Но наступавшие не думали об этом. Такая ярость, такая ненависть, такое желание победить толкали их вперёд, что казалось — каменные стены сейчас дрогнут и попятятся назад перед этим напором.
— Ай-яй-яй, как страшно! — сказал Брусенцов. Не нагибая головы под пулями и осколками, разноголосо жужжавшими в воздухе, поручик глядел поверх бруствера — он командовал одной из батарей Турецкого вала.
Серая волна наступающих катилась вперёд. Ползли бронемашины, которые отсюда сверху казались похожими на утюги.
— Ничего, ребятки, сейчас мы их успокоим, — повернулся к артиллеристам Брусенцов.
Ребятки — бородатые старослужащие солдаты — стояли у орудий, ожидая команды. Откуда-то с правого фланга донёсся протяжный свисток.
— Огонь! — крикнул Брусенцов, продолжая улыбаться. И сразу же воздух начали рвать орудийные залпы.
Красные командиры шли в атаку вместе со своими бойцами — даже командиры полков, даже начдив 61-й. С винтовкой в руках начдив бежал вперёд и, задыхаясь, кричал:
— Даёшь Врангеля!.. Даёшь Крым!
Перед его глазами вдруг мелькнули мешковинные штаны с надписью «и сынъ».
Красноармеец, на котором были эти штаны, нагнувшись над убитым товарищем, высвобождал из мёртвых рук винтовку.
— Некрасов, душа с тебя вон! — крикнул начдив. — А ну марш назад!
Андрей, с винтовкой в руках, разогнулся:
— У меня плёнка кончилась…
— Назад, тебе сказано! Твоё дело…
Начдив не договорил. Ударивший рядом снаряд вырвал землю у них из-под ног, бросил в разные стороны…
Андрей поднялся, обтёр лицо рукавом. А начдив остался лежать на земле. Опустившись на корточки, Андрей приподнял его голову. Начдив силился что-то сказать и не мог. Вместо слов изо рта у него лезли розовые пузыри. Гимнастёрка у самого ворота набухла кровью.
Мимо них с криком бежали в атаку бойцы. Андрей подхватил с земли винтовку и побежал вместе со всеми.
Орудийная пальба сливалась в сплошной гул. Цвиркали над головами пули. В бычий лоб броневика ударил снаряд. С тяжёлым скрежетом машина повалилась набок, затрепыхались над мотором лоскуты огня.
Из люка вывалился матрос в тельняшке, закрутился волчком, сбивая с себя пламя.
С другого броневика сшибло башню. Неуклюже развернувшись, он пошёл назад, к своим.
Штурм продолжался, но атакующих становилось всё меньше. По обе стороны от Андрея падали бойцы: одни — чтобы хоть на время укрыться от смертельного огня, другие — насовсем утыкались мёртвым лицом в пыль.
По земле словно бы молотил ливень. Крохотные ямки возникали, пропадали и появлялись снова. Сюда были пристреляны пулемёты белых, и сквозь эту свинцовую завесу пройти было нельзя. Здесь, в каких-нибудь ста саженях от Турецкого вала, атака захлебнулась. Бойцы повернули назад.
Андрей остановился в нерешительности. Вперёд пути не было, а назад бежать не хотелось. Петляя, как будто этим можно было перехитрить пули, он резко метнулся в сторону и спрыгнул в глубокую воронку от фугаса.
Там уже было человек десять живых, почти все в чёрных кожаных тужурках. Андрей узнал в них — вернее, угадал — стрелков латышского полка. Здесь была и знакомая ему женщина-комиссар.
Ей бинтовали голову белой тряпкой — наверное, рукавом от чьей-то рубахи. На глазах у Андрея тряпка становилась красной.
— Здесь сидеть бессмысленно, — говорила женщина слабым и решительным голосом. — Надо идти вперёд.
— Наши отступили, — сказал Андрей в воздух.
— Тем более! Мы пойдём вперёд, и все пойдут за нами… Товарищ Арвид, товарищ Карл, идёмте.
Женщина выбралась на край воронки и распрямилась во весь рост.
— За революцию! Вперёд! — пронзительно закричала она и побежала, вернее, пошла, потому что бежать у неё не было сил.
Латыши молча двинулись за ней, Андрей — за ними.
Счастье улыбнулось этой странной и отчаянной женщине. Врангелевские пулемёты молчали, потому что стрелять сейчас было де по кому: красные откатились далеко назад.
Поддерживая своего комиссара под руки латыши что было сил побежали вперёд. Пулемёты белых, спохватившись, снова зататакали, замолотили пулями по земле. Но только поздно: латыши и Андрей уже были в мёртвой зоне, слишком близко к стене, чтобы их могли зацепить пули. Лишь двое в чёрных тужурках остались лежать, пришитые к земле свинцовой очередью.
Остальные скатились в глубокий ров и прижались к стене Турецкого вала. Андрей огляделся.
Латыши хлопотали над женщиной-комиссаром: во время перебежки её снова ранило.
— Товарищ, — едва слышно сказала она Андрею. — Я тебя помню. Я тебя где-то видела… Скажи — за нами, пошли?.. Атака продолжается?
— Да, да… конечно, — ответил Андрей.
Женщина гордо улыбнулась и закрыла глаза.
Батарея Брусенцова — как и все батареи на Турецком валу — получила передышку. Сам поручик сидел на подножке орудийного передка, курил папироску и смотрел, как солдаты прибирают стреляные гильзы, чистят после боя орудия.
— Четвериков! — сказал поручик беззлобно. — Это ж дальномер, деликатный прибор… Как же ты с ним обращаешься? Ты что, готтентот?
— Не, — ответил рябоватый солдат. — Вятский я…
Брусенцов улыбнулся:
— Вятские — ребята хватские. Семеро одного не боятся, попадись он сонный да связанный…
Артиллеристы охотно посмеялись — не старой этой прибаутке, а чтобы сделать приятное поручику. Они с ним ладили.
Вдоль бруствера шли, спеша куда-то, два генерала и молодой щеголеватый полковник. Наткнувшись взглядом на Брусенцова, полковник Васильчиков замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.
— Поручик, можно вас на минутку?
Брусенцов узнал его сразу. Нарочно помедлив, он встал и, не бросая папиросу, пошёл к полковнику.
— Сегодня ночью красные форсировали Сиваш, — сказал Васильчиков.
Брусенцов покачал головой.
— Какой сюрприз, а? Кто бы мог подумать!
— Да бросьте вы, — поморщился полковник. — Ну, проспал, ну, профукал… Режьте меня на куски.
Поручик не мигая смотрел на него, ждал, что будет дальше.
— Сейчас в штабе дебаты, — продолжал Васильчиков. — Нужно ли снимать отсюда артиллерию, пехоту и посылать на Литовский полуостров?
Брусенцов бросил папиросу и затоптал её каблуком.
— Тришкин кафтан, — сказал он со злобой. — Ну, пошлём подкрепление. Там залатаем — тут пузо голое… Ещё один штурм — и они нас отсюда выбьют. А сидеть тут со всеми силами — тоже глупо. Они через Литовский, с чёрного хода, всё равно до нас доберутся.
— Ну конечно же! — Полковник хлестнул себя варежкой по колену. — Надо к Юшуни отходить, пока не поздно!.. Но в штабе-то у нас одни рамолики, ядри их палку… Попробуй им докажи!
Они помолчали ещё немного и разошлись в разные стороны. Полковник Васильчиков пошёл к своим генералам, Брусенцов к своим солдатам.
Уже стемнело. Маленький отряд, прорвавшийся к подножию Турецкого вала, ждал, не начнётся ли новый штурм! Но всё было тихо. Андрей и латыши сидели, привалившись спинами к каменной стене, а женщина-комиссар лежала на дне рва, и лицо её было прикрыто кожаной тужуркой.
Вверху, надо рвом, встречаясь и снова расходясь, медленно, как часовые, прохаживались лучи прожекторов. Они освещали равнину, лежавшую между белыми и красными.
Один из латышей сказал в воздух:
— Так сидеть холодно. Что можно делать?
Никто не ответил. Тогда заговорил Андрей: он понимал, что отряду нужен начальник.
— Назад нам не пробиться. Стало быть, надо идти вперёд.
— Куда вперёд? На стенку? — спросил Арвид.
Андрей встал. Латыши один за другим тоже поднялись с земли.
— Сейчас пойдём налево, — сказал Некрасов. — Вдоль стены…
— А потом?
— Потом увидите… Только тихо. Винтовками, гранатами не брякать.
…Левый фас Турецкого вала, упирался в Перекопский залив. И там, где у самой воды кончался ров, начиналось проволочное заграждение. Колючий забор уходил далеко в море.
