Все вокруг говорили: «Сборная зависит от Марадоны» или «Аргентина сможет победить, только если Диего будет в форме». Я понимал, что альтернативы этому нет, и чувствовал за собой огромную ответственность, которая заставляла меня тренироваться изо всех сил… В 15 лет я был пареньком, которому нужно было доказывать свою состоятельность; в 20 лет – демонстрировать уверенность в себе; в 25 – показать, что я являюсь лучшим в мире и могу оставаться на этом уровне, и, наконец, в 29 – там, в Италии – убедить всех в том, что я не провалюсь… Для всего мира, для остальных, для многих журналистов я словно сдавал экзамен; для меня и тех, кто был со мной – нет… Скажу проще: я очен хорошо знал, чего я стою, и в те дни говорил так, словно это был слоган для телепропаганды: «Они должны будут вырвать Кубок мира из моих рук».
Для того, чтобы задуманное свершилось, я купил специальный тренажер за 60000 долларов под названием «изокинетический эргометр» и вместе с Фернандо Синьорини установил его в одном из тренажерных залов Тригории. Он нужен был для того, чтобы детально оценивать и контролировать мое физическое состояние. Тогда, в первых числах июня, мы использовали его для работы над подвижностью и эластичностью мышц. Кроме того, доктор даль Монте прислал специально для меня массажистку, Монику, которая заставила почувствовать меня заново родившимся. К первому матчу я собирался довести свой вес до идеального: 75 с половиной килограмм. В один из дней посреди диеты я устроил там, в Тригории, асадо, которое приготовил мой старик. Жареное мясо, приготовленное доном Диего, по определению не может быть плохим! В тот день колумбийская радиостанция «Караколь» спросила его обо мне, и он ответил: «Я желаю ему всегда оставаться таким, как он есть. И чтобы он был счастлив…». Он просто супер, дон Диего!
Единственное, что тогда отравляло мне жизнь, на самом деле было глупостью – большой палец моей правой ноги… Чего только со мной не случалось в футболе, но чтобы я не мог чувствовать себя комфортно только из-за этого! Во время товарищеских матчей против Израиля и, особенно, против испанской «Валенсии» мне били целенаправленно по этому месту… Неудивительно, что в дальнейшем тренировки стали для меня настоящей каторгой: я пытался использовать марлю, вату, бутсы большего размера – но все без толку…
Во время тренировки 31 мая, в четверг, я больше не смог выносить боль и был вынужден прекратить занятие. На следующий день картина повторилась: разыграв пару комбинаций с Бурручагой и забив один мяч Гойкоэчеа, я сел на газон и сбросил бутсы: терпеть это не было сил. Тут же меня окружила куча журналистов, жаждавших узнать, что случилось, и я сразу их предупредил: «Не приближайтесь и не прикасайтесь ко мне! Если кто-нибудь коснется моей ноги, я за себя не ручаюсь!». Я был разъярен и в то же время…испуган: я боялся, что не смогу сыграть на чемпионате мира. «Сумасшедший» Билардо не спал всю ночь, думая обо мне.
Утром 3-го июня, в воскресенье, мы с Раулем Мадеро отправились в Рим, в институт Даль Монте, где мне наложили повязку, чтобы защитить ноготь на пальце. Эта повязка была похожа на панцирь и была сделана из синтетического волокна, используемого в авиастроении, поэтому я говорил, что стал частичкой самолета… Днем я вернулся и смог позаниматься полчаса. Изобретение работало хорошо, проблема была в том, что оно несколько сместилось со своего места.
4 июня я вновь посетил римскую клинику, а вечером уже смог тренироваться без проблем. Вальдано, который на Мундиале должен был играть, а не работать журналистом на испанскую газету «El Pais», говорил: «Не нужно беспокоиться, самый яркий футбольный талант в мире хранится в надежном месте – в теле Диего Армандо Марадоны. Хранитель это сокровища – сундук из костей, мышц и связок, в котором скрыты все мыслимые и немыслимые футбольные пороки; это настоящее чудо».
5 июня я наматывал круги вокруг поля по заданию Синьорини, а вечером 6-го мы насмерть рубились в двухсторонке, после чего Билардо собрал нас в центре поля и объявил состав: Каниджа остался в запасе… Все прекрасно знали, как я хотел, чтобы он вышел с первых минут, но я не подал и вида. Я безгранично верил в него, и чувствовал, что даже появившись во втором тайме, он способен произвести настоящий фурор.
В любом случае играть вместе с Бальбо мне также доставляло удовольствие, ведь, как я считал, любой игрок, надевавший футболку сборной Аргентины, должен был показать все, на что он способен.
Я знал, что меня будут немилосердно освистывать в Милане, где меня считали злейшим врагом. Но незадолго до этого мне позвонили по телефону из Неаполя и сообщили, чтобы я не беспокоился: когда сборной Аргентины придет время сыграть на местном стадионе «Сан-Паоло», аплодисменты местных болельщиков заставят забыть об этом свисте… Это меня по-настоящему вдохновило, так как я прекрасно понимал, что для Италии-победительницы нет ничего лучше, чем проигравшая Аргентина.
Единственная наша проблема заключалась в том, что наша база в Тригории больше напоминала больницу… От сборной Аргентины остались рожки да ножки: в команду не попал Вальдано, в последний момент мы потеряли Брауна, Джусти еле-еле держался на ногах, Руджери замучила паховая грыжа, Бурручага был весь в бинтах, как и «Баск» Олартикоэчеа… Достаточно было посмотреть на имена, чтобы понять: костяк команды, ее хребет сломан. Я не знаю почему, но все-таки продолжал верить в то, что мы были сильнее, чем на прошлом Мундиале. В то же время в нас опять не верили: голландцы и итальянцы слишком много трепали языком и не сомневались в том, что смогут обыграть всех подряд… Даже камерунцы, и те заявляли, что их не беспокоит Аргентина.
В четверг, 7 июня, мы наконец-то отправились в Милан для того, чтобы осмотреть поле стадиона имени Джузеппе Меаццы. Я дошел до центра поля, перекрестился и отправился к воротам, и еще один неаполитанцев из моей команды, Томмаззо Стараче, дал мне бутсы, чтобы я сыграл в них на следующий день… Я уже надел футболку сборной и был готов с ней больше не расставаться. Мою одежду дополняла небесно-голубая ветровка, доходившая мне почти до колен, и в ней я был похож на рыбака. И на этом поле было полно адских мин – там собрались все модели, которые должны были принимать участие в церемонии открытия на следующий день… Словно дефиле какое-то! Там, на поле, я встретил Джанну Наннини, сестру пилота «Формулы-1», моего друга. Она также должна была принимать участие в празднике, исполнять гимн чемпионата мира, «Un estate italiana». Но мое внимание привлекло то, насколько мягким был газон. Тут же я вспомнил чемпионат мира 1978 года, когда игроки били по мячу, и вместе с ним в воздух взлетали частицы травы и земли.
Вечером я спустился в пресс-центр, где меня уже ждали журналисты и Карлос Менем, президент Аргентины. Менем был при галстуке, а я – в футболке сборной. Тогда я еще не знал, что аргентинское правительство присвоит мне звание «разъездного посла спорта»: что поделать, если мою страну узнавали по форме, в которой я играл, а не по представителям власти? Поэтому, держа в руке дипломатический паспорт и почетную грамоту, я сказал следующее: «Я хочу выразить благодарность сеньору президенту за этот паспорт. Не столько от своего имени, сколько от имени моих родителей, которые должны очень гордиться этим. Спасибо. Я буду представлять и защищать Аргентину…на футбольном поле».
Один из журналистов, прячась за спинами коллег, задал мне вопрос:
— Диего, теперь тебя следует называть «Ваше превосходительство»?
— Нет! Я всегда буду самим собой.
Наконец, настал момент истины, момент выхода на поле. На следующий день, 8 июня, в раздевалке, когда все вокруг, в недрах стадиона чувствовали себя участниками праздника и приходили в неистовство от девушек, которые дефилировали по полю, я испытывал необыкновенные ощущения. Ощущал сердцем и кожей. Для меня вокруг стояла слишком напряженная, слишком холодная тишина… Я взглянул на лица своих партнеров по команде и обнаружил, что многие из них выглядят так, словно они уже устали от футбола, даже не начав играть. Я вышел на середину раздевалки, набрал воздуха в легкие и закричал что есть сил, так, что затряслись мои кишки: «Пошли, вперед! Пошли, черт возьми! Это – мундиаль, а мы – чемпионы мира…». Я чувствовал, что завести всех мне не удалось, и поэтому, как капитан, был сильно разочарован. Я сам, сам им говорил, что если кто-то хочет получить Кубок мира, он должен будет выцарапать его из наших рук… Теперь же я чувствовал, что держали мы его не так уж и крепко.
Когда мы появились на поле, со мной впереди, я услышал жуткий свист, какой редко слышал в своей карьере. У нас рвались барабанные перепонки, но на моей голове не шевельнулся и волос; такой прием меня только подстегивал… Играть против всех и вся было моей специализацией. Я сделал несколько шагов, нашел взглядом сектор, где сидели мои родственники, и послал им воздушный поцелуй.
