Евгений Загорянский - Повесть о Морфи

– Ах, Пол! – вздохнула как-то миссис Тельсид. – У тебя музыкальная память еще лучше моей. А ведь ты даже не знаешь толком нот. Если бы с тобой заниматься с детства как следовало, ты был бы великим музыкантом!

– Возможно, мама, – рассеянно ответил Пол, – но теперь об этом поздно говорить… Давай споем лучше «Лючию де Ламмермур». Помнишь, как пела ее синьора Бианки?

– Никто не пел этой оперы лучше Дженни Линд! – возмутилась миссис Тельсид. – В ее лучшие годы она пела божественно!

Длинное путешествие до Парижа прошло благополучно и даже приятно. Мать и дочь были в Европе впервые и восхищались ею. Миссис Тельсид с изумлением увидела, что церквей в Испании и Франции даже больше, чем в Луизиане.

Они поселились в Париже в небольшом особнячке близ Булонского леса, и каждый занялся своими дедами.

Сначала Пол думал зайти в кафе «Де ля Режанс», повидаться со старыми друзьями, но потом отменил свое решение.

Появиться в кафе «Де ля Режанс» значило обречь себя на пышную встречу. О ней будет написано в газетах, узнает миссис Тельсид… Нет, лучше не надо! Он играл в шахматы на Кубе, но только тайком от нее, без газетной шумихи. Нет, в Париже это не удастся… И Пол решил не показываться в кафе «Де ля Режанс».

Они жили в Париже тихой жизнью, не пропускали ни одной музыкальной премьеры и жадно следили по газетам за тем, что делалось дома.

Война шла третий год, и силы Юга постепенно иссякали.

Президент Линкольн был избран на второе четырехлетие – это означало, что нация твердо решила покончить с кровавым мятежом южан. Теперь никто уже не говорил об освобождении бедных чернокожих братьев, ставка стала крупнее.

Новый северный главнокомандующий, генерал Улисс Грант, в прошлом лошадиный барышник, применил жестокую тактику.

Он не был ученым стратегом классической школы вроде Мак-Клеллана и Мак-Дауэлля, он не изучал походов Евгения Савойского, Кондэ и Тюренна. Вернее всего, он даже никогда не слышал о них. Генерал Грант был человек сильной воли и беспощадной дельцовской хватки. Меньше всего страдал он сентиментальностью.

Поняв, что слабым местом Юга являются людские резервы, генерал Грант начал стремиться к «размену», к тяжелым, кровопролитным сражениям. Он понимал, что Юг будет обескровлен значительно раньше, чем Север, и добровольно укладывал тысячами солдат в синей и серой форме.

Собственные солдаты после кровавого штурма южной твердыни Викксбурга прозвали его «Мясником». Но Викксбург был взят, несмотря на огромные потери обеих сторон, а Грант продолжал беспощадно использовать свой численный перевес всюду, где только мог.

Все течение Миссисипи до Мексиканского залива оказалось теперь в руках федералистов. Их новый способный военачальник, генерал Шерман, с упорством бульдога рвался на Юг, к сердцу Конфедерации – Ричмонду.

Вскоре Шерман предпринял удачный обходной марш, разграбил и сжег столицу Джорджии Атланту и вышел к океану.

Игра подходила к концу, Север усилил нажим.

Шахтеры Огайо, иллинойсские фермеры, трапперы и торговцы Мэна шли под знамена Линкольна добивать обанкротившееся восстание.

История ответила ясно: разъединять Соединенные Штаты нельзя. Виновные должны были понести ответственность.

Весной 1865 года Роберт Ли сдал остатки своей измученной армии генералу Улиссу Гранту.

Двадцать семь тысяч человек, больных, оборванных и голодных, сложили оружие и были отпущены под клятву верности неделимым Соединенным Штатам.

В апреле 1865 года над развалинами форта Сэмтер Взвился старый флаг, пробитый ядрами батарей Южной Каролины четыре года назад. Все вернулось к старому.

Война кончилась. Север торжествовал.

Война кончилась – и люди немедленно забыли тот основной предлог, из-за которого она велась.

Страна была измучена, опустошена и истоптана. Поля не возделывались, в каждой семье оплакивали убитых. Юг агонизировал, тысячи освобожденных негров ходили за северными войсками, громко требуя пищи.

Федеральное правительство (Авраам Линкольн пал, застреленный в театре южанином, актером Бутсом, за спиной которого чернела зловещая тень Джефферсона Дэвиса) издало ряд законов и распоряжений по устройству негров.

Их освободили от хозяев, освободили от работы, но земли они так и не получили. Их нельзя было наказывать палками на законном основании, нельзя было покупать и продавать.

Они назывались свободными и равноправными гражданами Соединенных Штатов – и умирали с голоду вместе с женами и детьми. Исхудалые, оборванные, они возвращались к обработке постылых хозяйских полей.

Для них по существу ничего не изменилось – ярмо хозяина-плантатора сменилось ярмом северного банкира, взимавшего с плантатора арендную плату. Некоторые поля переменили хозяев, но не безразлично ли это для раба?

Летом 1865 года семейство Морфи вернулось на родину после почти трехлетнего отсутствия.

Старый дом на Роял-стрит, 89 был почти цел, в нем лишь были выбиты стекла, да крышу пробило шальное ядро в ночь штурма Нового Орлеана.

Джеральд Аллисон уже жил в своем доме, именовался «полковником» и пользовался всеобщим уважением соседей, как стойкий и непримиримый борец за свободу… Он попал под широчайшую амнистию всем мятежникам, только что обнародованную федеральным правительством. Север не хотел карать южан особенно строго, достаточно было того, что он их ограбил.

Многие плантации переменили хозяев, северные банки отныне контролировали все. Янки облепили Юг, как облепляют мухи падаль. Они торговали, основывали предприятия, строили мануфактуры вплотную у хлопковых полей, прокладывали железные дороги и поднимали эксплуатацию негров на новую, научную высоту.

Рассмотрев свои финансовые дела, семейство Морфи увидело, что они плачевны. Некоторые банковские счета были конфискованы, а наличные деньги прожиты в Европе и во время путешествий. У Пола не оставалось вообще ничего, самой богатой из всех оказалась Эллен.

Старый дом был отремонтирован, адвокатская контора Пола была уничтожена при ремонте.

Он перебрался наверх, а весь нижний этаж решено было сдавать под торговые склады. Плата за аренду да кое-какие остатки личных состояний – вот и все, что осталось у семейства Морфи к концу 1865 года.

Медленно, трудно затягиваются раны, нанесенные войной. В притихших городах Юга почти нет здоровых молодых мужчин – они остались на полях сражений. Лишь старики да калеки видны на тротуарах.

Все креольские семьи – в трауре, старые женщины оделись в черное навсегда, до своего последнего дня. Даже нарядных колясок, запряженных холеными лошадьми с коротко подстриженными хвостами, почти не видно на улицах.

Деньги креолов проглочены войной или уплыли в лапы победителей. Город тих нехорошей, кладбищенской тишиной.

Пол Морфи, маленький, нарядный, как парижская модная картинка, медленно идет по Канал-стрит. Он совершает свою ежедневную утреннюю прогулку, он бережет свое здоровье и отличается редкой пунктуальностью в выполнении предписаний врача. В глазу у него монокль, в руках тросточка, он ловко помахивает ей, как это делал когда-то дядя Эрнест.

Сколько времени убито на эту высокую технику! Впрочем, стоит ли его жалеть, это пустое и ненужное время?

Пол доходит до угла Роял-стрит и Рю-Сен-Луи, покупает утреннюю газету и входит в старинный отель «Сен-Луи».

Он усаживается в прохладном холле, куда не попадает солнце, и проглядывает газету от начала до конца. Крохотный негритенок подкрадывается со щетками и бархоткой, обмахивает Полу лакированные лодочки, получает медяк и исчезает.

Пол выходит из гостиницы, спускается по Роял-стрит, поворачивает на Рю-де-Шартр.

Сегодня воскресенье – Пол входит в собор и прослушивает красивую праздничную мессу.

Вы не ослышались, Пол Морфи теперь регулярно посещает собор на Рю-де-Шартр. Не то, чтобы он уверовал в бога, конечно нет! Но в этих старинных традициях есть своя красота, своя прелесть.

Mесса кончилась. Подошел швейцар в пышном костюме и двууголке. Пол положил на серебряную тарелочку серебряную монету и вышел на улицу.

Он останавливается на Джэксон-сквере, любуется тем, как красиво вырисовывается старинный собор на фоне зданий Кабилдо и Понталва. Здесь самое живописное местечко в старинном креольском районе Вье-Каррэ.

Постояв минуту, Пол отправляется на шумный Французский рынок. Хорошенькая цветочница Роза прикалывает к отвороту его пиджака самый красивый цветок своей корзинки: мсье Пол – постоянный клиент и очень знаменитый. Он прославился чем-то в Европе, Роза не может припомнить, чем именно…

Затем он заходит в кофейную, где почтенная чернокожая тетушка Зизин наливает ему огромную чашку кофе с молоком: никто в Новом Орлеане не умеет варить кофе так, как варит Зизин.