Головная линия пряма, положительна, неизбежно посвящена логике; она не так длинна, чтобы выражать высшее разумение, и не через нее он получает свои главные качества. Его разум не светильник: он – секира или шпага.
Его чрезвычайно четырехугольные пальцы, дают ему тиранию видимого порядка, чрезмерную ненасытную любовь справедливости. Все существующее вещи кажутся ему дурными; все пирамиды кажутся ему по-нагнувшимися в их основании; все здания неправильны для его взгляда. Все дурно. Кто же может соорудить, иссечь, написать, положить основание? Он.
Другие – все дети, другие – женщины, все эти великие люди, все великие мыслители.
Он один – мужчина; у одного него мужественный талант.
Второй сустав большого пальца силен, толст, не будучи длинен; его логика энергична, нервна, но ей недостает силы, она более придерживается парадоксов, чем разума.
Первый сустав большого пальца, воля, смешанной длины; она не неослабная властительница, ищущая прогресса и совершенствования; она очень сильна, очень толста, очень сопротивляющаяся, и особенно раздута по сторонам, что, как видели уже сто раз, выражает упрямство, – упрямство непобедимое, и следовательно еще раз гордость.
Вот оружие для борьбы: оно могущественно, оно, по нашему мнению, полно. Вот и сама борьба – Марс, которым он должен извлечь пользу из этого оружия.
Руки Прудона жестки; это непрестанная, неустающая деятельность, стойкость, энергия при нападении, энергия, которая никогда не ослабевает и которой покровительствует упрямство.
Бугорок Марса громаден и чист, это: принятое намерение, твердость, постоянство, презрение к тому – что скажут.
На равнине Марса замечают крест.
Крест в ладони, – это ожесточенная бесконечная война – война всему и против всего; это палящий, лихорадочный жар к битве беспощадной, жестокой, вечной, которому жесткая рука прибавляет пожирающую деятельность.
Мы очень редко встречаем крест на ладони и, между прочим, однажды в руке одного журналиста, известного по своим злобным нападкам.
Глубокая и красная линия жизни прибавляет к этим инстинктам грубость, жесткость, даже зверство, когда возбуждено могущественное влияние Марса.
Расположенная таким образом рука, повсюду ищущая предметов для борьбы, нападала бы на все сразу в своем воинственном пыле, но ее удерживает главный инстинкт, которым наполняет ее один предлог.
Слишком четырехугольные пальцы дают ему, будто плащ, любовь к справедливости.
И вот он выходит играющим барабанщиком. Справедливость – все: справедливость – божество. Подите! она более божества; оно несправедливо; божество – справедливый человек, а этот справедливый человек, где он?
Это, без сомнения, Прудон.
Но разве Прудон атеист? Разве он не признает никакого божества? Едва ли.
Этот ужасный человек скрывает под своей жесткой корой любящее сердце: его линия сердца богата, прекрасна и разделяется на отростки; он любит свою небольшую семью, он счастлив ею и с ней; быть может, он по-своему любит и человечество; но гордость запрещает ему это выказывать, и его сердце, столь богатое, сколь возможно, повинуется гордости.
Пойдем еще далее.
Приподымем эту занавесь атеизма, сбросим этот плащ неверия.
В руке у Прудона есть мистический крест.
Прудон суеверен.
Его воинственный пыл, его философский ум увлекают его далее, чем он хотел бы, что написано – написано. Его упрямство запрещает ему взять обратно однажды сформулированную мысль: его гордость никогда на это не согласится (jacta est alea!); он не может уверовать в процессии и формулы церкви, но он сам чувствует тайное и могущественное впечатление; он предчувствует, что существует властитель, Творец, Судия, ясная жизнь, которую он напрасно хочет изгнать из своей мысли; он видит высшее существо в природе, в небе, в бесчисленных звездах, в заходящем солнце и восходящей луне; в особенности оно гнетет его в уединении, и иногда он трепещет; он слаб, – и возвышает голос, подобно малодушным, которые поют для возбуждения смелости; но та же идея, та же печаль, то же сомнение возвращается к нему беспрестанно, внушаемое мистическим крестом и Сатурном, и тогда он изменяет себе, даже в своих сочинениях, он то умиляется заупокойною литаниею; то насмехается вместе с сатаною; он путается, сомневается, богохульствует, дабы забыться, но он полон страха.
Вы тщетно будете отрицать; мы имеем доказательства в нашей науке: никогда эти знаки не обманывали нас, – никогда! Когда мы встречали их, – никто не отрицался от этого влияния, и сам Прудон не мог бы отречься от него.
Он нам сказал, когда мы с удовольстви ем нашли эти знаки в его руке:
– Да, так было в моей юности.
Но если это было так в вашей юности, г. Прудон, то так осталось и до зрелого возраста, ибо черта не изгладилась. Если жизненная сила, которая теперь так быстро и энергично протекает по вашим жилам, ставит вас выше этих предчувствий, то когда настанет время детской немощности, эти идеи будут кружиться над вами еще гуще, еще мрачнее, чем когда-либо и не один раз вы упрекнете себя за свое опасное ученье и за зло, которое вами сделано.
Но мы еще не спрашиваем вас, могли ли вы сопротивляться наглости ваших инстинктов? И если должно гибнуть общество, то не были ли вы посланы, со многими другими, скитальцами в тени, вредить, каждый по своей силе, когда настанет время .
Разве наш век не железный?
По нашему мнению, Гот один из наиболее правдивых, тонких, остроумных артистов нашей эпохи, особенно замечательный по своему уму и превосходному такту. Он знает, до чего можно дойти в комическом, не будучи тривиальным; он знает, до чего можно идти в чувстве, не доходя до плаксивости; он чувствителен, симпатичен, пылок, смел, но всегда господин самого себя.
Его господствующие планеты суть: Юпитер, который дает ему веселость, увлекательность, уверенность. Венера, дающая прелесть, удивительную комичность, и Меркурий, который дает ему такт, ловкость и проницательность. От Юпитера он получил белый цвет лица, экспансивность, чистый голос; Венера вместе с черными волосами дает ему дугообразные брови, довольно мясистый нос и несколько круглые формы, – чувство и симпатичность; Меркурий делает его легким, гибким, грациозным и прозорливым; Марс – смелым.
Его гладкие пальцы дают ему умеренность и произвольность, и по причине этих гладких пальцев он видит быстро и в то же время верно, ибо философский узел у него развит, и потому что пальцы его четырехугольные, а сустав логики силен. Его четырехугольные пальцы делают его рабом правила, которого он никогда не нарушает, даже в своих пробах, по-видимому самых смелых; Меркурий внушает ему наклонность к нововведениям и свободе в искусстве. Он имеет в руке Шокмаха и Бинаха: Венера уравновешивает его качества и дает его голосу, то комический юмор, то нежность и симпатическую приятность.
Венера ослабляет твердость правила и каприз независимости. Его пальцы, толстые в третьем суставе, и развитый бугорок большого пальца, одаряя артиста большой наклонностью к чувственным наслаждениям и особенно к наслаждениям любви, свидетельствуют о могуществе Венеры над его духовною организацией. Он, наверно, сладострастен и его линия сердца, довольно яркая, но сравнительно короткая, то есть начинающаяся только между бугорком Юпитера и Сатурна, объясняет нам, что он привязывается сначала вожделением, а потом уже сердцем. Его большой палец выражает более логики, чем воли и постоянное состояние нерешительности, благоприятствующей непринужденности. Его любезность, охарактеризованная замечательным развитием бугорка Венеры, делает для него отказ весьма трудным, и он сопротивляется только вследствие силы неодолимой инерции, по нашему мнению, потому, что он всегда знает, что делает, почти в то же время, как в нем зарождается прихоть или вдохновение, и потому что второстепенное влияние Марса увлекает его не к нападению, а к сопротивлению только: это спокойный и полный бугорок Марса дает ему его кротость, ровность характера, и его громадную непоколебимую безропотность. Его линия счастья, оборванная у головной, была мгновенно остановлена одною идеей, ложным расчетом, или по крайней мере таким расчетом, который на минуту был ему вреден, ибо оттуда она снова начинается.
Между артистом Готом и академиком – Эмилем Ожье существует большое сходство, и так как в природе все гармония, их руки также имеют сходство, с тою легкой разницей, что у Гота, драматического артиста, пальцы четырехугольные, дающие ему любовь и искание правды, тогда как у поэта пальцы смешанные и предназначены более к работам воображения.
Гот составил этюд жестов и был столь добр, что поделился с нами.
Его система показалась нам слишком замечательной, чтобы не быть напечатанною. Но так как существует одна только истина, то увидят, что его система, построенная на ежедневных наблюдениях, совершенно согласуется с нашей системой, основанной на каббале.
