядя слишком настойчивой и назойливой.
— Перевод будет «Вор в Законе».
Я смотрю на него спокойно.
— Вор в Законе?
— Vor v Zokone — элитная русская криминальная организация, опирающаяся на очень строгий кодекс этики. Нарушение кодекса карается смертью. Когда я получил эти звезды, они многое значили. Сейчас очень многие молодые люди делают такие же тату, понятия не имея, что есть такая организация.
— А почему у тебя такие же на коленях?
— Звезды носят те, кто заявляет, что никогда, ни при каких обстоятельствах, не встанут на колени и не будут сотрудничать с теми, кого мы называем мусором или свиньями, но ты, скорее всего, их знаешь — полицейскими и чиновниками.
— Так ты член этой элитной организации? — с опаской спрашиваю я.
— Был. Давным-давно.
Я вглядываюсь в его глаза, окаймленные роскошными густыми, мокрыми ресницами.
— Ты больше не входишь в эту организацию?
— Когда Советский Союз распался русская мафия изменилась. Кто был настолько глуп, тот быстро оказался за решеткой, умные скупили государственные ресурсы за бесценок и стали миллиардерами, другие нашли новое пристанище вдали от родины, чтобы заниматься гениальной контрабандой.
— Гениальной?
Он пожимает плечами, движение элегантное и не похоже на него.
— Они оказались умными мошенниками.
— Да. Например, что они делали?
— Окрашивали деревянный спирт в голубой, маркировали, как жидкость для ветрового стекла, партиями отгружали на танкерах в Россию, перекрашивали назад, и продавали, как водку. Цель — избежать уплаты налогов на спирт.
— Понятно, — тихо отвечаю я. — Так ты был один из тех, кто переехал в Англию?
— Эээ.... хмм.
— Ты запускал этот алкогольный лохотрон?
— Неа.
— Наркотики?
— Я использовал их. У меня до сих пор остались хорошие каналы, и я могу организовать крупную сделку.
— Наркотики убивают людей, — шепчу я.
Он смотрит на меня совершенно беспардонно и даже не стыдясь.
— Наркотики не производятся в России. Я просто посредник. Знаешь, кто охраняет поля мака в Афганистане и Южной Америке, сначала выясни, а потом начинай учить меня.
Я прикусываю нижнюю губу.
— Тогда чем ты занимался? Проституцией?
— Это отличный вид зарабатывания денег, но не для меня. Слишком неопределенно. Мне не нравится общаться с людьми, со всеми их зависимостями, навязчивыми идеями и стремлениями. Я люблю четкие и чистые операции.
Я киваю, с облегчением.
— Чем же ты занимался?
— Оружием.
Я хмурюсь.
— Переправлял пистолеты?
— Не только пистолеты. После падения коммунизма осталось много государственного арсенала, который можно было продать. Ракеты на большую дальность полета, танки, подводные лодки, короче все.
— Ты продавал террористам?
— Разве мясника заботит, кто покупает его мясо? Я продавал тому, кто больше платил, но я тебе могу сказать, что самые величайшие террористы — правительство, которым я, в основном и продавал, финансируемое государством террористам.
— Если все это в прошлом, чем же ты занимаешься сейчас?
— Я специализируюсь на кибер-преступлениях.
— Каких?
— Мы используем современное программное обеспечение, чтобы обойти банковскую систему безопасности и кредитных компаний, берем под контроль их системы, и переводим деньги на тысячи различных учетных записей, которые находятся под нашим контролем. Когда выводишь деньги очень быстро и зигзагообразно через разные континенты, их невозможно отследить.
Я с сомнением смотрю на него.
— Правда? Ты знаешь, хакеров же все время ловят.
Он отрицательно качает головой.
— СМИ раздувает из мухи слона, как только властям удается загрести горстку мелких хакеров, которые куда-то влезли, находясь в подвале у своих родителей, власти ловят их, потому что прекрасно понимают, что до настоящих преступников дотянуться они не в состоянии. Банки никогда не раскроют, сколько теряют, поскольку если ты узнаешь сколько миллиардов воруется каждый год организованной преступностью, никогда не будешь держать свои деньги в банке.
Я прочищаю горло.
— И этим ты занимаешься с Ленни?
Его лицо внезапно становится каменным.
— Я предупреждал тебя уже раньше, не лезь в мои дела, Далия. Чем меньше ты знаешь, тем ты больше будешь в безопасности.
Внезапный страх я ощущаю у себя внизу живота. Я задумываюсь о его большой структуре мер безопасности, которой он себя окружил.
— Даже ты не в состоянии полностью обезопасить себя?
— Это связано с дележом сфер влияния, — говорит он. — Всегда есть кто-то, кто готов тебя предать, кто-то, кто хочет получить то, что у тебя есть.
— Почему ты выбрал такую жизнь? Постоянно находится на страже свой жизни и с маячившей угрозой тюрьмы на горизонте?
— У меня не было выбора.
— Ты сказал мне однажды, что в конечном счете, всегда есть выбор. Иногда более трудный, чем другой, но все равно выбор тем не менее, есть.
— У меня был маленький выбор, чтобы заполучить тебя, когда я использовал твою сестру, как мой козырь, — тихо говорит он.
Я чувствую легкое головокружение.
— Что случилось с тобой, Зейн?
Что-то мелькает в его глазах, и неосторожно на долю минуты, он выглядит словно терзаемый призраками прошлого.
— Я не хочу говорить о прошлом, — бормочет он и уплывает от меня.
«Почему ты не подпускаешь меня к себе, Александр Маленков?»
Когда я просыпаюсь, все мое тело так болит, что мне хочется накрыться одеялом и зарыдать, но я прикладываю над собой усилия этого не делать, потому что мама лежит рядом и не сводит с меня глаз. Моя мама непорочная, как белый лебедь. У нее черные волосы и голубые глаза, как и у меня. Она прекрасная, за исключением одного темного зуба и когда-то сломанной челюсти, поэтому ее рот выглядит немного перекошенным.
Она сломала челюсть, когда ударилась лицом о дверь еще до того, как я родился, и зуб потемнел, когда она упала с лестницы. Она говорила, что это случилось как-то вечером, когда она уже была мной беременна. Мама сказала, что ей несказанно повезло, поскольку она потеряла зуб, а не меня. Она объяснила, что могла бы упасть прямо на живот тогда. Я дотрагиваюсь до ее рта и понимаю, что темный зуб исчез, также, как и мой передний зуб, который у меня выпал.
— Ты жива, — удивленно говорю я и касаюсь ее распухшего лица.
— Конечно, — улыбается она.
— Мама зуб! — задыхаюсь я, как только вижу дыру, когда она улыбается.
— Выпал, — задорно говорит она. — Я рада, он был гнилым. — Она проталкивает язык через образовавшуюся щель. — Он спас меня от похода к стоматологу.
— Больно? — с беспокойством спрашиваю я.
— Нет. Ни капельки.
Я дотрагиваюсь до ее разбитой губы.
— Больно?
— Нет. Иногда все выглядит хуже, чем есть на самом деле.
— Мы должны наложить повязку.
— Нет, — со смешком отвечает мама.
Я смотрю на нее удивленно.
— Ты уверена? Выглядит так, словно очень больно.
— Да, уверена. Ты же знаешь, я никогда не лгала тебе.
Я согласно киваю. Это правда. Мама никогда не врет.
