Наверное, Рапопорт прав. Но именно Морозову к началу 80-х удалось подобрать и выстроить коллектив, обладавший великолепной совместимостью. Не будь в «Зените» такого коллектива — ни за что эта команда не стала бы чемпионом. Тренер не подтачивал его изнутри интригами, не действовал по принципу «разделяй и властвуй», что свойственно многим его коллегам. Наоборот, Юрий Андреевич давал футболистам возможность сплачиваться, воспринимать коллег по работе как братьев. Да, тренера они боялись как огня — но в страхе этом держались сообща. Садырину же, когда тот пришел на место Морозова, хватило мудрости не перестроить команду заново, «под себя», а творчески развить плоды работы предшественника.
Сергей Иванов вспоминает:
— Соревнования в одной из групп футбольного турнира Олимпиады-80 проходили в Ленинграде. При этом чемпионат СССР не прерывался. Я был на стадионе имени Кирова по служебным делам. И так вышло, что в один день там был матч олимпийского турнира, а на следующий «Зенит» проводил игру чемпионата.
Я тогда уже пользовался определенными возможностями — и после матчей мог находиться около раздевалок. А потому видел игроков «Зенита» буквально с метра, слышал их диалоги, шутки, даже перекинулся с кем-то парой фраз. И по результатам наблюдений возникло ощущение психологической устойчивости этой команды. Того, что она — на подъеме, и это не на один день.
Я почувствовал, что сила этой команды — в ее молодости и хватке. Почему? Когда ты молодой и голоден до побед, у тебя есть мощный стимул выигрывать. Позже, когда победы к тебе уже пришли и ты, скажем, выиграл три чемпионата страны, эти здоровые жадность и хватка ослабевают — такова особенность человеческой психологии. Но те парни… Помню, как выбегал на поле Казаченок. И остальные тоже. Видно было, что ребята вылетают с желанием разорвать соперника. Такое, с одной стороны, не скроешь, а с другой — не изобразишь. В других командных видах спорта — к примеру, в баскетболе — то же самое.
Желудков, Мельников, Степанов, Бирюков… Мне как болельщику следить за этой командой было одно удовольствие. Еще и потому, что тот «Зенит» показывал зрелищный футбол, постоянно стремился атаковать и забивать. Такая игра зрителям и нравится, она — магнит для болельщиков. Матч 1984 года, который, мне кажется, психологически все и решил, был выигран «Зенитом» именно так — у «Спартака» в Лужниках. Я тогда как раз вернулся из своей первой долгосрочной загранкомандировки, был в Москве и пошел на стадион. И до сих пор помню, как Желудков дважды со штрафных ударов забил самому Дасаеву в один и тот же угол!
Вспоминая о голах-близнецах Желудкова, один из самых влиятельных государственных чиновников России счастливо рассмеялся. Фамилии кумиров молодости он произносил нараспев, как будто читал стихотворение. Вот какие эмоции вызывал тот «Зенит» даже у людей, жизнь которых одним футболом, мягко говоря, не ограничивалась.
* * *
Полузащитник чемпионского состава «Зенита» 1984 года Дмитрий Баранник рассказывает:
— В своем доверии молодым Юрий Андреевич был велик и уникален. Но надо сделать оговорку: с одной стороны, он доверял, а с другой — смотрел, кто выживает. Он никого не щадил. Те, кто чего-то добился в карьере, поработав с Морозовым, прошли хорошую школу, которая дисциплинировала и закаляла на всю жизнь. Чтобы выиграть серьезные турниры, ему не хватало гибкости, психологического взаимопонимания с игроками — но в тактике и в остальных компонентах футбольной науки это был один из величайших людей футбола того времени.
Никогда не забуду историю на сборе в Сочи, где мы жили в пансионате «Нева», принадлежавшем ЛОМО. Должны были ехать на зарядку, выходим из гостиницы — и прямо перед носом у нас, молодых, закрываются двери автобуса, и он уезжает. По нашим часам, оставалось еще минуты две до отъезда, но, по часам Юрия Андреевича, мы опоздали на 15 секунд. Нам пришлось бежать сломя голову через весь город за этим автобусом — и мы успели добежать в срок. Морозов это отметил, сказал, что мы молодцы — но если в следующий раз опоздаем к автобусу, то будем оштрафованы, и нас вообще не возьмут на сборы. После того случая я уже никуда не опаздывал, и вообще опозданий не приемлю.
А тренировочный процесс был такой, что до сих пор не понимаю, — как я мог его выдержать. Подъем в семь утра. Никакого завтрака. У тебя мерили давление, проводили еще какие-то тесты. Тут же — часовая тренировка на пляже или в парке. И какая тренировка — «от ножа»! Скажем, камни здоровенные друг другу кидаешь — и попробуй не поймай. Вприсядку даже плясали — как только тренеры ни изгалялись. Но прыгучесть и сила, которые тогда были во мне заложены, сыграли свою роль. Уже когда я приехал играть в Норвегию, все тесты показали, что в 30-летнем возрасте я подготовлен намного лучше, чем молодые местные игроки. Хотя вроде бы все уже изучали физиологию и знают, что если утром встаешь и идешь работать без завтрака — это измочаливание организма. Но о восстановлении тогда никто не думал.
Завтрак был после первой тренировки. И сразу мы ехали на вторую. Было такое гаревое поле без разметки. И там мы полтора часа в безумном темпе отрабатывали прессинг. Если на этой тренировке не было крови, значит, она была неудачной. Ты должен был носиться без остановки, врезаться в человека, даже когда видел, что он уже успел отдать передачу. Или ты — его, или Юрий Андреевич — тебя. Отсюда и кровь. Но парадоксально, что травм на таких тренировках не было, все ни на секунду не теряли концентрации. В команде было 25 человек, которые в равной мере претендовали на десять мест в составе и адским трудом доказывали свою состоятельность, и только позиции вратаря Миши Бирюкова были непоколебимы. Конечно, в такой обстановке были неизбежны конфликты между игроками, доходившие и до драк. Более того, они где-то даже сознательно подогревались и провоцировались. Это был своего рода дарвинизм — кто сильнее, тот и выживет.
— А была какая-то ревность со стороны ветеранов команды по отношению к молодежи, стучавшейся в основной состав, — Сергею Дмитриеву, вам?
— Думаю, всех молодых проверяли на характер. Просто так авторитет заработать было нельзя. Старики били по ногам молодых — и смотрели. Если ты с криком упал и сделал вместо одного переворота три — к тебе одно отношение. Если стерпел, быстро встал, снова пошел в борьбу, опять получил по ногам, вновь встал — совсем другое. Тогда ты становился одним из них. Не каждый способен был через такое пройти и не сломаться — но оставались действительно самые сильные.
— Какими были отношения игроков с Морозовым за пределами поля?
— Я в ту пору был совсем молодым, но и об опытных ребятах могу сказать — он был им не друг и не брат. Не дай Господь было встретить его на базе в Удельной в коридоре или на лестнице. Только слышали, что открывается его дверь на втором этаже, все прятались по комнатам или в любые углы — лишь бы не попасться на глаза. Причем касалось это не только футболистов, но и обслуги базы. Была такая примета: встретил Морозова — хорошего не жди. Такие были времена, что считалось: тренер должен быть Наполеоном.
Намного позже, в 1999 году, я не раз общался с Морозовым уже после того, как провел много лет в Норвегии, а он вернулся в «Зенит». И вот тогда увидел, что это по своей сути очень добрый и ранимый человек. Мне немножко жалко его и других подобных людей. Потому что всю свою жизнь они работали под небывалым, нечеловеческим прессом. Вообще, работа тренера очень сложная — и нередко приводит к проблемам с алкоголем. Особенно в то время. Не секрет, что и у Юрия Андреевича было подобное, и у его учителя Валерия Лобановского. У них — так же, как у игроков советских времен — отсутствовала другая возможность расслабиться, переключиться. Тренер — это была своего рода роль, и она, как тогда считалось, требовала определенной модели поведения. Вот Юрию Андреевичу и нашли роль деспота, которую ему нужно было постоянно играть. А это, мне кажется, противоречило его человеческой сути. И в этом была его драма, которая, возможно, не позволила ему до конца реализоваться профессионально и быть оцененным по-человечески.
Эту мысль Баранника в нашем разговоре в Санкт-Петербурге 14 лет назад по большому счету подтвердил сам Морозов:
— Игроки знают, что, несмотря на мою жесткость, я их люблю — без этого в футболе делать нечего. Просто у нас профессия такая — суровая. 330 дней в году ты один на один с игроком. Ты должен и потренировать его, и машину с квартирой выбить, и ребенку детский сад… У тренера накапливается огромное напряжение, и, если он чувствует, что ему отвечают неблагодарностью — может последовать срыв. Если начать сюсюкать с игроками, они сядут тебе на шею, станут диктовать свои условия — тут всякая работа прекратится.
