Мюррэй Шизгал
ЛЮБОFF [=ЛАВ, =LUV]
LUV by Murray Schisgal (1963)
Перевод Николая Шнейдер
Вечер.
Мост. Ограда моста пересекает сцену, образуя слева в углу неглубокую нишу, затем уходит все выше, выше и исчезает из поля зрения. Справа — большая красная катушка с тросами, поддерживающими ограду моста, через равномерные промежутки. Там же, справа в углу стоит сдвоенная деревянная скамейка, одной стороной повернутая к авансцене, другой стороны не видно. Скамейку освещает старый чугунный фонарный столб, который стоит рядом. Слева — неприметный ящик с песком, размером не более трех апельсиновых коробок. Еще левее — плетеная металлическая урна. Бордюрный камень, начинаясь от угла, окаймляет всю сцену.
Слышны слабые звуки туманного маяка (наутофона), плеск волн, шум моторов, бакенного колокола и т. п.
Гарри Берлин (высокий, дряблый, с щетинистыми усами, в заношенной и помятой одежде: на нем потертая темно-зеленая вельветовая куртка, вылинявшая джинсовая рубаха с расстегнутым воротником, галстука нет, брюки цвета хаки, которые ему велики и подвязаны веревкой, на ногах грязные белые кеды) стоит в глубине сцены, спиной к зрителям. Он, опирается на ограду в нише, смотря то на звезды, то на воду.
Милт Менвилл (худой, бодрый, ниже среднего роста, одетый в явно перелицованный «а-ля континенталь» коричневый костюм; на нем розовая рубашка с закрученным воротником, ярко-желтый галстук и карманным платок, огромные запонки, коричневые замшевые туфли) входит, останавливается, нетерпеливо прохаживается, посматривая на свои часы; вскоре замечает урну; его непреодолимо тянет к ней; он склоняется над урной, достает выброшенное серое пальто «в рубчик» с вельветовым воротником, внимательно его изучает.
Гарри оборачивается. Милт замечает его. Милта осенило и он пытается вспомнить, где он видел раньше этого человека. Гарри достает из кармана блокнот с карандашом, пишет записку, пришлепывает ее к ограде; сбрасывает свою куртку и забирается на ограждение.
Милт: (узнавая, приближается к Гарри) Эй!..
Гарри оборачивается и смотрит на него сверху
Милт: Гарри?.. Точно, Гарри!.. Гарри, Гарри Берлин! А я заметил тебя и подумал, что этот тип — Гарри Берлин! Просто держу пари, что это Гарри! Точно! Это же сам старина Гарри! (Хватает Гарри за руку, пожимает ее) Ну, как ты? Как поживаешь? Как дела, Гарри? (Гарри садится на корточки, медленно спускается с ограды) Слушай, Гарри… я же не видел тебя лет пятнадцать! Помнишь, тогда, на выпускном?.. Мы расставались, а я еще сказал: «Давай, не теряйся!», а ты сказал: «ОК, позвоню через пару дней». И всё! И тишина! Гарри, пятнадцать лет…
Гарри: (пытаясь понять, кто это) Неужели пятнадцать лет?
Милт: Пятнадцать лет.
Гарри: Даже не верится.
Милт: Через месяц — ровно пятнадцать лет.
Гарри: Да, время летит.
Милт: Это точно.
Гарри: Пятнадцать лет через месяц…
Милт: Пятнадцать лет…
Пауза
Гарри: А Вы кто?
Милт: Милт! Милт Мэнвил! Твой старый школьный приятель.
Гарри (пожимая руку): Точно, Милт! Милт Мэнвил!
Они обнимаются, весело смеются. Пока Милт говорит, Гарри надевает куртку, затем срывает и мнет записку, бросает ее за ограждение
Милт: Спроси меня, Гарри, как я жил все это время, и я отвечу тебе, что великолепно! Я стал брокером: акции, облигации, ценные бумаги, сам понимаешь. Деньги — рекой, просто потрясающе. А по ночам занимаюсь разными старинными безделушками, так для себя, для души. Тоже неплохие деньги. А спроси-ка, женат ли я? Да, Гарри, да. В конце концов, я женился. На Эллен. Чудесная, чудесная девушка. Сделал для нее всё. Дом в пригороде — без дураков, 35 тысяч дохода, а какой сад! Большие, мощные деревья, ты бы их видел. А посмотри-ка на эти часы! Чистое золото, 22 карата! (распахивает пиджак, показывает яркую подкладку): Видишь лейбл? (расстегивает рубашку) Шелковое белье. Импорт. Вещь! Да? (поднимает руку): А понюхай это, давай, понюхай. (Гарри неохотно приближается. Милт прижимает его голову себе под мышку): Не плохо, да? Чувствуешь?.. (Торжественно) Ну, а как ты, Гарри? Выкладывай.
Гарри (траурно): Ужасно, Милт, просто кошмар. Хуже и быть не может. Я — на грани. Все рухнуло.
Милт (озадаченно): Не понял.
Гарри: Мир, Милт. Люди. Жизнь. Смерть. Извечные вопросы. Кончено.
Милт (по-прежнему в недоумении): Ох.
Гарри (обняв Милта, идет вперед): Не прошло и двух недель после выпускного, как… случилось это! Как гром среди ясного неба! Разочарование. Отчаяние. Истощение. Работа. Всё одно к одному.
Милт: Ох, оххх.
Гарри садится на бордюрный камень. Милт подкладывает белоснежный носовой платок и садится рядом
Гарри: Помню, как сейчас… я сидел в парке. Было воскресенье, такой теплый день. Даже солнце припекало шею. На коленях у меня лежала открытая книга, и я мечтал, думал… о перспективах, о будущем, строил планы… а потом… вдруг… как бы невзначай, я открыл глаза и увидел прямо перед собой… как бы это сказать? Милт, это был пёс. Фокстерьер. Клянусь, это был фокстерьер. Но кто бы мог подумать, я…
Милт (перебивая): Гарри, скажи проще, что увидел собаку.
Гарри: Да, это была собака…
Милт: Собака. Продолжай.
Гарри: И… он был там, прямо передо мною, он сидел на задних лапах и… он был похож на старичка с маленькой седой бородкой и маленьким морщинистым личиком. Дело в том, что он… Милт, он смеялся. Он смеялся громко и отчетливо, также как я сейчас говорю с тобой. Я остолбенел. Я не мог пошевельнуться. Не понимал, что происходит. Потом он встал и стал ходить на всех четырех лапах и… когда он подошел ко мне,… когда он подошел ко мне, он поднял заднюю лапу и…
Милт: Нет.
Гарри (кивая головой, с искаженным лицом): Прямо на мои габардиновые брюки. Они намокали на моих глазах, намокали и намокали… и стали … абсолютно мокрые, насквозь… Клянусь! А он… развернулся и ушел. Это было как… Это было так нереально, на первый взгляд даже бессмысленно. Я подумал тогда … я подумал… (взволнованно): Почему я? Среди сотен, тысяч людей в парке, он выбрал меня! Почему? (Милт смущенно оглядывается) Что это значит? Как ты это можешь объяснить? (успокаивается) Тут-то все и началось. Все началось с этого. Все, все изменилось с той минуты, все поменялось для меня. Как будто бы я оказался на краю пропасти и глянул вниз. Как мне тебе это объяснить? Какими словами? Это было отвратительно, Милт! И я познал… познал, что мир, в целом, прогнил в бессмысленном зловонии, и далее ничто не имеет никакого значения. Ничто!
Милт: Ты же хотел поступать в медицинский?
Гарри: Не смог.
Милт: А книга, ты же писал книгу?
Гарри (воздевая руки): Бесполезно.
Милт: А изучение греческого?
Гарри: Нет, не могу. (Встает, подходит к песочному ящику, ходит вокруг. Милт тоже встает) Бессмыслица. Нет modus vivendi. Я должен был найти ответ, смысл. Я путешествовал, везде ездил и все осматривал. Я учился у брамина в Калькутте, у буддиста в Нагойе, у раввина в Лос-Анджелесе. И ничего. Я ничего не нашел. Куда было обратиться, и что было делать? Я начал пить, играть в азартные игры, жить в борделях, курить марихуану, брать уроки гитары… и ни-че-го. По-прежнему ничего. Но сегодня вечером… Милт, сегодня вечером я собрался покончить со всем этим и совершить глупый, отвратительный поступок… последний поступок!
Милт (смотрит на ограждение): Ты ведь не собираешься…
Гарри: Верно.
Милт (подходя к нему): Ужасно, как это ужасно, Гарри! Мне сейчас стыдно за тебя. Мне стыдно, что я был твоим однокашником.
Гарри: А ты спроси меня, во что я верю, Милт?
Милт: Во что ты веришь, Гарри?
Гарри: Я ни во что не верю, Милт.
Милт: Ни во что? Это ужасно. Как можно жить, не веря ни во что?
Гарри: В том-то и дело. Я понял. Ответа не существует. Ответ — там, внизу.
Он показывает на ограждение и идет к скамье
Милт (разворачивает Гарри лицом к себе): Давай не терять головы. Возьмем себя в руки. Успокоимся. Успокоимся. А сейчас послушай меня. Я понимаю. Я понимаю все, что ты сказал, но Гарри… Ты не думаешь, что это странно, даже более чем странно, что я случайно проходил именно здесь и именно в ту самую минуту, когда ты задумывал это страшное мероприятие?
