«Очередь за Дементьевым, – читаем мы сейчас пожелтевшие листы подшивки. – Имя его стало популярным во всех футбольных уголках необъятного Советского Союза. Это не просто игрок сборной Ленинграда, сборной СССР – это действительно необычный по классу игрок, сочетавший в себе все качества: изумительную подвижность, безукоризненную, доходящую до виртуозности, технику».
Поистине не было у нас за всю историю отечественного спорта мастера более своеобразного, более интересного, более примечательного. В конце пятидесятых годов, после шведского чемпионата мира, планета заговорила о чудотворце футбола – бразильском футболисте Пеле. Сколько места в мировой, в том числе и в нашей, советской, прессе было отведено утверждению непревзойденности техники этого игрока. Читая эти восторженные реляции, я всегда вспоминал нашего простого, чудесного русоголового Пеку. Ах, как жаль, что в его время мы не играли на стадионах Англии, не летали за океан, не совершали длительных вояжей по футбольной Европе. Случись такое, сейчас – я уверен в этом – газеты мира называли бы Пеле бразильским Дементьевым. Да, мы тогда мало встречались с командами других стран и народов. Но все иностранные специалисты, все выдающиеся мастера, которым довелось видеть Дементьева на поле, отмечали единодушно:
– Это истинная жемчужина мирового футбола!
Получив признание в родном городе, Петр в тот же год был приглашен в «Динамо», где судьба свела рабочего паренька с его кумиром – Михаилом Павловичем Бутусовым. На долгие годы этот творческий дуэт стал лучшим не только в Ленинграде, но и, пожалуй, во всем советском футболе. Два мастера, обладавших виртуозной техникой и безукоризненным видением игры, блестяще понимали друг друга, проявили редкое сходство творческих характеров, выражавшееся на поле в постоянной безошибочности действий, в точности ходов, в расчетливости, которые часто приводили в изумление даже самых тонких знатоков и самых близких друзей.
Обладая незаурядной техникой, совершенно непревзойденным искусством финта, высоким чувством паса, Петр Дементьев добровольно взял на себя роль подыгрывающего, роль «организатора возможностей» в этом творческом микроколлективе. Долгие минуты носился он по полю, обводя с веселой легкостью одного соперника за другим, притягивая на себя силы неприятельской обороны и потом, улучив момент, точным, молниеносным посылом передавал пас следовавшему с ним на одной линии или «дрейфовавшему» чуть сзади Михаилу Бутусову. Следовал рывок, удар, и мяч, как правило, оказывался в сетке.
Великий центрфорвард высоко ценил эту черту характера Петра Дементьева, часто высказывал ему свою признательность. Еще в тысяча девятьсот сороковом году, когда одна из ленинградских газет напечатала очерк о Дементьеве и привела цифру забитых им голов, Михаил Павлович прислал в редакцию письмо, в котором писал: «Прибавьте ему еще половину моих, забитых в чужие ворота начиная с тысяча девятьсот тридцать второго года. Они по праву принадлежат ему».
Незадолго до своей безвременной кончины Михаил Павлович закончил одну из глав книги воспоминаний, над которой работал долгие годы. Воздавая в этих воспоминаниях должное всем друзьям, всем партнерам, всем футбольным единомышленникам, он во всеуслышание провозгласил: «Конечно, с особой теплотой я вспоминаю своего коллегу и напарника П. Дементьева – самого техничного и самого виртуозного футболиста моего времени. Да и сейчас таких футболистов не хватает в наших ведущих командах. Дементьев, как никто другой, умел вывести меня на прорыв. Ему обязан я очень многими забитыми мною голами».
Дементьева часто, очень часто называли артистом в футболе. Он действительно с первых минут появления в большом спорте покорил всех своей истинной артистичностью, неподражаемой легкостью и красотой действий. Одной из самых характерных, самых сильных и ярких черт этого спортсмена была исключительная выразительность и естественность движений. Каждый его финт, каждый ложный выпад, каждый обманный ход воспринимался защитниками как окончательное решение. Следовал контрприем. Заставив соперника сдвинуться с места, вступить в борьбу, потерять устойчивость, он резко менял решение и оставлял противоборствующего где-нибудь в стороне или сзади – растерянного, еще не успевшего, по существу, понять, что и каким образом произошло.
Можно без преувеличения сказать, что не было у нас в футболе другого мастера, который доставлял бы столько «обид» и неприятностей защитникам. Позволю себе привести один случай, увы, далеко не спортивный, но в то же время весьма характерный.
Это произошло осенью тысяча девятьсот тридцать пятого года во время турне сборной Советского Союза по Турции. Шел очередной матч против команды Стамбула. Совершенно феноменальную игру показывал Дементьев – он несколько раз проходил с мячом от своей штрафной площадки до чужой, обводил подряд шесть-семь человек, вызывая бурю восторга и удивления на трибунах.
Особенно привлек внимание публики, заполнившей стадион, его поединок с рослым, широкоплечим, казалось, неприступным защитником турок – Арефом. Маленький Пека делал с ним все, что хотел: легко обходил слева и справа, дважды буквально пронырнул между ногами, пускал мяч в одну сторону и, обежав защитника с другой, вновь овладевал им, несся вперед, подбрасывая мяч на голове, заставляя своего сторожа растерянно созерцать эту картину, вынуждал его бросаться в ноги и, оттянув в последнюю минуту мяч на себя, спокойно оставлял за собой распластавшегося на земле турка… Смех и аплодисменты неизменно сопровождали эту дуэль.
Наконец, случилось неожиданное и ужасное: оказавшись вновь – в какой уж раз – одураченным Пекой, турецкий защитник догнал его и свалил наземь… ударом кулака. И, закрыв лицо руками, рыдая, бросился с поля. На следующий день в одной из стамбульских газет было опубликовано письмо Арефа «К русскому футболисту Петру Дементьеву». В нем он, в частности, заявлял: «Я знаю, что совершил недостойный поступок и прошу извинить меня.
Позорный шаг был сделан не по злому умыслу. Ваше непревзойденное мастерство сделало меня впервые в жизни совершенно беспомощным, и сознание невозможности ровным счетом ничего противопоставить вам, привело в исступление»…
Попутно уж скажу, что удар, нанесенный Дементьеву, оказался сильным – была рассечена бровь, и на следующую игру в Измире он, по разрешению тренера, не вышел на поле. Когда зрители узнали, что этот игрок не будет участвовать в состязании, на трибунах начало твориться чтото невообразимое. Несколько тысяч человек, взявшись за руки, непрестанно скандировали, произнося с акцентом простую русскую фамилию полюбившегося им паренька.
– Дементьев!
– Дементьев! Давай на поле, – раздавалось тут и там. Эти крики были такими сильными, требование таким настоятельным, что администрация стадиона вынуждена была отодвинуть время начала состязания. Только когда Петр Дементьев вышел на поле с перебинтованной головой, толпа немного успокоилась.
Многие советские футболисты – современники Дементьева – в различной форме выражали свое искреннее восхищение его ошеломляющим искусством. Интересно высказывание о Дементьеве другого нашего мастера футбола, другого виртуоза – заслуженного мастера спорта Федора Селина.
«Ни одному футболисту, – писал Селин, – ни нашему, ни зарубежному – никогда не удавалось обманывать меня так легко, так постоянно и красиво, как Дементьеву. Происходило это потому, что в арсенале ленинградца было всегда бесчисленное множество приемов, которые он выполнял с подлинным блеском. Мы встречались на зеленом поле сравнительно часто, и можно было предполагать, что хорошо знаем друг друга. Собственно говоря, в отношении других и в самом деле было так: даже несомненно великого Бутусова я «видел» заранее, мог готовиться к борьбе с ним, знал, как это делать. Дементьев же всегда был загадкой, всегда, оставаясь самим собой, в то же время удивлял новизной, ошарашивал неожиданными действиями. В этом заключалась огромная сила ленинградца, в этом состояла постоянная трудность борьбы с ним».
Рисуя образ этого человека, нельзя не отметить, что Петр Дементьев отнюдь не сразу стал совершенным бойцом, подлинным гроссмейстером футбола. В начале тридцатых годов люди часто видели на поле безудержного мальчишку, для которого конечный результат состязания, в конце концов, не имел никакого значения, а важна была сама игра, счастье борьбы, возможность проявить свое собственное «я». Пожалуй, самую красивую игру он показывал именно тогда, хотя красота эта была ради красоты – не больше. Бывало, в ту пору он творил чудеса: возьмет мяч, проскользнет с ним сквозь все оборонительные заслоны, дойдет почти до вратарской площадки соперников и… начинает двигаться в обратную сторону. Разъяренные игроки соперничающей команды бросаются ему наперерез, задавшись целью отобрать все-таки мяч у этого чародея, свои партнеры останавливаются, фактически выключенные из игры, на трибунах – сплошной гул, аплодисменты, смех, крики, а Пека знай себе играется – именно играется – с мячом, и никто не может помешать его забаве.
