Дэвид Айвз
Слова, слова, слова
Words, Words, Words by David Ives
Перевел М.Немцов
Первая постановка: январь 1987 г.
Свет загорается, и мы видим трех обезьян, тюкающих по клавишам трех пишущих машинок. За ними покачиваются качели из автомобильной покрышки. Обезьян зовут МИЛЬТОН, СВИФТ и КАФКА. КАФКА — девочка. (На них не должно быть обезьяньих костюмов, кстати сказать. Вместо этого они одеты в такие детские наряды, которые шимпанзе носят в цирке: белые рубашечки с галстуками-бабочками на мальчиках, платьице в оборочках на КАФКЕ.) Несколько минут они печатают, каждая — со своей скоростью. Затем МИЛЬТОН возбужденно пробегает по сцене, опирясь на костяшки пальцев рук, качается на покрышке, прыгает обратно на свою табуретку и продолжает печатать. КАФКА задумчиво ест банан. СВИФТ колотит себя в грудь и обнажает зубы, потом возвращается к клавишам.
СВИФТ: Я не знаю. Просто уже и не знаю даже…
КАФКА: Тише, пожалуйста, я тут пытаюсь сосредоточиться. (Некоторое время печатает пальцами ног.)
МИЛЬТОН: Ладно, что у тебя получилось?
СВИФТ: У меня?
МИЛЬТОН: Ну да — попал на что-нибудь? Давай послушаем.
СВИФТ (читает то, что напечатал): «Пиньг дробба ффт ффт ффт очаговоскошенная карцинома.» Вот пока и все.
КАФКА: Мне это «ффт ффт ффт» нравится.
МИЛЬТОН: Ага. Как бы звукоподражание.
СВИФТ: Не знаю. По мне, так еще поддать надо.
МИЛЬТОН: Пару шуток всегда можно и потом вставить. Сначала надо линию мысли провести.
СВИФТ: Но как ты думаешь — это уже «Гамлет»?
МИЛЬТОН: А чего ты у меня спрашиваешь? Шимпанзе я и есть шимпанзе.
КАФКА: Хоть бы намекнули, что ли…
СВИФТ: Ага. Или совещание по сюжету устроили б.
МИЛЬТОН: Но это бы подорвало саму цель эксперимента.
СВИФТ: Я знаю, знаю, знаю. Три обезьяны, печатающие до бесконечности, рано или поздно создадут «Гамлет».
МИЛЬТОН: Точно.
СВИФТ: Совершенно случайно.
МИЛЬТОН: А доктор Дэвид Розенбаум вот в той будочке это обоснует.
СВИФТ: Но что такое — «Гамлет»?
МИЛЬТОН: Откуда я знаю?
СВИФТ (КАФКЕ): Что такое «Гамлет»?
КАФКА: Понятия не имею. (Молчание.)
СВИФТ (со внезапным просветлением): А ведь знаете — это в самом деле глупо!
МИЛЬТОН: А тебе есть чем заняться получше в этой клетке? Чем скорее мы создадим эту хренотень, тем скорее выйдем отсюда.
КАФКА: Типа печать — или смерть, но с подвохом.
СВИФТ: А чем мы обязаны этому Розенбауму? Этим парнем за решеткой, который стоит и рассказывает публике: «Вот это Мильтон, вот это Свифт, а вот это — Кафка», да? Чтобы с нас посмеялись?
КАФКА: А что такое вообще Кафка? Почему я — Кафка?
СВИФТ: Спроси чего полегче.
КАФКА: Что такое Кафка?
СВИФТ: И все его четвероглазые дружки помирают с хохоту.
КАФКА: И как мы должны после этого писать «Гамлет», если мы даже не знаем, что это такое?
МИЛЬТОН: Ладно, ладно, значит, шансы наши не очень велики.
СВИФТ: Ага — и получать такое от мужика, который считается умным? Такое — от мужика из Колумбийского Университета?
МИЛЬТОН: Я это вижу так: за нашими страницами следит Провидение, поэтому пишем черновики, как получится.
КАФКА: А сам-то, Мильтон? Что у тебя вышло?
МИЛЬТОН: Сейчас поглядим… (Читает.)
«О первом преслушанье, о плоде
Запретном, пагубном, что смерть принес
И все невзгоды наши в этот…»[1]
КАФКА: Эй, а ведь недурно! Тут какой-то ритм есть! Еще как поётся!
МИЛЬТОН: Правда?
СВИФТ: Но разве это Шекспир?
КАФКА: Какая разница? У него тут настоящий голос прорезался!
СВИФТ: А что доктору Розенбауму до его голоса? Ему разве есть дело до подлинной творческой индивидуальности?
МИЛЬТОН: Давайте на секунду взглянем на все это с точки зрения самого Розенбаума…
СВИФТ: Еще чего! Он нас сюда притащил, чтобы мы ему строкаж выдавали, а потом вдруг ему в голову приходит, что требуется просто набело переписать чье-то чужое барахло. (Вываливает миску орешков.) Нас тут орешками кормят за то, чтобы мы за кого-то вкалывали!
МИЛЬТОН: Писать — вообще работа для дураков, Свифтик.
СВИФТ: Вот она меня и взбесила.
МИЛЬТОН: Ну почему бы нам тогда не затянуть потуже пояса и не покончить с этим проектом? Назначим себе график. Печатаем пару часов утром, на свежую голову, затем — перерыв. Разгоняем старые соки. Еще пару часиков — днем, затем на покой, двинуться папайей и помастурбировать. В чем проблема?
СВИФТ: Если б этот Розенбаум хоть чего-нибудь стоил, мы бы работали на словопроцессорах, а не на этой вот рухляди. Ему еще повезло, что нашел троих, которые так хорошо печатают, а относится он к нам как к этим недоумкам из зоопарка в Бронксе. В смысле — качели из автопокрышки? За кого он нас принимает?
МИЛЬТОН: А мне качели нравятся. По мне, так очень трогательный штришок.
СВИФТ: Я не могу работать в таких условиях! Чего удивляться, что я создаю мусор?
КАФКА: А как у тебя там дальше, Мильтон?
МИЛЬТОН: Что — вот это?
КАФКА: Да, почитай нам еще.
МИЛЬТОН: Бла-бла-бла…
«…что смерть принес
и все невзгоды наши в этот бламмагам.
Носки туквюрст и колоколль.»
Пауза
Что скажете?
КАФКА: «Бламмагам» — это хорошо.
СВИФТ: Н-ну-у. Я не знаю…
МИЛЬТОН: А в чем дело? В тоне? Я знал, что это у меня как-то за уши притянуто.
СВИФТ: Я просто не уверен, что здесь присутствует та же самая выразительная интенсивность, тот же обостренный лирицизм, что в первой части.
МИЛЬТОН: Ну, конечно, переписывать нужно. А что не нужно-то? Это же черновик! (Включается красный свет и звучит зуммер.) Свет зажгли.
СВИФТ зажимает ладонями глаза, МИЛЬТОН закрывает руками уши, а КАФКА — рот. Все вместе они образуют «Не вижу зла, не слышу зла, не изрекаю зла.»
СВИФТ: Вот оно.
КАФКА (сквозь руки): Они наблюдают?
МИЛЬТОН (прижимая руки к ушам): Что?
КАФКА: Они за нами наблюдают?
СВИФТ: Не знаю. Я не вижу ничего. Я глаза лапами закрыл.
МИЛЬТОН: Чего?
КАФКА: Ну в чем тут смысл?
СВИФТ: Почему обязательно надо снимать на пленку наши движения кишечника?
МИЛЬТОН: Чего?!
СВИФТ: Выключили. (Они убирают руки.)
МИЛЬТОН: Ну, а у тебя как дела, Франц? Что получается?
КАФКА: Н-ну… (Читает то, что напечатала.) «К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.»
СВИФТ: Это что — постмодернизм?
КАФКА: И так двадцать строк.
СВИФТ: По крайней мере, все результаты у него съебнутся.
КАФКА: Так двадцать строк — и я пересохла. У меня наступил писательский затор. Я почувствовала, что повторяюсь.
МИЛЬТОН: Так ты думаешь, это и есть «Гамлет»?
КАФКА: Во-первых, я вообще не понимаю, что я здесь делаю! Я не писатель, я обезьяна! Я должна раскачиваться на ветвях и выкапывать муравьев из муравейников, а не сидеть под лампами дневного света по десять часов в день!
МИЛЬТОН: Это точно — до садов нашей милой Африки путь ох как неблизок. «Где между рощами луга виднеются, отлогие пригорки, где щиплют нежную траву стада…»
КАФКА: Рай, что ли?
МИЛЬТОН: Потерянный!
СВИФТ: Потерянный!
КАФКА: Потерянный!
МИЛЬТОН: Я пытаюсь обратиться к этой теме вот в этом новом произведении, но все пока что еще очень сыро.
СВИФТ: Единственно потому, что они могут держать нас взаперти, они считают себя могущественнее нас.
МИЛЬТОН: Но они и так могущественнее нас.
СВИФТ: Единственно потому, что они контролируют средства производства, они считают, что можно угнетать рабочих.
МИЛЬТОН: Как есть, так и есть. Что ты с этим поделаешь?
СВИФТ: Эй — а почему это ты всегда с такой дьявольской готовностью оправдываешь отношение Розенбаума к приматам?
