Мы выиграли тот чемпионат. Мы ехали домой триумфаторами, возвратившими нашему хоккею мировое первенство после семилетнего перерыва. Мы, мальчишки, стали заслуженными мастерами спорта, в наших баулах лежали драгоценнейшие для каждого хоккеиста металлические кружочки — золотые медали чемпионов мира и Европы. А 30-летний Константин Локтев, который заслужил все это больше, чем мы, не получил ни одной из этих наград. И, быть может, думали мы, никогда не получит: в таком возрасте редко возвращаются в сборную, да и чемпионом мира команда становится не каждый год.
Локтев, конечно же, понимал это не хуже нас.
…Наш самолет приземлился в Шереметьеве, и первым, кого я увидал тогда, выйдя на трап, был Костя Локтев, счастливый, улыбающийся Костя Локтев, приехавший обнять нас и поздравить с победой. Следующий чемпионат мира, который одновременно был и олимпийским турниром, наша команда провела блестяще, не оставив своим противникам никаких надежд на успех. Понятно, что каждый из нас старался и для себя, и для команды, и для общей победы на Олимпиаде. Но, честное слово, я не преувеличиваю и не гонюсь за красным словцом, мы не имели права проиграть еще и потому, что с нами был Костя Локтев, который не может остаться без золотых медалей и не получить причитающегося ему звания заслуженного мастера спорта.
Они ушли из сборной по очереди. В Вене уже не было Локтева, в Гренобле — Альметова, в Стокгольме — Александрова. И каждый раз команда остро ощущала очередную потерю. Хоть и говорят, что незаменимых людей нет, но еще очень много просеется разного народа через сито сборной, прежде чем родится новая тройка, по силе напоминающая «альметовскую».
Когда я думаю о трех этих хоккеистах, перед моим мысленным взором обязательно возникает рядом с ними четвертая фигура, их ближайший товарищ и одноклубник Эдуард Иванов. Он, как и Саша Альметов, слишком, недопустимо рано ушел из хоккея, растратив свой редкостный талант за пять лет, хотя мог бы сберечь его надолго. И все мы тоже виноваты в том, что он бесславно доживал свой короткий хоккейный век во второразрядной команде.
Любой нападающий может только мечтать получить в партнеры такого защитника, как Иванов, игрока отчаянно смелого, умеющего бороться до последней возможности из последних сил и заставить также бороться остальных. Вот уж кто умел повести за собой команду! Лично я лучшего партнера среди защитников не имел никогда, да и представить себе такого не могу.
Есть еще у нас такие защитники: отдал шайбу нападающему точно, а там хоть потоп. Удобно мне ее принять или нет, могу ли я развить в этом положении атаку дальше — это уже не его забота: «Шайба теперь у тебя, вот сам и вьжручивайся, а я свое дело сделал». Иванов так сыграть просто не мог, это было чуждо его духу, его пониманию того, какими должны быть человеческие отношения. Если мне сейчас тяжело, если я не готов принять пас, он будет сражаться в одиночку, будет биться до конца, но удержит шайбу у себя, а мне ее не отдаст. Так он трактовал законы товарищества.
Иванов никогда не был «безошибочным» защитником. Порой он допускал в игре грубейшие промахи, иногда стоившие нам пропущенных шайб. Но и это шло от цельности его натуры. Страсть, желание во что бы то ни стало выиграть матч или помочь другому толкали его на риск, заставляли переоценивать свои силы. Зато потом, искупая вину, он творил невозможное.
Иванов в сборной долго был партнером нашей тройки и, в частности, моим, поскольку оба мы играли на левом краю. По той же причине он, к счастью, никогда не был моим непосредственным противником — в матчах «Спартак» — ЦСКА он боролся с нашим правым краем…
Защищать спортсмена, неравнодушного к спиртному, было бы аморально. Да я и не защищаю. Именно эта страшная слабость сократила спортивный век этого великолепного защитника. Но об одном я обязан сказать. И в этой слабости Эдик оставался самим собой. Нарушив, как принято у нас в таких случаях говорить, режим, он приходил на тренировку и, надев на себя несколько свитеров, трудился больше всех. Таким способом, губительным для собственного организма, он изгонял из себя остатки алкоголя. Он знал, что это страшно вредно, но шел на это, чтобы быть к матчу свежим и не подвести команду.
Сколько знал я спортсменов, которые по части спиртного не уступали Иванову, а потом приходили на игру беспомощными и слабыми, и команда из-за этого терпела бедствие.
Должен сказать еще о двух хоккеистах, должен сказать уже хотя бы потому, что и по своей роли в сборной, и по мастерству они не уступали этим трем. И на них каждый всегда и во всем мог положиться как на самого себя. Если они и стоят чуть-чуть особняком, то только потому, что были единственными представителями своих клубов в команде. Что ж, это делает обоим — и Виктору Якушеву и Виктору Коноваленко — честь. Все ведь знают, что дверь в сборную для игроков из ЦСКА, «Спартака», «Динамо» открыта шире, чем для остальных. Это, в общем-то, понятно: самые сильные команды, и составлены они из лучших звеньев. Однако оба Виктора такие мастера, что пробились в сборную и в одиночку.
У Якушева и Коноваленко есть и еще одно сходство. Они гораздо больше любят молчать, чем говорить. Для Якушева хоккейная тема, кажется, вообще не существует. Во всяком случае, за полтора почти десятка лет, что мы знакомы, я разговаривал с ним о хоккее один-единственный раз. В Любляне его поставили в нашу тройку, и он задал нам со Старшиновым несколько вопросов о том, что должен делать в тех или иных ситуациях.
Но собеседник он интересный. Умный, наблюдательный и лаконичный. За каждым его словом стоит обычно что-то еще, что он не высказал. Однажды кто-то из журналистов брал у Виктора интервью и задал ему обычный в таких случаях вопрос: на кого из хоккеистов хотел бы он походить. Якушев, не задумываясь, ответил:
— На Гурышева.
Не знаю, обратил ли внимание на эту деталь журналист, но для меня Якушев открылся вдруг по-новому.
В нашем хоккее Алексей Гурышев — абсолютный рекордсмен по количеству забитых на чемпионатах страны шайб. Не знаю, сумеет ли его кто-нибудь догнать, хотя сам Гурышев закончил играть много лет назад. Результативность была его главным достоинством. Якушев тоже был большим мастером забивать голы, и, оказывается, именно это было его любимым делом в хоккее (иначе он не взял бы себе за идеал Гурышева). Но он не стал вторым Гурышевым. Он избрал себе другое амплуа, не менее трудное, но куда более незаметное. Якушева называют чернорабочим хоккея. Это не точное название, поскольку он специалист высшей квалификации. А чернорабочий он лишь в том смысле, что делает на поле работу, которая большинству из нас не по душе: трудится за других в обороне, организует наступление, поддерживает своих партнеров в атаке. Что и говорить, роль неблагодарная. Но Якушев взял ее на себя. Взял не по принуждению, а потому, что тут некому было его заменить.
Много ли среди нас таких, кто способен ради общего дела поступиться своей мечтой?
Очень это заманчиво для каждого хоккеиста — играть в ЦСКА или «Спартаке». Видное положение, всегда обеспечена, на худой конец, серебряная медаль. Якушева взяли бы в любую команду, только заикнись он об этом. Но Якушев всю жизнь верен своему «Локомотиву», рядовой команде, один раз за всю свою историю добравшейся до третьего места и не имеющей никаких перспектив в скором будущем повторить даже этот свой более чем скромный успех. Наверное, о каждом сильном хоккеисте рано или поздно ходил слух: «Говорят, он переходит в ЦСКА («Спартак», «Динамо»)». О Якушеве ничего подобного никто не то что говорить, даже подумать не мог. Не тот он человек.
На Коноваленко тоже неоднократно покушались московские команды. Но и он как скала. Он и в самом деле чем-то напоминает скалу: могучий, угловатый, коренастый, весь из мышц. И молчаливый, как скала. Вообще, для меня, да, по-моему, и для остальных, Коноваленко в некотором роде загадка. И не только, думаю, потому, что видимся мы сравнительно редко — он горьковчанин. Встретишься с ним, станешь расспрашивать:
— Как дела, Витя?
— Нормально, — отвечает.
И на все у него один ответ. «Нормально» — и все тут. А сам никогда ни о чем не спрашивает. Он будто всегда в воротах стоит. Никак к нему не пробьешься. Ты его с одной стороны хочешь «распечатать», с другой, а он все парирует: «Нормально»…
Но положиться на него можно было всегда. Выходя на трудный матч, мы могли сказать про Виктора, как и друг про друга: «Не подведет».
Я до сих пор не могу понять, как это он все-таки подвел однажды сборную. За несколько дней перед отъездом на первенство мира 1969 года, не явился на сбор. Отчислили его из команды правильно. Но уверен, если бы взяли, он бы там чудеса творил, чтобы свой грех искупить.
Впрочем, спустя год Коноваленко все-таки попал в Стокгольм, на чемпионат мира. Попал, и это был его лучший чемпионат. Преклоняюсь перед такой стойкостью и мужеством: ведь Виктор — мой ровесник.
