Вероятно, многие наши хоккейные тренеры завидуют своим канадским коллегам. Не потому, что их воспитанники не такие умные. В выражении Эпштейна, как во всякой шутке, содержится лишь доля правды. Он имел в виду не ум в буквальном смысле этого слова, а, если можно так выразиться, хоккейную образованность. И тут преимущество в большинстве случаев на стороне канадцев. У наших слишком много пробелов в образовании. Есть среди них и невосполнимые, поскольку исправить их можно было только в детстве. Но в одних случаях тренеры не обратили на это внимания, в других тренера вообще не было, в-третьих, парень слишком поздно встал на коньки и взял в руки клюшку.
Вот Володя Шадрин, прекрасный хоккеист. А знаете ли вы, какую фору дает он остальным только оттого, что в детстве его не научили правильно стоять на коньках? Он и бежит не так быстро, как мог бы, и сил на борьбу со льдом у него уходит непомерно много. Но у него воля, характер, трудолюбие железные. Он сумел развить в себе другие качества до такой степени, что они как бы перекрыли этот недостаток. Не всем это удается. Играл несколько лет назад в московском «Локомотиве» мой сверстник и тезка Борис Спиркин. Мы с ним и во вторую сборную одновременно попали. Все ждали, что он вот-вот станет игроком первой сборной. Так и не дождались. Он и большой хоккей покинул, когда ему еще не было тридцати, — мастерство стало подводить. Причина одна: так и не сумел научиться кататься на коньках. Примерно та же участь постигла и другого способного хоккеиста — Михаила Рагулина. Его брат, Александр, в сборной играет, а ему нет места в рядовой команде.
В канадском хоккее так не бывает. Там каждый мальчишка становится на коньки года в четыре, а еще через пару лет отец приводит его за ручку в детскую команду, на искусственный каток, благо они есть в любом городишке. И тут уж ему тренер за определенную плату, конечно, обязательно привьет хорошие хоккейные манеры — в таком возрасте это проще простого. У парня есть к этому времени в полной собственности и настоящие коньки, и клюшки, и вся амуниция, и играет он настоящей шайбой. Того, чему научился в детстве, уже не забудешь. Это становится твоей плотью и кровью. И к 14–15 годам канадский юноша уже прочно овладел всеми основами, ему не надо переучиваться, не надо на поле выдумывать порох.
Вот почему нет в канадском хоккее откровенных двоечников по отдельным хоккейным дисциплинам. Вот почему хоккей этой страны не может окончательно потерять свое лицо и исчезнуть с мировой любительской арены, как бы ни терзали его профессионалы.
Постепенно приобретает какие-то более или менее ясные очертания организация работы с детьми и у нас. Но это в последние годы и в лучших клубах. Многие тысячи ребят начинают свой хоккейный путь примерно так, как начинали его мы с братом. Да у нас еще было некоторое преимущество перед всеми остальными — мы жили рядом с сокольническим катком и «Ширяевкой». Но прежде, чем мы попали на каток и на стадион…
Нам было по восемь лет, когда, роясь в каком-то старье, которого предостаточно в любой семье, а тем более такой многолюдной, как наша, мы наткнулись на пару коньков. Оказывается, некогда они принадлежали одной из старших сестер. Назывались они «английский спорт» и были, естественно, без ботинок. Но нас это не смущало: всякий мальчишка знает, как прикручиваются коньки к валенкам. Можно было, конечно, установить очередь и получать в «свой» час полное удовольствие, катаясь на двух коньках. Но в ту пору у нас с Женькой было и без того сколько угодно поводов для ссор и, не желая обзавестись еще одним яблоком раздора, мы сразу разделили добычу пополам. С таким инвентарем мы не решались появляться на настоящем катке и целыми днями носились по нашему огромному двору.
На каток мы попали через год, и каждый на своей собственной паре. Мне повезло. Однажды под лестницей я нашел выброшенные кем-то заржавленные «норвеги». Я соскреб с них ржавчину, привел в божеский вид, после чего подарил свою половину «английского спорта» Женьке. И тогда мы смело отправились в Сокольники. Мы казались себе очень лихими парнями в своих зимних пальто и ушанках, с прикрученными к валенкам «безразмерными» коньками. И когда старшие сестры однажды пришли на каток посмотреть на нас, мы старались как можно чаще проезжать мимо них. Мы были уверены, что смеются они, глядя на нас, от радости и гордости за своих неудержимых братьев.
К тому же периоду относится и наше знакомство с хоккеем. Тут с инвентарем было проще. Найти кусок толстой проволоки, старую кочергу или необструганную доску не так трудно, как пару или даже один конек. Любой из этих предметов после соответствующей обработки превращался во вполне приемлемую клюшку. Что же до хоккейных мячиков, то их у нас было сколько угодно — настоящих, нитяных, розовых, которыми играли мастера. Во время хоккейных матчей они часто перелетали через забор «Ширяевки» и становились нашей собственностью.
Однажды таким путем в наши руки попал настоящий футбольный мяч, с которым приключилась комичная история. В те послевоенные годы в нашем дворе некоторые жильцы еще имели огороды. И вот мяч послечьего-то недостаточно точного удара угодил в цветущую картошку прямо на глазах у хозяйки. Мы боялись этой крикливой женщины ужасно и понимали, что нашему драгоценному мячу пришел конец. Но нашей противнице показалось мало просто унести мяч к себе домой. Видно, она боялась, что мы станем клянчить и еще, чего доброго, разжалобим ее. И чтобы лишить нас всяких надежд, она решила устроить публичную казнь мяча. Она сходила домой за гопором, положила мяч на деревянный пол, как на эшафот, размахнулась и стукнула изо всей силы топором. Но она оказалась плохим дровосеком. Ее удар пришелся по краю мяча. Тот скользнул по полу и вырвался прямо к нам. Бедная женщина едва не расплакалась. А может, и расплакалась, мы не успели заметить, потому что очень уж торопливо скрылась она в своем подъезде…
К нашим нитяным мячам и самодельным клюшкам судьба чаще всего была менее милостива, когда они попадали в руки соседей. Но мы не унывали: делали новые и продолжали резаться в хоккей под окнами соседей, заставляя их дрожать за свои стекла тем больше, чем более сильный мороз стоял на дворе. Их опасения были отнюдь не беспочвенны. Изредка твердый, как камень, мяч угождал в цель. А однажды роковой удар нанес я, причем по собственному окну…
Надо сказать, что хоккей и коньки были в ту пору для нас совершенно разными, независимыми друг от друга увлечениями. В Сокольники мы ходили без клюшек, во двор — без коньков. Никаких даже минимальных навыков игры оба эти занятия дать не могли. А первые настоящие коньки с ботинками отец купил нам, когда мы были уже взрослыми 13-летними парнями.
Фактически только теперь и началось наше относительно близкое знакомство с хоккеем, да и то с хоккеем с мячом. А в секцию, разумеется в «Спартак», мы попали еще год спустя. Осенью наш приятель Борис Горелик уговорил пойти с ним к тренеру на переговоры. Мы долго упирались, боясь нарваться на отказ. И мы его едва не получили. Борису пришлось долго уговаривать тренера, известного в довоенные годы спартаковского футболиста Владимира Александровича Степанова. Тренера можно было понять: ему предлагали кота в мешке — льда еще не было, и проверить нас «в деле» он не мог.
— Ну, а на коньках-то они ничего катаются? — спросил Степанов.
— На коньках они здорово катаются, — ответил Друг.
Это и решило нашу судьбу.
Так и началась наша хоккейная жизнь. Но она грозила в любой момент оборваться. И вообще до хоккея с шайбой дело дошло не скоро, а могло и не дойти вовсе. Сначала чуть не бросил Женька. Однажды его поставили на какой-то матч в ворота, и он надолго застрял в них. Но он хотел быть, как и я, нападающим. Просил много раз. Ему отказывали. Грозил уйти, никто не обращал внимания. И только тогда, когда тренер понял, что Женькино терпенье лопнуло и он действительно вот-вот бросит все, его перевели в нападение.
Мы взрослели и наконец достигли возраста, когда надо было расставаться с юношеской командой. А команды мастеров в «Спартаке» не было. Зато была в ЦСКА, и мы решили попроситься туда. Но Степанов ценил в нас неплохих футболистов и хотел во что бы то ни стало удержать за «Спартаком». И он уговорил нас остаться и попробовать зимой свои силы в хоккее с шайбой.
Вот когда я впервые взял в руки длинную неуклюжую клюшку и начал учиться во дворе отрывать от земли черную резиновую капризную шайбу. Я тренировался усердно и к началу сезона достиг кое-каких успехов. Но мои достижения никого особенно не интересовали. И потому я считал свое пребывание в хоккее временным и случайным, не без удовольствия готовясь при первой же возможности дезертировать в хоккей с мячом. И только попав в 1959 году в сборную молодежную команду СССР, мы с Женькой поняли, что хоккей для нас — это всерьез и надолго.
