Евгений Загорянский - Повесть о Морфи

– Эллен, кто готовил это?

– Каша подгорела, Пол? – встревожилась миссис Тельсид.

– Нет, не подгорела. Кто варил кашу, Эллен?

– Мамми Флора, Пол, как обычно…

– Мамми Флора? Так вот, твоя мамми Флора старая дура… Она выжила из ума, она и не заметит, как в кастрюлю насыпят чего угодно!

– Уверяю тебя, Пол…

– В этой каше – яд! – взвизгнул Пол. – Я не боюсь умереть, но я должен сначала выиграть процесс. Эллен, я прошу, чтобы стряпала для меня только ты, хорошо?

– А я, Пол? – грустно спросила миссис Тельсид.

– Или ты, мама… Но Эллен это легче. И вообще я больше не буду есть каши. Давай мне на завтрак яйца – их гораздо труднее отравить, так пишут во всех книжках… Налей мне чаю, Эллен, я не буду есть. Налей же мне чаю!

И Пол ушел к себе не позавтракав. С этого дня он начал требовать для себя особой, затейливой диеты, которую составил сам. Особенно он настаивал на том, чтобы руки служанок ни в коем случае не прикасались к его пище.

10 июля 1884 года Пола вызвал к себе повесткой судья Стронг, к которому попало дело о разделе наследства, состоящего из доходного дома на Роял-стрит, 89.

Судье Стронгу было за восемьдесят, он был старинным другом Алонзо Морфи и его семьи.

Получив повестку, Пол воодушевился, имя судьи Стронга придало ему бодрости. Он знал, что близится час его торжества, недостойные домогательства йэху будут теперь с презрением отвергнуты. Он долго одевался, чтобы идти в суд.

Стоял необыкновенно жаркий полдень, солнце раскалило черепичные крыши города, как сковороду.

– Надень белый костюм, Пол! – посоветовала миссис Тельсид, завязывая сыну галстук бабочкой.

– Кто это ходит в суд в белом? – огрызнулся Пол, поправляя крахмальный воротничок. – Я буду там совсем недолго, вот увидите.

И он надел черный лондонский сюртук, когда-то безупречный, а теперь побелевший по швам, заношенный до блеска.

Он шел по Канал-стрит, маленький и прямой, приподняв плечи. Ему казалось, что новоорлеанские щеголи, молодые лоботрясы в узких штанах, по-прежнему с завистью смотрят на его сюртук, полосатые брюки без отворотов и лакированные ботинки на пуговицах.

Он гордо шагал по улице, совершенно не понимая, что он смешон и жалок, что время сыграло с ним беспощадную шутку…

Он не заметил жалости, светившейся в глазах старого судьи Стронга. В собственных глазах он оставался Полом Морфи, непонятым, опальным, но все же непобедимым шахматистом.

Он шел на суд, готовясь произнести громовую речь.

Он выучил ее наизусть, эта речь должна была, как метлой, смести все козни врагов, восстановить в мире справедливость, загнать всех йэху в их вонючие логова.

Он шел в суд, а в суде никто не сможет заткнуть ему рот! Но получилось все совершенно иначе, неожиданно и непонятно. Судья Стронг попросил его присесть, в комнате их было только двое. По-видимому, судебное заседание было отложено.

Судья Стронг смотрел на Пола серыми жалостливыми глазами.

– Я хотел поговорить с вами до заседания, мистер Морфи, – сказал он мягко. – Не кажется ли вам, что лучше не доводить дела до суда?

– Почему, ваша честь? – надменно спросил Пол. – Мне нечего бояться, справедливость должна восторжествовать!

Он ни за что на свете не хотел упустить возможность сказать свою блестящую речь. Никаких мировых, никаких компромиссов!

Судья Стронг слегка нахмурился.

– Раз вы заговорили о справедливости, мистер Морфи, подумайте о правах других владельцев, которые вы отвергаете. Ваш покойный отец завещал дом на Роял-стрит пяти наследникам. Мистер Сибрандт и мистер Эдуард Морфи имеют в нем свои доли.

– Все это козни врагов, ваша честь, домыслы сутяжников и крючкотворов. Я берусь доказать, что по духу законов штата Луизиана…

– Дело не только в духе, но и в букве закона, мистер Морфи. Закон говорит ясно: вы можете не признавать других наследников, это ваше дело, но своих законных прав они от этого не теряют. Как юристу, вам следовало бы понимать это!

Внезапно вся самоуверенность Пола рассыпалась, как карточный домик.

– Вы хотите сказать, ваша честь… – забормотал он, опустив голову.

– Я хочу сказать, – перебил его судья Стронг, – что юридическая позиция истцов безупречна. Они не могут не выиграть процесса. Именно поэтому я и советую вам, мистер Морфи, не доводить дело до суда.

– Как? Они… они выиграют?

– Безусловно. Вам следует продать дом, мистер Морфи, и разделить деньги на пять равных частей. Я не думаю, правда, что вам удастся получить за дом ту большую сумму, что была за него уплачена в свое время. Цены на недвижимость сильно упали, к тому же и дом состарился…

– Дело не в сумме, ваша честь, – угрюмо сказал Пол, – дело в справедливости. Я должен сказать свою речь и добиться победы над врагами…

– Дело ваше! – сухо ответил Стронг. – Как друг вашего покойного отца, я хотел предупредить вас о неизбежном исходе процесса. Всего хорошего, мистер Морфи!

Пол вышел на улицу и только теперь ощутил свинцовую тяжесть жары. Раскаленный воздух был неподвижен, казалось, камни плавятся и текут по мостовой.

Пол шагал, с трудом переводя дыхание. Йэху победили его, повалили и связали. Ему не дадут сказать его речь, – все ясно, все предрешено заранее… Сибрандт сумел подкупить судью Стронга, старого друга его отца! Где же тогда искать справедливости?..

Он почти бежал, он торопился. Болело сердце, хотелось Поскорее вернуться в тихие комнаты старого дома.

Может быть, лучше сжечь его самому? Все что угодно, только не продавать его, не делиться с Сибрандтом и Эдуардом!

Все что угодно, только не это!

Внезапно он остановился. Как мог он не догадаться сразу? За спиной судьи Стронга стоял Джеральд Аллисон, его ленивый голос звучал в старческом голосе Стронга…

Его охватило уныние. Нет, Аллисона ему не победить, Аллисон слишком силен в этом городе…

Он со стоном сорвал с себя воротничок.

Запас энергии сразу иссяк, он еле добрел до дома.

Жара томила. Сняв влажный от пота сюртук, Пол прошел в ванную и открыл краны. Весело зажурчала вода, бегущая по запотевшим свинцовым трубам.

Пол попробовал воду рукой – подождать еще, пусть будет похолоднее… Он начал медленно раздеваться. В висках стучало, было трудно дышать.

Ванна наполнилась, Пол шагнул через край в ледяную воду…

Спустя час Эллен постучала в дверь ванной. Никто ей не ответил. Она постучала громче, вышла из своей комнаты миссис Тельсид. Они стучали вдвоем еще минут десять.

– Он в обмороке, мама! Сегодня такая жара! – Эллен побежала за слесарем, чтобы вывинтить замок.

Она не нашла слесаря и привела мсье Молло, работавшего бухгалтером на складе у Ли Сяо.

Мсье Молло с третьего удара вышиб ветхую дверь.

Пол лежал в ванне без признаков жизни. Вызванный врач констатировал смерть от кровоизлияния в мозг и ушел по своим больным.

На следующий день, 11 июля, Пола хоронили.

Гроб несли Шарль Мориан, брат Эдуард, Джон Сибрандт, Эдгар Хинкс.

Пола погребли в семейном склепе на кладбище Сен-Луи, рядом с могилой судьи Алонзо. В траурной процессии шло довольно много народу. Был там и Джеральд Аллисон. Ему стукнуло восемьдесят два года, он с усмешкой смотрел, как хоронят сорокасемилетнего.

Смерть Пола Морфи вызвала куда больше шуму, чем последние четверть века его жизни.

Телеграф работал беспрерывно, со всех концов Америки и Европы приходили соболезнования.

Все газеты помещали статьи, некрологи, стихи и портреты. Северные журналисты упрекали южан в бездушии, южные тоже не оставались в долгу. Газетная полемика дошла до ругани, намечались дуэли…

В августе 1884 года Манхэттенский клуб в Нью-Йорке созвал специальный съезд и вынес торжественную резолюцию, которая была отправлена миссис Тельсид.

Было решено, что большой портрет Пола Морфи должен висеть вечно в центральном зале клуба. На протяжении трех месяцев портрет будет стоять в траурном обрамлении. Легендарный взлет Пола Морфи надлежит запечатлеть в специальной книге.

Заметим в скобках, что такая книга никогда не была написана теми, кому было поручено ее написать…

На послание Манхэттенского клуба миссис Тельсид Морфи ответила кратким письмом, которое стоит привести полностью.

«Джентльмены!

Почести, воздаваемые Вами моему дорогому сыну, и Ваша справедливая оценка его таланта и душевных качеств на минуту смягчили мое горе. Очень Вам благодарна за это. Мне приятно думать, что существуют высокие умы, не забывшие моего сына в этом бренном и быстротечном мире.

Вы вспомнили о том, что было бессмертной славой для моего сына и источником вечной печали для его матери.

Примите, джентльмены, мое уважение.