Но повторяю, правилам этим далеко до совершенства. И недостаток заключается еще и в том, что им не хватает жесткости в вопросе: кому что дозволено? Восходитель имеет право только на те восхождения, которые он может совершить с большим запасом прочности — эта мысль отражена в правилах как одна из основных. И все же именно она-то и требует особого усиления. Ее-то и следует воплотить в еще более суровую и бескомпромиссную форму.
К двум часам ночи перемычка осталась у нас за спиной. Пять веревок — пять часов. Потом еще пять часов бессонницы в палатке — устали настолько, что заснуть не смогли. Утром...
Утром рассмотрели «нарисованные» нами следы и ужаснулись: несколько часов назад нас спасло не иначе как чудо — одна из площадок, куда я принял ребят, оказалась карнизом... Судя по тому, как он утоптан, мы чувствовали себя на нем очень уверенно. И карниз с виду хилый — непонятно, как он выдержал нас четверых?!
Спуск прошел нормально, если не считать некоторого приключения с Володей Кавуненко. Во время небольшого траверса стены Кавуненко ушел за перегиб. Безлюдный выдавал ему веревку вслепую и чуть недовыдал. Нарушилась синхронность, и Кавуненко, как говорят альпинисты, одернулся. Но при хорошей страховке и собственном мастерстве он пролетел маятником метров десять и благополучно встал на ноги без единого ушиба, отделавшись, что называется, легким испугом. Но это рабочий момент. Всегда ожидаемая и статистически неизбежная издержка.
На этом кончилось покорение Ушбы.
Сейчас 1981 год. И я не могу не подчеркнуть исключительности этого восхождения. Прошло пятнадцать лет, но до сих пор наш «зимний путь» не повторен...
ГЛАВА V. МОРАЛЬНЫЙ АСПЕКТ ТЕОРИИ ВЕРОЯТНОСТЕЙ
В купе со мной Эльвира Шатаева и мастер спорта международного класса Эдуард Мысловский. Эля, должно быть, смотрела приятный сон — мелькавшие за окном фонари выхватывали ее улыбку. Она была счастлива счастьем абитуриента, принятого в институт, — предстоящие трудности его не тревожат — Элю включили в группу для восхождения на пик Коммунизма. Сейчас ей казалось, что это самое главное...
Мы с Эдиком вышли в коридор и ударились в приятные воспоминания. Потом заспорили на тему, которая у нас всегда вызывала разногласия.
Сейчас я ехал на Памир, чтобы в третий раз подняться на пик Коммунизма. Второе восхождение было в 68-м году маршрутом шестой категории трудности. Это было интересное и сложное восхождение, и прошло оно без сучка и задоринки. Только у подножия этой горы экспедиция наша стала, как говорят, на развилке трех дорог. Об одной из них традиционный сказочный камень мог оповестить: «Пойдешь прямо — смерть найдешь».
Это была почти вертикальная многокилометровая стена с набором всевозможных технических сложностей! В Альпах и на Кавказе такие встречаются. Но они вдвое короче, и нет там свирепой, изнурительной высоты. Однако это еще не повод, чтобы перечеркнуть маршрут как объект восхождений. Будь только это, его полагалось бы счесть альпинистской проблемой, к решению которой нужно стремиться. Речь о другом.
Мы подошли сюда часам к двенадцати дня. Жарило полуденное солнце. На небе ни облачка. Воздух горячий, неподвижный. Но тишины нет. Камни шли, как с древней крепости во время осады, непрерывным потоком.
Часам к четырем сошел крупный обвал. Но к вечеру стало стихать, и после семи, когда солнце ушло и наверху подморозило, камнепад почти прекратился. Лишь изредка где-то грохнет булыжник. Тихо было всю ночь и утро. С одиннадцати началось все сначала и до семи. И так здесь всегда.
Стена, однако, многообещающая и соблазнительная — за нею звания, дипломы, медали.
— Не пойму, как могли узаконить такой маршрут?! — сказал мне Геннадий Карлов.
— Сам удивляюсь... Подошел Мысловский:
— Я думаю подниматься по стене. Как вы на это cмотрите?
— У меня двое детей, — ответил Карлов.
— А ты как, Володя?
— Я в горы не за смертью хожу. Наоборот, чтобы кизнь веселее была.
— Как хотите. Желающие найдутся.
Желающие нашлись. Группа альпинистов во главе с Масловским отправилась по стене. Они избрали единственно возможную тактику: выходили с рассветом, отрабатывали участок, навешивали перила и до одиннадцати, когда солнце отогревало связанные морозом камненосные места, спускались вниз, уходили из-под стены. Главное, не находиться под стеной. Даже на ней безопасней — камни перелетают. Мы пошли другим маршрутом. И он нелегок — как и первый, оценивается высшей, шестой, категорией трудности, но...
Разумеется, говорить о безопасности не приходится если речь идет об альпинизме. Хотя искусство наше растет, углубляется по двум генеральным линиям — технического усложнения и безопасности. Чем больше эти параметры, тем выше его престиж.
С первым все ясно. Поговорим о втором.
Допустим, это в наших силах: сделать любое восхождение не более опасным, чем поездка в трамвае. Что тогда останется от альпинизма? И что означает выражение «безопасный альпинизм»? По-моему, это бессмыслица. Все равно как из молекулы воды убрать один из ее компонентов и оставшееся по-прежнему называть водой. Но как сочетать такой взгляд с главной восходительской проблемой: поиск оптимальной безопасности?
Противоречия здесь нет. Мы не можем «изъять» лавины, остановить камнепады, задержать обвалы, залатать трещины, «выключить» гравитацию, равномерно насытить воздухом атмосферу, выравнять атмосферное давление. Все это объективные вещи, которые создают для восходителя столь же объективную опасность. На том и стоит горовосходительство. Не будь этого, следовала говорить не «альпинист», а «горный пешеход». Повторю уже сказанное раньше: искусство альпиниста в том чтобы обходить опасности, противоборствовать им, обезвреживать их с помощью сноровки и примитивного не автоматизированного снаряжения — ледоруба, молотка, крюка, веревки. Последнее необходимо, поскольку у альпинизма, кроме утилитарного смысла, есть еще и философский, этический, психологический. Именно так. Ибо что же еще называть философией, как не стремление человека познать самого себя? Понять смысл истинных ценностей — ведь сверху становится виднее, что есть хорошо, а что плохо, что на самом деле важно, а что лишь кажущаяся важной epyнда, и, что часть, а что целое?.. Кроме того дело наше представляется мне своеобразной испытательной службой. И горы — тот полигон или, если хотите, некая лаборатория, где созданы условия, чтобы испытывать и отбирать оптимальные формы человеческих взаимоотношений; выяснять наиболее жизнеспособные нормы морали и нравственности; проверять, как уживается сила со слабостью и сильный со слабым, что есть истинная сила и что слабость. (Разумеется, на равнине такой эксперимент ставит сама жизнь. И над всем человечеством. Но горы отвечают на все эти вопросы более точно я убедительно.) Здесь с помощью маленькой группы людей можно удостовериться и доказать несогласным, что наиболее полезный и выгодный принцип общежития есть гуманизм. Наконец, ничто так не убеждает как альпинизм, в том, что хлеб духовный для человека не менее важен, чем хлеб физический.
О психологическом смысле альпинизма здесь уже говорилось. Добавлю только, что поведение человека в тяжких условиях восхождений представляет для психолога неоценимый интерес. Но продолжу свою мысль.
Отцы альпинизма в поисках наивысшей безопасности не боятся, что когда-нибудь доведут ее до идеала, обепечат восходителю стопроцентную гарантию целости и невредимости и тем самым выхолостят из этого спорта важнейший смысл. Они знают: каких бы успехов ни добились на этом поприще, риска у восходителя останется с лихвой. Если даже располовинить оставшийся, то и тогда альпинист не лишится желанной остроты ощущений. Однако...
Даже война возможна лишь в том случае, когда есть некий вероятностный минимум выживания. Альпинизм станет безнравственным, если допустит дажe те восхождения, где шансы выжить сравняются с обратными. Нет, пять на пять — аморальная пропорция. Вероятность выживания должна, так сказать, подавляюще превосходить. Да, у теории вероятностей есть свой моральный аспект. Она может служить неким аппаратом установления нравственных норм.
Могут спросить: как можно определить точную норму безопасности того или иного маршрута? Точно нельзя, примерно можно. На то и опыт. И штука эта гораздо менее спорна, чем кажется. Скажем, оценка маршрутов по категориям согласуется, как правило, без особых разногласий и осложнений.
Впоследствии экспедиция из Челябинска после долгого наблюдения за этой стеной дала заключение в официальном отчете: «Выжить — один шанс из тысячи». Сказано, конечно, фигурально и потому сильно преувеличенно. Но тогда, глядя на этот маршрут, я видел: шансы уцелеть слишком малы.
В начале этой книги я говорил, что если и существует суперменское бесстрашие, то нам, восходителям, оно незнакомо. Альпинист знает страх — он человек. Но в нем живет другое чувство. Если перефразировать пословицу, то можно сказать: глаза страшатся, а душа тянется. Непонятная, необъяснимая сила тянет его, гипнотизирует, как удав кролика. Неуемный азарт, похожий на азарт игрока, толкает на преодоление опасности. Риск дает полноту ощущения жизни. Я уже заметил, что страх бывает разный. Не только в количественном смысле — больший или меньший, — но и по своему качеству. Бывает страх с панической окраской, а бывает другой — «сладкий» страх.
