Но это когда-нибудь повторится – я точно знаю. Из-за болезни (хотя я ходил на стадион с простудой, с распухшей лодыжкой – со всем, что не требовало частой беготни в туалет), в день первого школьного футбольного матча сына либо школьной театральной постановки сына или дочери (я непременно пойду на первую школьную театральную постановку… если не свихнусь настолько, что пропущу спектакль, и в 2005 году моему ребенку придется объяснять пораженному психиатру из Хэмпстеда, что для отца «Арсенал» был важнее собственных детей), а то еще утрата близкого, работа…
И тут мы подходим ко второй проблеме, вытекающей из переносов в расписании, – к работе. Мой брат устроился на службу, которая требует отдачи не только с девяти до пяти, и хотя я не помню случая, чтобы он пропустил из-за работы игру, это только дело времени. Настанет день, и неожиданно назначат совещание, которое не закончится до половины девятого или девяти, и он будет сидеть, уткнувшись глазами в бумаги, а в трех-четырех милях от него Мерс тем временем будет расправляться с защитой соперника. Брату не понравится, но что делать – придется пожать плечами и смириться.
Мне такая работа по означенным выше причинам совершенно не подходит. Но если бы пришлось устраиваться, я очень надеюсь, что у меня достало бы сил тоже пожать плечами. Надеюсь, что не поддамся панике, не стану хныкать и надувать губы, и люди не узнают, что мне еще только предстоит познакомиться с требованиями взрослой жизни. В этом смысле писателям повезло больше, чем другим, но я подозреваю, что в один прекрасный день мне придется заниматься каким-нибудь делом в катастрофически неудобное время – скажем, в субботу – и только в субботу – согласится дать интервью очень нужный мне человек или невероятно подожмут сроки, так что понадобится в среду вечером сидеть перед компьютером. Истинные писатели ездят в творческие турне, заходят в гости к Уогану1 и попадаются во всякие другие ловушки, так что не исключено, что придется бороться и с этим. Но еще не теперь. Издатели книги не могут серьезно рассчитывать, что я, описывая этот вид невроза, соглашусь пропустить несколько игр, чтобы помочь им рекламировать мой опус. «Я же ненормальный, – напомню я им, – и моя книга именно об этом. Никаких чтений в среду вечером!» И так еще какое-то время поживу.
Пока мне сопутствовало везенье: я уже больше десяти лет на службе и ни разу не оказался в безвыходном положении, чтобы потребовалось пропустить игру. (Даже мое завороженное условностями общественной жизни начальство из Дальневосточной компании нисколько не сомневалось, что «Арсенал» превыше всего.) А может, просто увлечение футболом формировало и направляло мои амбиции? Я предпочел бы думать иначе, поскольку в противном случае есть повод для тревоги: я считал, что в юношеские годы право выбора оставалось за мной, но оказывается, это не так, и давняя игра 1968 года со «Стоком» не позволила мне стать предпринимателем, врачом или настоящим журналистом (подобно многим болельщикам я никогда не помышлял о карьере спортивного комментатора: разве я смог бы вести репортаж о матче, скажем, между «Ливерпулем» и «Барселоной», в то время как меня тянуло бы на «Хайбери» смотреть встречу «Арсенала» и «Уимблдона»? (В страшном сне не приснится – получать хорошие деньги, описывая свою любимую игру.) Я предпочитаю считать свободу ходить на стадион на все игры случайным побочным эффектом избранной мною дорожки – и точка.
«Хиллсборо».
«Арсенал» против «Ньюкасла»
15.04.89
До нас доходили какие-то слухи от тех, кто пришел на стадион с приемниками, но до перерыва мы не слышали ничего конкретного, и потом, когда не был объявлен счет в полуфинальной встрече «Ливерпуля» и «Фореста», мы еще не поняли пугающего масштаба трагедии. Однако после окончания нашей игры – скучнейшей, разочаровывающей победы со счетом 1:0 – все уже знали, что есть погибшие. А те, кто бывал на «Хиллсборо», когда там игрались великие матчи, визуально представляли, где произошло несчастье; но организаторов игры не волновало беспокойство болельщиков.
Только после возвращения домой стало ясно, что произошел не обычный, случающийся раз в несколько лет футбольный инцидент, когда погибает один или двое бедолаг, а власти относят их смерть к естественному риску выбранной нами забавы. Число погибших росло по минутам – семь, два десятка, пятьдесят с чем-то и наконец – девяносто пять. Каждый понимал: если бы люди сохранили хотя бы остатки здравого смысла, ничего бы подобного не случилось.
Неудивительно, что родственники погибших настаивали, чтобы чинов южнойоркширской полиции посадили на скамью подсудимых – их роковая халатность привела к катастрофическим последствиям. И хотя совершенно очевидно, что полицейские в тот день напортачили, было бы мстительно несправедливым обвинять их в чем-то большем, нежели обыкновенная некомпетентность. Лишь немногие из нас занимают такое чреватое последствиями положение, при котором профессиональные ошибки влекут за собой смерть людей. Полиция «Хиллсборо» никогда не могла гарантировать настоящей безопасности, сколько бы полисмены ни открывали или, наоборот, ни закрывали ворота. Но такой гарантии не было ни на одной футбольной арене: несчастье могло произойти где угодно. Например, на «Хайбери» – на бетонных ступенях, которые ведут с северной стороны на улицу. Не нужно особой фантазии, чтобы все это живо представить. Или на «Лофтус-роуд», откуда сотни болельщиков могут выбраться исключительно через кофейню. Потом состоялось расследование, посыпались газетные публикации, нещадно винили полицию, служащих стадиона, пьяных фанатов, но все это несправедливо, если безопасность вообще висит на волоске.
Дело в том, что большинство стадионов построены сотню лет назад (самой новой арене первого дивизиона «Норвич Сити» пятьдесят восемь лет), как уж тут гарантировать безопасность, когда на игре присутствуют от пятнадцати до шестидесяти трех тысяч человек? Только представьте: все население небольшого городка (в моем родном, например, пятнадцать тысяч жителей) одновременно пытается проникнуть в большой универмаг, и вы получите впечатление о той безнадежности, которая царит на стадионах. Толпы в десять-двенадцать тысяч стоят на крутых, иногда рассыпающихся бетонных террасах, которые хоть и были перестроены, но в основе своей те же, что несколько десятилетий назад. Там было небезопасно даже в те дни, когда в воздух не взлетали никакие другие предметы, кроме шляп болельщиков: в 1946 году на «Болтоне» рухнул оградительный барьер и погибли тридцать три человека, затем, в 1971-м, последовала трагедия на «Айброксе». Когда же футбольные матчи превратились в сборища банд, несчастья стали неизбежными. А разве можно было надеяться на что-либо иное? Если на стадионе шестьдесят с лишним тысяч человек, остается одно – закрыть ворота и усердно, очень усердно молиться Господу. Звоночек на «Айброксе» был первым ужасным предупреждением, на который не обратили внимания – решили, что виной всему особые обстоятельства, но самое главное обстоятельство то, что огромные толпы народа смотрят футбол на старых, не приспособленных для этого аренах. Они строились для поколений болельщиков, которые не водили машин и не слишком полагались на общественный транспорт, а потому стадионы располагались в центре жилых кварталов с узенькими, обрамленными домами улочками. Но лет через тридцать зона проникновения людей неимоверно расширилась – на двадцать, на тридцать, на пятьдесят миль, – а на футбольных аренах все оставалось по-прежнему. Пора было строить новые, выносить их за город, снабжать парковками и обеспечивать дополнительными мерами безопасности; так поступали в остальной Европе, и в результате стадионы в Испании, Португалии, Италии и Франции больше, лучше и безопаснее наших, и это очень характерно: в стране, где в итоге стала разваливаться вся инфраструктура, до болельщиков никому нет дела. Сотни тысяч фанатов идут по узким, извилистым подземным переходам, ставят машины в два ряда в тихих, прилегающих к стадиону переулках, а футбольные власти делают вид, что все в порядке, что ровным счетом ничего не изменилось: ни поведение болельщиков, ни их социальная принадлежность, ни сами арены, которые к середине века выглядели, как и мы, весьма и весьма потрепанными. Можно и должно было очень многое сделать, но проходил год за годом – год за годом одни слова, – минуло сто лет, а воз и ныне там, и вот грянула трагедия «Хиллсборо» – четвертая в Англии за послевоенное время и третья с многочисленными жертвами, что произошло вследствие некоего сбоя в поведении толпы; но она стала первой, когда сетовали не только на несчастливое стечение обстоятельств. Можно, если угодно, винить полицию за то, что она открыла не те ворота в неподходящий момент, но, полагаю, поступать так – значит упускать главное.
В отчете Тейлора грамотно и, на мой взгляд, обоснованно рекомендуется перестроить стадионы таким образом, чтобы на них остались только сидячие места. Но это приведет к возникновению других опасностей – например, возможности повторения брэдфордского пожара, который возник благодаря тому, что под трибунами скопилось множество горючего мусора. Скамьи сами по себе не исключают хулиганства, наоборот, если клубы станут вести себя по-глупому, могут способствовать его усилению. Сиденья вполне сойдут в качестве оружия, а длинные ряды зрителей не позволят в случае опасности вмешаться полицейским. Зато сидячие трибуны помогут клубам более точно контролировать местонахождение различных групп фанатов на стадионе. Но самое главное заключается в том, чтобы клубы в полной мере последовали рекомендациям лорда Джастиса Тейлора. В этом, по моему мнению, суть вопроса.
