— Я не влюбляюсь. Думаю, что уже влюбилась.
Стелла смотрит на меня с изумлением. Я понимаю, что сейчас самое время, сбросить на нее бомбу по поводу Дейзи. Я никогда не умела хранить секреты, и вообще, мне хочется, чтобы она узнала об этом. До того, как Зейн вторгся в нашу жизнь, мы всегда все рассказывали друг другу, и я не хочу это менять. Хотя точно знаю, как она отреагирует на мое сообщение, и ощущаю нервный трепет в животе.
— Я хочу тебе кое-что сообщить, но желательно, чтобы ты не очень сильно реагировала, — говорю я ей.
— Я никогда не перегибала палку. Когда такое было?
Я приподнимаю бровь и смотрю на нее выражением: «Да, постоянно».
— Не волнуйся, я буду спокойна.
Я предостерегающе поднимаю палец.
— Ну, хорошо, хорошо. Обещаю не кипятиться. Давай, выкладывай.
— Тогда помни, что ты обещала. Без истерик, пожалуйста.
— Говори уже, — с нетерпением говорит она.
Я глубоко вздыхаю и выпаливаю:
— Это Зейн похитил Дейзи.
— Что? — орет она во все горло, многие головы поворачиваются в нашу сторону.
Я оглядываюсь и вижу, что даже Ной повернулся к нам.
— Помнишь, ты же обещала, — шипя говорю я.
Она берет бокал шампанского, молча опустошает и аккуратно ставит на столик.
— Эй, Далия. Ты, конечно же не просто так заставила меня дать тебе обещание. Но это чертовски возмутительно! Как ты можешь требовать, сказав такое, чтобы я оставалась спокойной? Что с тобой? Я черт побери готова взорваться.
— Я отреагировала точно так же, как только догадалась, но уже успела успокоиться.
— Во время траханья? Бл*дь! Когда ты обнаружила это?
— Вчера вечером.
— Господи, Далия, я, наверное, точно схожу с ума, и ты все еще с ним?
Я поднимаю бутылку и наполняю бокал Стеллы.
— Ты не сходишь с ума. Да, я все еще с ним.
— О Боже мой! Боже ж ты мой! Я не верю своим ушам. Неужели ты, уйдя от меня, превратилась в одну из этих странных женщин, которые считают, что иметь романтическую переписку с серийными убийцами, сидящими в камере смертников, вполне приемлемо?
— Перестань драматизировать.
— Драматизировать? Если я не могу драматизировать сейчас то, когда, черт возьми, я буду драматизировать? — рьяно требует она ответа.
Я вздыхаю.
— Ольга многое мне объяснила.
Глаза Стеллы становятся огромными, как блюдца.
— Ольга? Охренительный повар! Каким образом она смогла это объяснить?
— Не знаю, в ее словах есть смысл.
— Он похитил твою сестру, Далия!
— Ты хочешь меня выслушать спокойно, или ты будешь разглагольствовать еще в течение часа на эту тему?
— Я разрываюсь между тем и тем. Я хочу все высказать, но и хотела бы услышать, как повар смогла объяснить похищение, — с сарказмом отвечает она.
— Она считает, что Зейн перенес ужасную травму, поэтому он так себя ведет. У него израненная душа, которая бесконечно испытывает муки, — я замолкаю, — и она думает, что я именно тот человек, который сможет его спасти.
Она скрещивает руки на груди.
— Будет очень интересно услышать, что ты планируешь сделать.
— Ну, я пока не знаю, но работаю над этим вопросом.
Она недоуменно качает головой.
— Ты простила его, и в твоем мире все стало опять тип-топ?
Я вижу перед собой объятое ужасом лицо Стеллы, и не знаю, как ей объяснить, что происходит между мной и Зейном. Как ей объяснить, что моя связь к нему, основана на насыщении, которое я не могу компенсировать ни едой, ни водой, а только им, Зейном? Иногда невозможно объяснить кому-то такого рода отношения, существующие между мужчиной и женщиной, они не поддаются оценки, и невозможно понять саму природу этой связи, которая и удерживает пару вместе. Узы, которыми удерживает меня Зейн, как закаленная сталь. Я хочу его. Мне нужен только он, и я даже не могу себе представить свою жизнь без него. Он держит мою жизнь у себя на ладони.
— Это совсем не значит, что я простила его, — говорю я, — просто пытаюсь его понять. Я родилась в любящей, сплоченной семье, поэтому не имею права осуждать того, у кого такого не было, и он не верит в это.
Я пожимаю плечами.
— Я ничего не знаю о прошлом Зейна. Он не хочет о нем рассказывать, но могу сказать, что он стал таким из-за не любви к нему. Он живет в жестоком мире с ужасно жестокими правилами, которые обязан соблюдать, чтобы выжить, но под его холодной внешностью, которую он позиционирует всем, я увидела проблеск прекрасного, но раненого и страдающего мужчины.
Она молча озадаченно смотрит на меня пару секунд, потом берет бутылку шампанского и наполняет себе бокал. Знаю, она старалась изо всех сил понять то, о чем я говорю, но для нее это слишком тяжело. Стелла делает большой глоток.
— А он тоже знал? — спрашивает она, кивнув в сторону Ноя.
— По-моему, они все догадывались.
— Мать твою! И при этом притворялся таким милым, чтобы помочь мне. Мне есть что ему сказать, так я пойду и скажу ему все, что думаю.
Я хватаю ее за руку.
— Не смей этого делать, Стэл. Это не его вина. Это касается меня и Зейна. Они точно не знали, только догадывались.
— Я удивляюсь, что ты не злишься на него.
Я опускаю глаза на свои руки.
— Думаю, что понимаю, каково это желать кого-то настолько сильно, что ты готов пойти на все, чтобы заполучить этого человека.
Она смотрит на меня с любопытством.
— Ты имеешь ввиду Зейна?
Я прикусываю нижнюю губу и медленно киваю.
— О нет, — в ужасе задыхается она. — Какая ужасная ошибка оказалась отпустить тебя от себя тем вечером.
Я отрицательно качаю головой.
— Не говори так. Можно сказать, что пока я не встретила его, я по-настоящему и не жила, Стэл. Даже если завтра все закончится, я никогда не пожалею о том, что у меня было с ним.
— Ах, Далия. Я буду надеяться и молиться, чтобы у тебя все получилось, — тихо шмыгая носом говорит она, но в голосе слышатся сомнения и беспокойство.
Я улыбаюсь.
— Послушай, чтобы не случилось, я переживу, но вот незадача, мы выбрались сегодня выпить, а не впадать в депрессию. Помнишь, мы собирались напиться. Давай это осуществим. И пусть, будь что будет.
Она улыбается в ответ.
— Ладно, пьем до дна.
Мы ставим опустошенные бокалы на стол, Глория Гейнор «Я переживу» (Gloria Gaynor’s I Will Survive) начинает петь. Мы смотрим друг на друга расширенными удивленными глазами, не веря самим себе.
— Это правда, что Вселенная отвечает нам? — интересуется Стелла.
— И чего же мы ждем? — спрашиваю я, вскакивая.
Вместе мы несемся на крошечный танцпол в глубине бара. Никто не танцует, поэтому мы отрываемся на всем танцполе, мы любим этот трек и танцевали под него много раз.
— Давай. Пройдемся кое-куда, — Стелла и я визжим, пока идем с важным видом в своей новой одежде в дамскую комнату.
Как в старые добрые времена, мы отрываемся на танцполе. Ну, короче валяем полного дурака под музыку.
У края сцены стоит Ной, наблюдая за нами. Мы зовем его к себе, но он отрицательно качает головой и поднимает большой палец вверх, указывая на нас. Заливаясь от смеха, мы танцуем, потом выпиваем, потом опять танцуем и так много раз.
— Я однозначно пьяна, — с трудом говорит Стелла.
— Я тоже, — соглашаюсь я, хотя более четко произношу слова.
— Кэбаб? — спрашивает она.
Я отрицательно качаю головой.
Она гримасничает.
— Для тебя это неподходит. Ты предпочитаешь колбаску супер-размера с большим обилием спермы?
Я вытягиваю лицо.
— Перестань говорить всякие грубости.
— Давай. Я голодна, — жалобно говорит она.
— Точно. Тогда тащи свою задницу к Taki’s. Думаю, я могу съесть целый пакет картошки.
— Трусики — это дамские панталоны, а жареная картошка — чипсы в Англии, заплетающимся языком поправляет меня Стелла.
— Точно. Пакетик чипсов, — говорю я.
Мы встаем и чуть ли не падаем в объятья друг друга и начинаем неудержимо хохотать.
Ной подходит к нам.
— Готовы?
— Мы хотим пойти поесть в Taki’s, — говорит ему Стелла, продолжая смеяться.
Ной хмурится.
— Taki’s?
— Это кебаб по дороге отсюда, — отвечаю я.
— Хорошо. Садись в машину и поедем, — Ной поглядывает на часы, затем снова на меня. — У нас нет на это времени. Ты должна вернуться к 12.00.
Стелла дергает головой, повернувшись ко мне и грозит пальчиком.
— Что? У тебя комендантский час, — восклицает она и чуть ли не падает на своих Джимми Чу.
Я хватаю ее за талию и удерживаю в вертикальном положении.
— Нет, у меня нет комендантского часа. Я просто сказала Зейну, что вернусь до двенадцати.
— На очередную порцию колбаски с подливкой? — бормочет она.
