– А как все-таки распределяются у вас забитые шайбы?
Валера забил двести девяносто три, Володя Петров – триста шестьдесят две, а я – четыреста двадцать семь. А по голевым передачам Валера был среди нас на первом месте. И уже одно это качество делало его необыкновенно ценным игроком для тройки. Мы ведь редко сольные голы забивали, больше после комбинаций, в которых последняя голевая передача стоит не менее гола, а порой и больше. Можно смело сказать, что в нашей тройке тотальный хоккей существовал много раньше голландского тотального футбола.
И, наверное, естественно, что наше тотальное товарищество на льду сделало нас друзьями и в жизни…
Поддержали нас и защитники Виктор Кузькин и Владимир Брежнев. Они были опытнее нас. Много полезного подсказывали. И играя с ними, мы за свой тыл не опасались, смело мчались вперед. Наверное обратили внимание, еще с той поры у нас Петров всегда больше впереди играл, в отличие от других центральных нападающих. Его позже за это критиковали. Но действовал он не потому, что ленился или не успевал в оборону, а просто так у нас уже сложилась комбинационная игра в нападение.
– А нам с Харламовым и его партнерами тоже приятно было выступать, – вспоминает ныне один из тренеров ЦСКА В. Кузькин: – На защитников при них особой нагрузки не падало – соперники больше об обороне думали, когда эта тройка была на льду.
Добавим к рассказу Бориса Михайлова и Виктора Кузькина несколько деталей об игре тройки Петрова. Было старшему из них – Б. Михайлову – 24 года. Он был быстр, резок, был бесстрашным бойцом. Именно бойцом, потому что никогда не избегал схваток, наоборот, лез в самую их гущу. Обладал Михайлов редким и необъяснимым чутьем на добивание. Мы не случайно употребили слово «необъяснимым». Пожалуй, и электронной машине с ее миллионами операций в секунду невозможно было бы учесть множество факторов: бросит партнер или не бросит, примет ли вратарь шайбу или отобьет ее, где она окажется через долю секунды, где будут защитники. Нет, машине такие уравнения со множеством неизвестных явно не под силу. А если бы машину при этом всячески толкали, пытаясь оттереть с пятачка, то и говорить нечего. А Борис Михайлов не раз, и не два, и не десять оказывался именно там, где была шайба, и уже тогда никто никакой жестокостью не мог помешать ему забить гол.
Владимиру Петрову был 21 год. Но он уже тогда выделялся мощью, комбинационным дарованием и сильными снайперскими бросками.
Валерий Харламов физически особого впечатления не производил. Всеволод Михайлович Бобров, бывший в ту пору старшим тренером «Спартака», рассказывал:
– Как сейчас помню один из первых его матчей. На льду появился небольшого роста паренек. Выглядел он на разминке этаким насупившимся воробушком: бросил пару раз по воротам, столкнулся с кем-то из своих же армейцев и отъехал к борту. Наш спартаковский защитник Владимир Мигунько заметил: «Похоже, лапша». Но уже в первом перерыве признался: «Ошибся. Сильный малый!»
Итак, богатырем Харламов не был, но он виртуозно владел коньками: мгновенно менял ритм бега, без видимых усилий буквально на месте набирал скорость и так же ее гасил.
Ноги у него были сильные с детства, сказывались бесконечные часы, проведенные на коньках на Соломенной сторожке. Руки же укрепил упорными тренировками. Обладал Валерий редким для хоккеиста качеством: он умел одновременно маневрировать скоростью и работать руками, играл при этом с поднятой головой, отлично видел, как говорят игроки, «поляну».
Добавьте к этому артистический дар. Он смотрел, допустим, налево, видел там партнера, начинал поворачиваться туда, и соперник был уверен, что он именно туда пошлет пас. Но прекрасно развитым периферическим зрением он в то же время видел партнера справа, и именно ему следовала абсолютно неожиданная Для обороняющихся передача.
На редкость сплавленная и гармоничная была тройка! Заслуженный тренер СССР Николай Семенович Эпштейн, долгие годы тренировавший «Химик», точно подметил:
– Никого из этой тройки опекать персонально было нельзя. Стоило защитникам сосредоточиться на комнибудь одном, как тут же начинали забрасывать его партнеры.
Вот такая тройка и появилась в армейском клубе, но тогда, осенью 1968 года, ей еще предстояло доказать скептикам, чего она стоит.
А Вениамин Александров, чье место занял Валерий, что испытывал тогда ветеран по отношению к новобранцу. Подполковник Александров вспоминает с улыбкой:
– Знаете, у нас в хоккее всегда были блестящие левые края: Всеволод Бобров, Борис Майоров, Анатолий Фирсов, Валерий Харламов, Александр Якушев…
– И вы ведь тоже играли слева?
– Ну, к себе слово «блестящий» применять как-то не очень принято… Что ж, я видел, растет игрок и, кроме симпатии, ничего к нему не испытывал. Ведь я на одиннадцать лет старше, и он мне как младший брат. Знал, что почти все уже отыграл, особо не печалился – замена-то получалась достойной…
МОСКВА, ТОРОНТО, ДАЛЕЕ ВЕЗДЕ
Когда мы вспоминали первые недели, проведенные Харламовым в основном составе ЦСКА, нам казалось, что он должен был быть на седьмом небе от счастья. Но Валерий воспринял крутой поворот в своей хоккейной судьбе вполне спокойно. Почему? Наверное, была всегда у него философская жилка, позволявшая воспринимать жизненные перемены с завидным спокойствием.
– А что особенного? – спросил он нас, когда мы мучили его расспросами. – Приехал в Москву, стал играть за основной состав. – При этом он лукаво улыбнулся.
Он, конечно же, слегка кокетничал своим олимпийским спокойствием и отдавал себе отчет, что кокетничает. Свидетельством чему была эта лукавая улыбка и смешинки в глазах.
Особенное, без сомнения, было. В каждом деле, в каждой профессии есть своя вершина. Для многих советских хоккеистов это была и есть команда Центрального спортивного клуба армии, и если тебе действительно безразлично, где играть, то ты не мастер, а поденщик.
Валерий был необыкновенно горд тем, что играет в прославленной команде, но не считал нужным это афишировать. К тому же пребывать на седьмом небе было опасно. В Чебаркуле он сразу почувствовал себя асом, здесь же нужно было завоевывать место под солнцем.
Для тех, кто знаком с хоккеем только по экрану телевизора или даже по посещению Дворца спорта, хоккейная жизнь кажется одним сплошным выступлением на ледовой эстраде под аккомпанемент хоккейного гимна и аплодисментов. На самом деле, как и в каждой профессии, неизмеримо большая ее часть, скрытая от глаз болельщиков, состоит из постоянного, каждодневного, довольно однообразного и тяжелого труда. Подъем, основательная зарядка, завтрак, интенсивная тренировка, обед, отдых, снова тренировка, лечебные процедуры, если они нужны. А они о как часто бывают нужны! Хоккей – игра жесткая, синяки и ушибы неизбежны, даже если бы на лед выходили только джентльмены, и одно из требований к хоккеисту – он должен уметь терпеть боль.
Трещат борта от ударов тел, кажется, эти несчастные не только играть, ходить не смогут, а они подъезжают к своим скамеечкам, врачи побрызгают прямо через форму на ушиб «заморозкой» – и снова в бой. С такими травмами обычному гражданину дадут бюллетень минимум на неделю, а хоккеисту говорят: «Ладно, пропусти смену». Своя смена-минута-полторы, да еще две-три смены других троек, в общем, спокойной жизни пяток минут. Потом снова нужно вскакивать, переваливать через борт и мчаться в гущу схватки…
Вечером на спортивной базе глаза слипаются, хотя так хочется взять реванш за вчерашний проигрыш на бильярде или в шахматы. Хочется почитать. Хочется погулять, хочется встретиться с друзьями, близкими, сходить в театр, поднять тост в гостях… Да мало ли что хочется молодому здоровому человеку, к тому же весьма популярному, везде желанному.
А вместо этого железный распорядок, почти казарменное положение. Только и успеваешь провести минут десять с родными, когда автобус с эмблемой клуба подъезжает к служебному входу на стадионе в Лужниках или ко Дворцу спорта ЦСКА на Ленинградском проспекте.
В Чебаркуле он тоже, разумеется, тренировался. Но разве можно было сравнить те тренировки с занятиями у Тарасова?
По-разному относятся к этому тренеру. Человек он резкий, вспыльчивый, а эти качества, как известно, не гарантируют всеобщую любовь окружающих. Но даже недоброжелатели его единодушно признают, что он был мастером тренировки, неистощимым на выдумки новатором.
Да, у ЦСКА особые условия для подбора игроков. Этот клуб первым получил свой каток с искусственным льдом. Но факт и то, что на тренировках никто не имел права отдыхать на льду. Ни один игрок не имел ни секунды покоя. И те, кто привыкал к гигантским тренировочным нагрузкам, чувствовал себя хозяином положения во время матчей.
