За три дня отпуска, проведенных дома, я досыта налюбовался, как Марлис полоскает белье, гладит его и занимается уборкой. После этого я осторожно сунулся на тренировочный стадион. Меня подгоняли потребность занять себя, страх остаться наедине с моим мексиканским поражением.
Тренер Кесслер покрутил пальцем у виска: «Остынь ты, псих. Ни о какой тренировке не может быть и речи. Ступай отдохни, побездельничай. И перестань валять дурака!» И снова непроглядная скука. Я слонялся по дому, путался под ногами у Марлис. Позади больше 70 международных матчей, чемпионаты Европы и мира. После шести лет, проведенных без отпуска, я был слишком заведен. И просто не мог отключиться. Деньги я заработал. Признание обрел. У меня милая жена, двое здоровых детей. А я, патентованный идиот, боюсь утратить боевой дух. Хуже того. Я поймал себя на мысли, что жалею об отсутствии обычных «больничных» каникул. Это было уже слишком.
Куда еще способен завести меня страх перед серыми буднями? Марлис вообще не может представить себе, как в один прекрасный день я буду обходиться без своей «смирительной рубашки» – футбола. «Ты не права, – слабо возражаю я. – Моя мечта – жить на крестьянском дворе среди буйной зелени. Тишина. Абсолютный покой. Никакого стресса. Никаких расстройств, и нет необходимости, которой я должен был подчинять себя до сих пор ради места под солнцем для нас. Я мечтаю о безоблачно спокойной, мирной жизни».
Марлис не только красива, но и умна. Она попросту посмеивается над моими грезами. И молчит. Ведь она знает наверняка, что я в очередной раз обманываю самого себя.
При футбольном стрессе постоянная необходимость добиваться успеха доставляет своего рода удовольствие. Ты приводишь в трепет толпу и сам трепещешь вместе с нею. Успех. Аплодисменты. Бурные эмоции, которые трудно чем-либо заменить.
Футбол – это страсть, которая пожирает. И требует все больших сил.
У меня была цель. Я достиг ее и стою на самом верху, где воздух разрежен и прозрачен. Но я все еще не удовлетворен. Это так. Когда наконец взбираешься на гору, ее вершина разочаровывает тебя своей банальностью. Главное – восхождение. Находясь на самом верху, можно ли предаваться грусти при мысли о спуске или восхождении на другую гору… которая еще выше и круче?
Стремление покорять все новые вершины. Не признак ли это чрезмерной самоуверенности?
Моя мать огорченно вздыхает: «Люди, думающие как ты, никогда и ничем до конца не удовлетворены». Как и раньше, ее волнует испепеляющее меня честолюбие.
По правде говоря, я не боюсь смерти. Ее образ в саване и с косой нисколько не тревожит меня. Там может быть лишь прекрасней, чем здесь сейчас…
Там не существует проблем. Лишь радость и мир. Когда-нибудь мы все снова встретимся там, наверху. Я в это твердо верю. Потом хорошие люди, как и плохие, получат последний шанс заслужить место среди избранных. Когда мое существование перестанет приносить мне радость, я желаю себе тишины, вечной тишины.
В сентябре 1986 года после чемпионата мира мне вновь стало невмоготу: неуверенность в воротах, боязнь фланговых подач. Изнурительные тренировки, чтобы изгнать страх. Напрасно. Я гораздо лучше чувствовал себя за воротами, чем в них. Подавленный психологически, я замкнулся, ушел в глухую оборону. Страдал от депрессии.
«Что будет с вратарем сборной?», «Ошибка Шумахера» – такими и Подобными им были газетные заголовки. Во время игры в Мюнхене несколько тупоголовых распевали: «Финал проигран из-за Шумахера».
Что я мог поделать? Мне казалось, что лишь смерть способна спасти от депрессии, принести желанное умиротворение.
Никогда больше не требовать от себя невозможного, никогда не позволять собственному честолюбию подстегивать себя.
Жизнь может быть адом. Означает ли это, что смерть несет покой и тихое пристанище?
«Прекрати, – сердились Марлис и Рюдигер, когда я размышлял об этих вещах вслух. – Не своди с ума себя и нас в придачу!» Как могли, они старались избавить меня от моих страхов, от бремени, которое накладывает успех. Слава богу, что оба были рядом. Мои дети, моя семья. Без них я попадал бы гораздо чаще в лапы серых волков депрессии.
«Вперед, Тони, – заводит меня Рольф Герингс. – У тебя просто дурь в голове. Фланговые удары никогда же не были для тебя проблемой. Будь агрессивнее. Финал в Мексике? Забудь! Баттистон? И его забудь!»
В течение августа и сентября 1986 года уверенность не возвращалась ко мне.
«Сейчас ты опоздал с выходом, Тони. Давай еще раз! Браво! Еще шаг влево! Отбивать кулаком!» – командует Рольф. И продолжает: – Бег всегда надежнее, чем полет. Попытайся перехватывать мяч. Лучше всего действовать кулаками. Только кулаками». Тренер обращался со мною как с выздоравливающим. Собственно говоря, я и был таковым.
В один из понедельников октября спустя месяцы после того напрасного козлиного прыжка на «Ацтеке» я вдруг почувствовал, что наконец пришел в себя. Появилось желание вновь взять в руки мяч.
«Отлично, ты покидаешь резерв, – порадовался Геринге и с торжеством в голосе добавил, – ты – снова прежний Тони». Мексиканский синдром был преодолен и излечен. Мяч вновь стал добычей, а я – тигром. Дела пошли на лад, я вновь ощутил радость жизни.
Предстояло еще испытать себя в настоящем деле. Но когда? Рольф Геринге, как всегда, терпеливо ждал случая.
Тринадцатый тур, низко нависшие дождевые тучи, сыро и холодно. Самый скверный игровой день в первенстве, наименьшее число болельщиков на стадионах.
Рюдигер Фолльборн, вратарь «Байера» из Леверкузена, снова проводит очень хорошую игру против западноберлинской команды. Пресса провозглашает 23-летнего футболиста уже членом сборной. «Спешить не стоит», – уверяет тот; у него есть время, он еще слишком молод. А затем он прибавляет следующее: «Но те, кто сильно играет сегодня, уже довольно стары».
Да, в этот день 10 ноября 1986 года, я снова был старым. Я выздоровел. Мог сражаться, спасать команду. Да, я был снова старым, но совсем в ином смысле, чем тот, который вкладывал в свои слова Фолльборн. Спали сковывавшие меня путы, я вновь был свободен.
«Невероятно то, что показал в воротах Шумахер», – таким было мнение нюрнбергского тренера Хоера.
Мои мускулы чутко слушались, подчиняясь внутренним рефлексам, нужные движения следовали уже через сотые доли секунды. Я выложился в этой игре. Мои товарищи и тренеры радовались. Мы выиграли 3:1.
На следующий день «Бильд-цайтунг» в своей шкале оценок вернула меня на первое место: это означало мировой уровень игры.
«Тони, ты спас нас», – восторгались большинство коллег. Комплименты ласкали мой слух. После полных отчаяния недель, зияющей пустоты внутри, после вопросительных взглядов и неопределенного будущего я оказался вдруг на самом верху. Наверху, откуда открывается новый горизонт.
«Даже вратарь национальной сборной Тони Шумахер, которому изрядно досталось от критиков, показал прежний класс игры», – смог сообщить «Вельт ам Зоннтаг» болельщикам. Рюдигеру Фолльборну нужно еще, пожалуй, подождать. Надеюсь, что он терпелив.
Для меня Франц Беккенбауэр – самый выдающийся футболист послевоенного времени. Но как тренеру сборной ему приходится работать с людьми, которые одержимы футболом гораздо меньше его, так же мало они способны и показать в нем. От этого Франц, случается, впадает в гнев и отчаяние. В Мексике он видел игроков, которые обходились с мячом так, словно это было нечто враждебное и чужое для них. Франц, гений на футбольном поле, никак не мог смириться с тем, что в команде не было ни одного игрока его масштаба.
Он говорил мне озабоченно: «Если я буду судить до конца честно, тогда мы тут останемся с пятью игроками. Нет, порой необходимо слегка повременить с правдой».
А затем в Мексике он в сердцах сказал: «С этой командой мы никогда не станем чемпионами!»
«Мы такие, какие есть, – возразил я ему. – Среди нас нет больших техников, мы не сыгранны как следует: ну так будем именно из этого и исходить!»
Франц был весьма недоволен мною. Он не всегда ценит мою прямоту, упорство, стремление к определенности. С его точки зрения, я перегибаю с этими своими «достоинствами».
Лучшее – враг хорошего – гласит одна поговорка. Возможно, Франц слышал ее.
Наш футбольный брак имеет, впрочем, идеальные предпосылки: Франц воплощает собой бразильский и французский футбольные стили, я – сторонник немецкого. Смешение дает хорошие результаты.
Я восхищаюсь бойцами больше, чем техниками. Футбольные эстеты зачастую просто не умеют бороться. Если их команда начала проигрывать 0:2, они действуют так, словно счет уже 0:4. Бойцы же, наоборот, говорят себе: «0:2 это 0:1, нужно только забить один гол и потом все будет в порядке – 1:2, а тогда мы догоним их по-настоящему!» Стойкость духа, воля к победе стали для кое-кого чуть ли не сомнительными понятиями.
