- Никогда… никогда тебя не отдам! Никуда не отпущу, никуда - слышишь?! - проговаривал он, перебирая сведенными судорогой пальцами темные густые пряди. - Солнышко мое, ненаглядное… Как же я без тебя, любимый?! Если ты уйдешь мне и жить-то незачем!
Фейран прижимал к себе несопротивлявшегося юношу, и знал, что дорогие глаза сейчас полны слез… Незаслуженных, как и все остальное.
Но раз плачет, - значит, возвращается к жизни не только телом!
Слезы тихо текли и текли из ясных глаз, словно вымывая все лишнее, что мешало им сиять своим чистым светом. Айсен приник к возлюбленному, опустив голову ему на грудь, как будто разом лишился всех сил, что у него еще оставались - ничего, любимый, тебя есть кому поддержать, есть на кого опереться!
- Не плачь, милый, не надо… Мы же вместе! Радость моя, счастье мое… сердце мое, без тебя я не проживу и минуты! Я был слеп, я блуждал во тьме, даже не понимая, как люблю тебя… Какой драгоценный дар даже не заметил. Все, что я могу сейчас, это просить тебя поверить мне… Верь мне, я сделаю все, чтобы тебе приходилось плакать только от счастья!
Фейран баюкал юношу в объятьях, чувствуя, как он прижимается все теснее, успокаивающе гладил плечи и спину, осушал легкими поцелуями мокрые дорожки на щеках, невесомыми касаниями губ отмечал путь от линии виска и скул, ловил прерывистое дыхание, пропуская волосы сквозь пальцы. Тонкие ладони лежали в его, Фейран прижимался к ним лбом, скользил щекой, ощущая, как подрагивают хрупкие пальцы, водил по коже губами, отмечая поцелуями шрамы на запястьях и мозольки от струн на внутренней стороне… Каждое прикосновение становилось бессловесной хвалой Создателю за милость, ответом на самые горячие и сокровенные молитвы, священным таинством.
Он ведь уже поверил, что все это больше невозможно!
А Айсен, похоже, так и не поверил до конца, что это происходит наяву, а не бред измученной сомнениями души. Устало смежив веки, юноша лежал в кольце лелеющих его сильных рук и просто слушал, как гулко бьется под его ладонью в груди любимого сердце.
И на этот раз никто и ничто не смогло бы заставить разжаться объятья, все-таки удержавшие его на краю гибели и вернувшие ему то, ради чего стоит жить!
Трудно сказать, сколько они так сидели - вечности было бы мало. В какой-то момент Фейран понял, что обессиленный объяснением, перепадом от безнадежности и отчаяния к единению, Айсен задремал, убаюканный, и не двинулся с места, оберегая сон возлюбленного. В тени беседки утомленное личико казалось фарфоровым, а ресницы отбрасывали почти черную тень…
Странное и пугающее чувство - знать, что тебя ТАК любят, что без преувеличения в твоих руках его жизнь! Фейран ощущал почти робость перед этой огромной силой, таящейся в юном и хрупком мальчике, одновременно делающим его таким уязвимым… И действительно чувствовал себя недостойным.
Я исправлю это, любимый!
Конечно, исправит, - просто уже не сможет иначе.
Вечер подкрался внезапно. Мужчина поднялся осторожно, стараясь не потревожить юношу, но когда он выпрямился, уложив его на постели, Айсен резко вскинулся:
- Не уходи… - в голосе снова отчетливо прозвучала нота отчаяния.
Что можно ответить на подобную просьбу? Фейран сглотнул застрявший в горле комок.
- Не уйду, - просто ответил он.
Фейран лег рядом, и юноша со вздохом умиротворения немедленно спрятался во вновь раскрытых для него объятьях, прижимаясь к мужчине всем телом, как будто ему было этого мало. Между ними было только тонкое полотно сорочки - ненадежная броня, - но Фейран сейчас не ощущал никакого желания, лишь пронзительную нежность, и шептал все новые и новые признания, накопившиеся за долгие месяцы тоски.
В конце концов, Айсен уснул снова, успокоенный и расслабившийся от ласковых слов и прикосновений, но когда мужчина несколько раз пытался отстраниться, чтобы устроиться удобнее, юноша вздрагивал во сне, лицо искажалось как от боли, и Фейран снова придвигался теснее, не уставая нашептывать слова любви, чтобы прогнать мучившие его тени.
Распахнув глаза с первыми лучами солнца, и увидев мужчину, лежащего рядом и любовавшегося им, подперев голову рукой, в то время как вторая обнимала юношу за талию, Айсен с минуту всматривался в него, точно что-то ища, а потом, когда нашел, признался с беззащитной улыбкой.
- Я испугался, что мне все приснилось…
Дыхание перехватило: раны душевные были куда тяжелее телесных ран, но они справятся и с ними! Не могут не справиться… Он целовал юношу так, как если бы это был первый и последний раз, как если бы от этого зависели судьбы мира… хотя что значит мир по сравнению с одной улыбкой его негаданного сокровища! Фейран ласкал неуверенно приоткрывшиеся навстречу губы, отдавая и нежность, и страсть, как будто пытаясь забрать всю боль, которую пришлось испытать Айсену за его короткую жизнь. Принести ему если не исцеление, - на него нужно время, - то хотя бы немного облегчения. Как будто в его ладонях сейчас лежало разбитое сердце мальчика, а он пытался собрать осколки на свои места и затянуть трещины…
Слова пришли потом:
- Этот сон не кончится, любимый.
Эпилог
Раньше Фейран не обращал особого внимания на это место в доме - подумаешь, фонтан! Он там всегда был, да и по статусу положено уважаемому лекарю, приглашаемому в столь же уважаемые дома.
Теперь же он вдруг всем сердцем полюбил преобразившийся уголок, и увитая зеленью беседка у «каскада слез» стала для обоих не только своего рода символом примирения, но просто дарила некий островок совершенно особой тишины и как ни странно - уединения, наполненного успокаивающим журчанием воды… Он часто просиживал здесь вдвоем с Айсеном, тихо беседуя, - за два года разлуки накопилось много не сказанного, да и до того разговоры между ними были не частыми, - или с удовольствием слушая, как юноша наигрывает что-нибудь…
Айсен по- прежнему необъяснимо предпочитал возвращенный ему старый саз, вместо инструмента, подаренного сразу же, как только Фейран заметил его проснувшийся одновременно со стремлением к жизни интерес к музыке. На напоминание о гитаре молодой человек только рассмеялся и предложил отложить ее приобретение до тех пор, пока он не сможет заняться им самостоятельно. И упорно отказывался принимать от мужчины какие-либо подарки, даже самые мелкие.
Похоже, гордость в нем брала свое за все то время, когда ее заставляли молчать! В этом тоже была своя радость и свое счастье, хотя к нему еще предстояло привыкнуть. Как и к тому, что он теперь не один, каким бы соблазнительным себя не выставляло одиночество иногда…
Фейрану нравилось просиживать здесь, пока он пытался восстановить по памяти записи, изъятые инквизиторами, а его выздоравливающий любимый мальчик дремал рядом в уютном гнездышке из подушек и покрывал. Это был уголок покоя, в котором так нуждались оба, и одновременно залог одного будущего на двоих.
Правда, этим утром Фейран был в беседке один, хмуря брови по мере прочтения только что полученного послания, а когда поднял голову на легкий шорох - нахмурился еще сильнее:
- Зачем ты встал? - упрекнул он Айсена. - Я же просил!
Юноша протестующе взмахнул ресницами:
- Я хорошо себя чувствую!
- А я уже объяснял: травмы были очень серьезными, и ты не двигался долго. Если перенапрячь мышцы и суставы теперь - ничего путного не выйдет, - под конец своей менторской речи, мужчина поднялся, отложив свиток, и обвил руками тонкую фигурку юноши на порожке, одновременно поддерживая его и обнимая.
- Я всего лишь спустился по лестнице, - Айсен вздохнул. - И ноги болят куда меньше, чем после твоих водных экзекуций!
- Значит, все-таки болят, - подытожил спор Фейран.
Мужчина подхватил любимого на руки, усаживая, и шепнул прямо в губы, обдав теплом дыхания:
- И знаю я твое «совсем немного»!
Впрочем, юноша больше не протестовал, полностью отдавшись поцелую. До протестов ли, когда губы возлюбленного ласкают его, язык скользит по небу, снова гладит то одну захватываемую в нежный плен губу, то другую, а потом опять проникает вглубь и с легкими касаниями кружит вокруг языка… А когда поцелуй иссяк, Айсен спрятал лицо на груди мужчины, и поудобнее устроился в тесном кольце его рук, нежась и блаженствуя.
Говорят, к хорошему привыкаешь быстро, но реальность пока превосходила самые смелые и откровенные его мечты. И в глубине души жил страх, что в любой момент волшебство может окончиться. Умом он понимал, что его можно назвать навязчивым и даже капризным временами, было неловко и стыдно, но… каждая минута, проведенная вместе, становилась бесценным даром.
А каждый миг порознь едва ли не самым страшным испытанием из всех!
- Письмо пришло? - спросил Айсен, чтобы хоть что-то сказать и оправдаться за помеху в своем лице.
Фейран подтверждающее мурлыкнул в темные волосы над ушком, наслаждаясь близостью и чувством уверенности оттого, что самое дорогое - вот оно, ерзает под боком.
