Леон (побеждённый). Нет. Я не забыл.
Ада. Новый товарищ, поступивший к нам на службу, принесёт тебе ручку и блокнот, а также проследит за тобой, пока ты пишешь. Или ты хочешь диктовать? Она знает и стенографию.
Леон. Нет, при диктовке вдохновения не бывает. Так я хоть руку разомну.
Ада. Как тебе будет удобно! Я специально выбрала смазливую, чтобы ты мучился, поросёнок! Повторяй: «Я — сластолюбивый поросёнок!»
Леон (покорно). Я — сластолюбивый поросёнок.
Ада. Хорошо. По её поводу губу не раскатывай. Она — активный член Освободительного Движения Женщин. Запомни! Она слово в слово мне повторит всё, что ты скажешь. Я же тобой займусь по возвращении из парикмахерской. Надежды промыть тебе мозги, дружок, я не оставляю. И сделаю это хотя бы ради детей. Исполню долг супруги и матери. Теперь скажи… «Спасибо, Ада».
Леон (хмуро). Спасибо, Ада.
Ада. Так. Говоришь без души, но что возьмёшь с бездушного человека! До скорой встречи на сеансе самокритики! Готовься. Всё вспомни!
Леон (оставшись один, внезапно вскрикивает). Говнюки! (Осекается, смущённый.) Я не должен был говорить этого слова! Она наверняка полна добрых намерений… Эта женщина была мне верна двадцать лет, и друзья говорят, что она умна и хорошая. Может быть, только я этого не заметил. Двадцать лет невнимания, бывает же такое… Наверное, я и вправду свинья, каких свет не видывал! (Измученный, стонет.) Больше ничего не понимаю! (Внезапно кричит.) Виновен, ваша честь! Глянешь как окрест себя… думаю, в интересах каждого признать свою вину. (Опять кричит с пафосом.) Виновен, ваша честь! Я ей-таки сделал ребёнка. Это факт. (Добавляет с нежной улыбкой.)
Факт нежный, как кожа её ляжек. Она так ласково со мной разговаривала. (Потихонечку хнычет.) Мамуля моя! Где ты теперь есть? Прихлопнули, как в ловушке… (Опомнившись в ужасе.) Заткнись, несчастный! Ты, я знаю, на себя самого готов донести! Лучше готовься к сеансу, подкорми свои угрызения… кс-кс-кс-кс-кс, мои миленькие… пора кушать! Постараемся вспомнить всё, что я сделал дурного… Вперёд! Начал я с пятнадцати лет… впрочем, в двенадцать уже… Нет, до того было детство, невинность… Хотя в новом кодексе допускается. В двенадцать лет. Короче. Во-первых, сны. Преподобный Зигмунд, помолись за меня грешного!
Леон входит в религиозное созерцание.
Через короткое время появляется его сын, Тото.
Тото. Бать, дай лаковые, а… я сегодня гулять иду.
Леон. А я?
Тото. Не будь эгоистом! Ты привязан. Носков тебе будет достаточно. Какой срок дали?
Леон. Пятнадцать дней.
Тото. За горничную?
Леон. Ну.
Тото. Ты хоть раскаиваешься? Покайся, она страшней войны была! (Обиженный отец не отвечает.) Ну что тебе, бать, дай штиблеты! Прошу покорно, как выражались в прежние времена.
Леон (упрямо). Не дам. Туфли академические, форменные. У меня и так не много чего осталось. Жди моей смерти!
Тото. Не люблю повторять. Иначе я их у тебя силой возьму?
Леон. Посмеешь напасть на связанного человека?
Тото. Посмею.
Леон. Значит, у тебя чести нет!
Тото. Не, чести нету.
Леон (внезапно вскрикивает в язвительной ярости). Хорошо придумано! Так тебе и надо! Правильно!
Тото (который ничего не понимает). Чего хорошего? Для кого?
Леон. Для меня! Я страстно хотел сына и теперь, когда ты вырос, я могу тебе это сказать… я сделал тебя нарочно!
Тото. Эгоист! Я тебя ни о чём не просил.
Леон. У моего деда были только дочери, у отца тоже.
Тото. Хороша новость! Значит, он не твой отец?
Леон. Нет. Только мать видела лицо настоящего. Через девять месяцев я появился.
Тото. Тебе повезло!
Леон. Почему?
Тото. Поищи… и обрящешь!
Леон с раздражением). Дай мысль проследить! Французу со связанными руками говорить и так трудно! На чём мы остановились?
Тото. У твоего деда были только дочери, у твоего отца тоже. Что послужило поводом для моего удивления и падения духа.
Леон. Со стороны матери, то же самое. Дочери, дочери, дочери… У тебя тридцать тёть и семьдесят две кузины.
Тото. Настоящий дом терпимости! И, тем не менее, я тут. Объясни, время пришло.
Леон. Нужно заметить, что когда ты родился, я уже изменял твоей матери.
Тото. Нельзя открывать мне всего сразу, нахрапом! Я бунтарь, но, когда нужно судить других, я полон предрассудков. Не будешь же ты утверждать, что я не от моей собственной матери!
Леон. Не буду. В этом не может быть сомнений. Я видел, как ты появлялся. Тогда уже пошла мода приглашать отцов на мясокомбинат.
Тото. Значит, я не твой сын?
Леон. Это рабочая гипотеза. Однако твоя мать была мне безнадежно верна. Впрочем, не по совсем лестным для меня причинам. И у тебя, кстати, мой нос.
Тото (язвительно). Хочешь забрать его обратно?
Леон (грустно). Мерси. Моего мне достаточно. Что ж ты не спрашиваешь меня о причинах?
Тото. Смысл? Они вот-вот сами появятся. Чувствую, как ты горишь желанием высказаться. И, как обычно, наворотишь в три короба… я тебя знаю, по носу видно, шевелится…
Леон. И, тем не менее, это чистая правда! Я читал в научном журнале, что природа даёт наследника слабому. Мальчики родятся от изнурённых отцов.
Тото. И так как ты, несколько опрометчиво, мечтал о появлении сына, то стал морить себя голодом?
Леон. Нет. Несмотря на множество неприятностей в жизни, у меня всегда сохранялся прекрасный аппетит. Однажды, в целях противостоять твоей матери, которая зашла слишком далеко, я решил устроить голодовку протеста… однако мне удалось дотянуть только до третьего. Когда подали сыр[3], я не смог устоять! Но уже тогда, помимо, разумеется, мимолётных приключений, у меня имелись две постоянные любовницы. Я, дорогой мой, в своё время был атлетом… горничная…
Тото. Уже?
Леон. Конечно, другая! Рыжая такая была, красуля. Каждое утро она приносила мне завтрак. Я работал в башенке с рассвета, там был мой кабинет. Она туда поднималась. Я всегда много работал!
Тото. Ты уже готовился в академики, выскочка?
Леон. Да, но меня приняли только с третьего раза. Я также был любовником прелестной комедиантки. Не назову её имени из приличия, она стала известна.
Тото. Избавь, пожалуйста, от твоих скабрезных подробностей. Я, как ни как, твой сын!
Леон (вздыхает). Увы! Я был влюблён по уши! Если б ты увидел её теперь, то, конечно, засмеялся бы. Однако что поделаешь, малыш, прошлое! Я возился с ней все вечера напролёт, ты же знаешь, что это значит?
Тото. Короче! Цифры мне не нужны, они всегда врут.
Леон (мечтательно). И, тем не менее, какое славное было время! Теперь я могу в этом признаться, мой мальчик…
Тото (твёрдо). Нет, папа, ты не можешь мне ни в чём признаваться. И падение твоих показателей меня совершенно не интересует. Короче?
Леон. Короче, возвращаюсь я как-то домой из театра, утомлённый…
Тото. Театр — это опасно… можно войти в роль.
Леон (с плутовским видом). Нет, я предпринял все предосторожности. Было жарко, твоя мать спала на животе. Тогда она была ещё весьма аппетитна. Я был, дорогой мой, без сил… и даже не предполагал, что ещё способен на что бы то ни было. Однако, дорогой мой, однако!
Тото (бледный, безжалостно кричит, хватая отца за грудки). Однако я отказываюсь быть зачатым таким омерзительным образом, подлец!
Леон (гнусно смеясь). Что ты хочешь, мой мальчик, я поставил себя в ситуацию, предполагаемую наукой, я был без сил! Таким именно образом ты и родился — вопреки законам генетики.
Тото (вне себя, тряся отца). Развалина! Старпёр сраный! Выкладывай свои академические, со скрипом! (Он набрасывается на отца.) Пальцы на ногах расставлять бессмысленно — не удержишь! Ты так и остался слабаком, тряпка несчастная! К тому же ты дашь мне немедленно десять тысяч, у меня ни гроша!
Леон (стараясь сохранить достоинство). Невозможно! У меня руки связаны.
Тото. Вот именно. Я знаю, где ты бабки прячешь, жила консервативная, грязный фашист! Прошу покорно. Я возьму двадцать и оставлю тебе бумажку, чтобы ты покуражился, когда мама тебя отвяжет… если она тебя отвяжет! Вот видишь, не такой уж я и плохой, как рассказывают!
