Выездку, или высшую школу верховой езды, можно назвать фигурной ездой на лошади. На площадке размером 60х20 метров всадники в течение 10–12 минут выполняют около 30 различных фигур обязательной программы. Виды соревнований — Малый приз, или Сан-Георг, Средний и Большой (Олимпийский) призы.
Наиболее сложные элементы — смена ног на галопе (чаще мы говорим "менка ног"), пассаж и пиаффе.
Менка очень красива, дословный перевод этого термина с английского "летящая смена ног", и когда лошадь попеременно идет то с правой, то с левой ноги, перебирая ими на весу, чередуя выпады в тот момент, когда она уже оттолкнулась от земли, это действительно создает ощущение полета.
Пассаж, как сказано в международных правилах, высокая укороченная рысь, при которой лошадь словно зависает в воздухе. Пассаж многие видели в цирке, это один из любимых элементов, исполняющийся под «яблочко» или «барыню». А пиаффе — пассаж на месте. Лишь несколько десятков лошадей в мире обучены правильно выполнять эти элементы.
На примере пассажа и пиаффе легко показать, насколько важным фактором удачного выступления служит учет психологии лошади. В основной программе Большого приза, в которой определяется, в частности, командный результат, пассажем все заканчивается. Лошадь грациозно движется пассажем к судьям, останавливается, всадница кланяется, всадник снимает цилиндр (военные берут под козырек), благодаря за судейство. Но на следующий день назначается так называемая переездка — финальный турнир для 12 спортсменов, лучших в личном зачете, и в течение нескольких лет в его программе, в той самой точке, где вчера все завершалось пассажем, следовали еще десять тактов пиаффе. Так вот, лошадь никак не могла понять, почему вчера после пассажа можно было со спокойной душой расслабиться и уходить из манежа, а сегодня надо барабанить на месте эти десять тактов. Она не хочет их отбивать, она отработала, хватит…
Кроме менки, пассажа и пиаффе есть еще пируэты, есть «принимание» — лошадь движется вбок, перекрещивая то передние, то задние ноги, красиво изогнув корпус вокруг внутреннего шенкеля.
Ну а половина программы состоит из того, что в прямом смысле элементами считать нельзя. Это шаг, рысь, галоп — естественные аллюры, разделенные на собранные, средние и прибавленные (по длине шага). Но то, что кажется наиболее простым, подчас оказывается наиболее сложным. Надо четко и вместе с тем плавно показать переходы из прибавленного аллюра, например, в собранный: в первом случае корпус лошади вытягивается, во втором сжимается, как гармошка, а шея то уходит слегка вниз, то поднимается, изгибаясь по-лебединому.
Причем и в том случае, и во всех остальных у стороннего наблюдателя должно создаваться впечатление полной свободы лошади: всадник на ней только сидит, а она все выполняет сама.
Казалось бы, чего проще — остановка. Однако лошадь должна остановиться быстро, но плавно, чтобы не казалось, что она наткнулась на невидимое препятствие. Обе передние ноги и обе задние выровнены как по линейке. Шесть секунд абсолютной неподвижности. Даже если она махнула хвостом, отогнав муху, это все равно ошибка.
Понимая мою полную неосведомленность, тогдашний начальник нашего клуба, старейший конник, заслуженный мастер спорта Елизар Львович Левин принял единственно правильное решение — дать мне лошадь, которая умела что-то сама, чтобы я у нее смогла набраться опыта.
Так мне досталась арабская кобылка Капля. Она была своенравным, капризным чертенком, с тонкими черными ножками в белых носочках. Любимым ее развлечением было изображать, что она чего-то боится — кур, которые бегали по двору, клочка газеты, уносимого ветром. От всего она норовила шарахнуться.
Я до сих пор не могу точно утверждать, что было притворством, а что — подлинной робостью. Позже я узнала, что лошади плохо видят и потому бурно реагируют на любой предмет необычной формы, неожиданно оказавшийся в их поле зрения, будь то предохраняющий от солнца зонтик, под которым сидит судья, или чей-то пестрый плащ. Важно, чтобы лошадь доверяла всаднику, тогда таких неожиданностей будет меньше. Но полное доверие тоже порой чревато неприятностями. Пепел, с которым связана большая часть моей жизни в спорте, настолько привык полагаться на меня, что когда мы выезжали на прогулку в лес, совершенно не смотрел под ноги и спотыкался о каждый корень.
С Каплей прежняя хозяйка и рассталась в известной мере по причине пугливости. Но я была в восторге: раньше, в прокатной группе, приходилось седлать то одну, то другую лошадь, а тут — своя! И не дважды в неделю — каждый день!
Первые два года выездки совпали с первыми двумя курсами университета. Бог мой, как это было тяжко! Осенью и зимой в темноте звонит в половине шестого будильник, и ты со стоном заставляешь себя вылезать из-под одеяла, думая: "Есть же на свете счастливцы, которым позволено спать до семи!" Собственно говоря, эти муки я испытываю всю жизнь: я отношусь не к «жаворонкам», а к «совам», мне лучше посидеть попозже да поспать подольше, и в воскресенье меня до полудня не добудиться.
Особенно же трудно было привыкать к такой жизни после размеренных школьных лет: я разом окунулась в лихорадочный темп. В семь — тренировка в Сокольниках, оттуда — бегом на автобус, бегом в метро, бегом от метро к МГУ, в аудиторию, где в десять начинается лекция. Программа двух первых курсов на биофаке была насыщена огромным количеством разнообразных предметов, занятия продолжались до шести вечера. За двадцатиминутную переменку пообедать не успеешь, некоторые студенты просто пропускали лекцию, чтобы выстоять длинную очередь в столовую, но для меня еще и в школе сбежать с урока было выше сил. Мы с одной девочкой договорились по очереди приносить бутерброды и ели их в перерывах, пока не услышали, как кто-то о нас сказал: "А, это те, которые все время жуют". Тогда мы объявили бойкот маминым бутербродам и бегали весь день голодными. А вечером — множество заданных на дом задач, оформление лабораторных и практических.
Раньше, когда я видела в метро или в автобусе спящего человека, то свысока думала: "Как он может позволить себе спать на людях?" Но теперь на себе испытала последствия вечного недосыпания. Тем обиднее было, когда однажды, пробудившись в метро от дремы, услышала рядом с собой насмешливую реплику: "Небось нагулялась вчера?"
Для чего я все это пишу? Я ведь знаю: бывают трудности серьезней. Но пишу потому, что некоторым людям жизнь спортсменов кажется легкой и веселой, а ее аскетизм, отказ от развлечений чудится признаком ограниченности. Помню, как студентки из нашей группы презирали меня за то, что я не ходила на лекции по истории кино, которыми они тогда увлекались: "Подумать только, это из-за лошадей-то!"
Говоря откровенно, если бы я занималась не конным спортом, а каким-нибудь другим (теннисом или подводным плаванием — я говорю о видах, которые мне сейчас особенно нравятся), то не выдержала бы такой жизни. Пропустила бы одну-две тренировки в неделю, а потом совсем бы бросила. Но когда знаешь, что в деннике тебя ждет лошадь, живое существо, которому надо двигаться, бегать… Знаешь, что, если не придешь, тренер может посадить на твою лошадь кого-то другого и тонкие, налаженные взаимоотношения пойдут насмарку…
Сумасшедшая гонка продолжалась.
Родители протестовали: теперь уже не только папа, но и мама. Однако в этом случае проявилась одна из характерных моих черт — упрямство, которое срабатывало, когда упорства и целеустремленности уже не хватало. Да, именно упрямство.
Качество, которым умело пользовался Григорий Терентьевич Анастасьев, человек, сделавший из меня чемпионку. Мне еще многое предстоит рассказать о моем покойном учителе, пока же для иллюстрации упомяну о его излюбленной хитрости.
Хорошо изучив меня, он часто требовал прямо противоположного тому, чего добивался. Например, он говорит: "Ляля, на сегодня хватит". "Нет, нет, — протестую я, — еще пируэт, еще менку ног надо попробовать". Он делает недовольный вид, ворчит и ругается, а я стою на своем, а ему только этого и надо. В другой раз: "Ляля, еще пассаж, еще пиаффе!" "Нет, нет, лошадь устала, я устала".
Опять попадание в цель. Интересно, что однажды он мне раскрыл свою уловку и все равно я продолжала неизменно попадаться на эту удочку.
…Отнюдь не для самовосхваления, но для точности изложения должна заметить, что вечная гонка между манежем и университетом, ставшая в дальнейшем не легче, а лишь привычнее, не помешала мне учиться хорошо, получить диплом с отличием и быть принятой в аспирантуру без необходимых двух лет стажа. Я и аспирантуру умудрилась закончить досрочно — за два года четыре месяца. Обычно по отношению к спортсменам в печати применяется формулировка: "Оставив большой спорт, он в дальнейшем добился того-то и того-то". Но я сперва защитила кандидатскую диссертацию, а потом стала заслуженным мастером спорта.
