А в общем Грошич мне очень понравился. Особенно хорошо он брал верхние мячи. Даже когда венгр опаздывал занять выгодную позицию, он отважно бросался в угол, рассчитывая на свою обезьянью реакцию, и действительно забирал мяч.
Мы покидали Берлин полные самых приятных воспоминаний.
После возвращения на родину динамовцы встретились с тбилисским «Спартаком». За эту команду играли братья прославленных футболистов – Автандил Пайчадзе и Спартак Джеджелава. Однако они уступали в мастерстве старшим братьям. Мы без особого труда победили со счетом 3:1.
В этом матче отличился Голубев. В борьбе за верховой мяч кто-то из тбилисцев рассек ему бровь. Показалась кровь. Как обычно, засуетился врач. Перебинтованный Голубев вернулся на поле под аплодисменты зрителей.
Таким образом, если не считать первого поражения, наша команда все увереннее выступала в чемпионате. Почетные ничьи и даже победы над сильнейшими клубами страны позволили нам претендовать на видное место в чемпионате. Мы собирались упрочить его в игре с футболистами ВВС. И тут, когда ничто не предвещало беды, она пришла нежданно-негаданно.
Счет был ничейный – 1:1. Он мог быть сохранен, хотя нам и нужна была победа. Необходимость в данном случае вполне согласовывалась с нашими возможностями. Однако все это вышло не так, как предполагалось.
Получив мяч, я выкатил его рукой центральному защитнику Лерману. На него ринулся игрок ВВС. «Отдай назад!» – крикнул я партнеру. Но он почему-то решил продемонстрировать технику. – уйти финтом от преследователя. Но тот оказался сообразительным парнем и точно определил, куда будет выполнен финт. В результате он оказался с мячом, а Лерман без оного. Спасти положение уже было не в моих силах. 1:2! И сразу наша команда сникла. Матч был проигран.
За этой неудачной игрой последовали другие. Мы начали терять взятый темп, положение команды понемногу ухудшалось. Когда сезон завершился, мы очутились на восьмом месте.
Конечно, восьмое место – не бог весть какой успех для команды класса киевского «Динамо». Но все-таки мы были довольны, все же по сравнению с предыдущим годом поднялись на пять ступенек выше. Кроме того, чувствовалось, что возможности команды не раскрылись полностью и что при более серьезном отношении к делу можно добиться дальнейшего подъема. Это ощущение грядущей победы, если хотите, чем-то походило на приближающуюся весну. Она еще еле уловима, но уже витает над просыпающейся землей, уже пьянит и вселяет бодрость. Знаешь, вот-вот грянет дружная оттепель и брызнет яркими лучами солнце. Мы чувствовали, что закончившийся сезон – первый проблеск весны и что впереди – большие радости. Должна была, обязательно должна была прийти удача!
К концу сезона этого года у нас появился Тиберий Попович – защитник, сыгравший немалую роль в дальнейшем прогрессе команды.
В 22 года я был уже обстрелянным вратарем, познавшим и радость трудных побед, и горечь неоправданных срывов. Пришло какое-то спокойствие. Это, безусловно, нельзя принять за равнодушие или надменное отношение к мячу. Но я все чаще ловил себя на том, что уже не испытываю перед игрой того лихорадочного нетерпения, с каким прежде встречал каждую возможность выступить в воротах. Я бы сказал, поймал себя на рождении флегматичности.
Откуда она взялась, что способствовало ее появлению – не знаю. Но это было так. И когда начинался матч, требовалось довольно много времени, чтобы я, наконец, раскачался.
Этой же «хворью» страдал и Виталий Голубев. Товарищи поругивали нас, а мы не знали, как избавиться от стартового сплина.
Ошенков считал, что речь идет о каком-то психологическом «вывихе» и, подумав, тотчас принялся его лечить и, как обычно, – по-своему.
В день игры он уводил меня и Голубева в лесок. Там, наедине с природой, мы чувствовали себя спокойно и как бы отрешались от всех забот.
Между прочим, Ошенков и по сей день видит в природе верного союзника и пользуется каждой возможностью, чтобы затащить ребят (только теперь уже донецкого «Шахтера») в лес. Он полагает, что, оторвавшись от шумного города, ребята отдыхают тут душой и телом. Если в городе слякотно и мрачно, как бывает осенью, то в лесу, где обычно и сухо, и не так подавляет серость дождливого дня, чувствуешь себя спокойнее. Непогода словно отступала назад. Кроме того, по мнению Олега Александровича, такие вылазки в лес являются «коллективным одиночеством», а оно сплачивает команду. Тренировка в таких условиях протекает более целеустремленно.
И вот в то время, когда остальная часть «Динамо» отдыхала перед игрой, мы с Голубевым уже начинали разминку. В нее входили гимнастические упражнения, прыжки, потом – мяч: ловля, броски, передачи. Это помогало войти в тонус еще до появления на стадионе. Играть становилось легче.
Постепенно у меня стали вырабатываться собственные принципы и привычки, сохранившиеся до сих пор. Перед выездом на стадион я делал холодное обтирание, а на поле во время 15-минутной разминки старался хорошенько пропотеть. Отражая удары товарищей, я приучил себя к мысли, что необходимо хотя бы один раз взять очень трудный мяч, чтобы увериться в возможности выполнить это в игровых условиях.
Вскоре Антон Леонардович Идзковский был приглашен в команду вторым тренером. Вот тогда-то мы узнали по-настоящему этого замечательного человека.
Никогда не забуду нашу первую официальную встречу.
Идзковский привел Зубрицкого, меня и Лемешко в маленькую комнатку спортивного манежа КВО. Мы полагали, что новый тренер начнет разговор с нас и поведет атаку, потому что в игре всех трех вратарей «Динамо» было немало ошибок и, стало быть, поводов, для критики. Но Антон Леонардович, словно уйдя в прошлое, заговорил о былом, о том, что, по его мнению, могло заинтересовать нас и что ему, очевидно, было приятно вспомнить.
Вот из этого рассказа перед нами, как живая, вырастает фигура Николая Трусевича… В нем постоянно кипит возбуждение, он всегда немного взвинчен, с нетерпением ожидает предстоящей схватки. Ему особенно близки горьковские слова «пусть сильнее грянет буря!» Трусевич их не только понимает, но и чувствует. Его рот пересыхает. Он успокаивает себя стаканом сухого вина. Это его правило: неизменно из года в год перед самой игрой он позволяет себе выпить стакан сухого виноградного вина. А больше – ни-ни!
Вот он уже в воротах. Высокий, гибкий, немного угрюмый. Глаза смотрят на людей с некоторой насмешливостью, в них вызов. Трусевич великолепный вратарь, лучший в стране. Он не просто играет в воротах, а творит, созидает спортивное искусство, готовит грядущим поколениям вратарей законченную школу.
– Не знаю, – говорит Антон Леонардович, – может быть, я и ошибаюсь, но в этом году мне показалось, что Коля Трусевич повторяется в молодом Яшине из московского «Динамо». Много, очень много у них общего. И если Яшин будет идти дальше тем же путем, он может стать вровень с Колей или даже превзойти его.
Мы узнаем, что Трусевич уже тогда, в предвоенные годы, настаивал на выходах вратаря в поле.
– Я предпочитал играть на линии ворот, – говорит Идзковский, – а он стремился вперед. Это был стихийный порыв, несогласованный с защитой и еще не понятый ею. Не было единства действий, в таких случаях накладки неизбежны.
И все-таки он шел вперед, хотя ему частенько доставалось от своих же защитников. Трусевич любил предвосхитить события, не доводить дело до критического положения. Он очень много работал над собой.
– У нас вообще считалось хорошим тоном потрудиться в поте лица. Как, например, умел это делать Иван Кузьменко!…
Динамовец Кузьменко превосходил всех умением забивать мячи со штрафных ударов. Он был наваждением вратарей. Даже самые лихие из них после ударов Кузьменко покорно вытаскивали из сетки мячи.
В чем причина этого? Ну ясно, врожденный талант!…
Нет, не в одном таланте дело и не в одной физической силе. Оказывается, когда вся команда уже покидала стадион после тренировки, Иван Кузьменко не спешил домой. Посапывая он расшнуровывал мяч, втискивал его во вторую покрышку (чтобы тяжелее!), вновь надувал. И снова начинал бить теперь уже по тяжелому мячу. Бил с 20 метров, с 30, бил десятки раз. А чтобы еще труднее было, сам шел за мячами, когда они уносились на трибуны. Вездесущим мальчишкам позволял подавать себе мяч лишь тогда, когда он падал поблизости и не стоило идти за ним.
Натягивал на себя и по два тренировочных костюма. Так жарче, так труднее и так полезнее. И был Иван Кузьменко крепким, твердым, как орешек, легко переносил любой темп матча, легко забивал голы и с любых дистанций.
Но куда клонит Идзковский? Зачем так много говорит о других и ни слова о нас? Он перехватывает мою мысль:
– Все это я говорю к тому, чтобы вы сами поняли: у нас есть традиции, у нас есть принципы и, следовательно, есть направление, в котором следует работать. Я прав?
