Мод: Вряд ли ты будешь от него в восторге. Он пишет абстрактные картины и вдобавок он коммунист.
Анна-Мари (потрясена до глубины души): Коммунист!
Мод: Я не хочу сказать, что он член партии, но мозги у него насквозь красные. К тому же, он жутко запустил себя. Они снимают мерзкую квартирку в Пулли, в которой постоянно торчат его приятели битники. Вообще все это очень забавно.
Вернер (протягивая ей напиток): Ваша выпивка, принцесса.
Мод: Благодарю, приятель.
Анна-Мари: Так ты говоришь, он женат?
Мод: Да. Она вся из себя такая маленькая, хрупкая, остренькая, как иголочка. Прежде танцевала в труппе «Фестиваль балет». Но сейчас у нее родился ребенок. Собственно, поэтому я здесь так долго — не могла решиться уехать до родов. Все эти «Жизели» и «Лебединые озера» — не лучший способ готовиться к родам.
Анна-Мари: Так у нее ребенок? (Протягивает Мод сигарету)
Мод: Да. Нет, спасибо. Родился прошлой ночью. Мальчик. Вес в норме. И он абсолютно красный — возможно, это отражение политических взглядов его отца. Так или иначе, но я теперь бабушка, и, знаешь, осознание этого несколько отрезвляет.
Анна-Мари: Никто этому не поверит. Ты выглядишь фантастически.
Мод (делает глоток): Так же как и ты, Анна-Мари, так же как и ты. Этот цвет тебе очень идет.
Анна-Мари: Мило, не правда ли?
Мод: Теперь я вспомнила, что когда вы ужинали у меня в Риме, ты тоже была в голубом.
Анна-Мари: Как твоя божественная квартирка? Сегодня за ленчем я говорила Клэр Петрингтон, что никогда не видела более живописного жилища. Помнишь, Вернер?
Вернер: Да, дорогая.
Мод: Клэр ненавидит эту квартиру. Говорит, там слишком длинные лестничные пролеты, и все пропахло рыбой. Ничего удивительного, учитывая, что на первом этаже рыбная лавка. Я постоянно жгу благовония и протираю лампы духами «Мисс Диор», но ничего не помогает.
Анна-Мари: Знаешь, Мод, я просто в отчаянии от того, что ты не сможешь быть у нас сегодня на приеме. Это будет безумно интересно. Будут Мэриеттт с Генри, конечно же, Петрингтоны, сэр Джерард и леди Натфилд. Где-то когда-то он был губернатором. Знаешь, он весь из себя такой английский, что при его появлении хочется встать и запеть «Боже храни королеву». Еще будет чета Капринчос — очаровательная пара из Бразилии. Бобо Ларкин обещал сыграть на рояле в баре при условии, что все выйдут. Еще очаровашка Ирма Бидмайер — она живет в этой же гостинице и играет в карты с королевой Испании. Ну и, наконец, Их высочество!
Мод: Не «высочество», моя дорогая. Сиятельство.
Анна-Мари (поражена): Мод, ты уверена?
Мод: Абсолютно. Но не переживай. Если все будут обращаться к нему «сэр» и при этом раскачиваться, как китайские болванчики, он будет вполне счастлив.
Анна-Мари: Но Мэриетт уверяла меня…
Мод (со смехом): Мэриетт слабо разбирается в таких тонкостях. Однажды на приеме в Женеве она обратилась к бедному князю Понитовскому «мадам». Она и не догадывалась, насколько близка была к истине.
Вернер (с грубым смешком): Вот умора!
Анна-Мари (не обращая на мужа внимания): Так я должна представлять его как Их сиятельство?
Мод: В этом нет необходимости. Просто подводи к нему гостей по очереди и говори: «Сэр, позвольте представить вам такого-то и иакую-то». Ирма Бидмайер может вызвать у него аллергическую реакцию — он ведь всем известный антисемит, — но ты сможешь произнести ее имя неразборчиво.
Вернер: Что вам еще известно?
Анна-Мари: Помолчи, Вернер, и не смей перебивать.
Вернер: Как скажешь, дорогая.
Анна-Мари: Почему бы тебе не сделать хоть одно полезное дело? Спустись в бар и узнай насчет сигар. Мы с Мод хотим пообщаться наедине.
Вернер: Хорошо, моя милая.
Анна-Мари: И ради всего святого забери отсюда эти клюшки.
Мод: Пожалуйста, не прогоняй его. Мы едва успели перекинуться словом.
Вернер: Не беспокойтесь, принцесса, я лишь проверю стол, договорюсь насчет цветов, раздам официантам по сто долларов и тут же вернусь. (Подмигивает ей, берет сумку с клюшками и уходит)
Анна-Мари: Иногда Вернер ужасно действует мне на нервы.
Мод (насмешливо): Да, я это заметила.
Анна-Мари: Он упрямый, как черт. Все, что интересно мне, ему безразлично. Люди, которые мне симпатичны, вызывают у него изжогу.
Мод: Про меня этого не скажешь.
Анна-Мари: Это лишь потому что ты из кожи вон лезешь, чтобы быть с ним приветливой.
Мод: Может быть, это именно то, что ему необходимо?
Анна-Мари: Ты была очаровательна с ним в тот вечер, когда мы ужинали у тебя. Помню, я еще сказала тогда Лулу: «Мод бесподобна. В ней столько тепла, столько человечности. Она из тех, кто любит давать, а не брать».
Мод: Не переоценивай меня, Анна-Мари. Если предоставляется возможность взять, я всегда беру.
Анна-Мари: Послушай, Мод Карананьи, это совершеннейшая чушь, и ты сама это знаешь. Меня не проведешь. Если у меня и есть какой-то талант, так это умение не ошибаться в людях. Почему еще, думаешь, ты пользуешься такой популярностью? Почему все стремятся к тебе, всюду тебя приглашают?
Мод: Мне очень приятно это слышать от тебя, но боюсь, ты преувеличиваешь мою общественную значимость.
Анна-Мари: При чем здесь значимость? Я говорю о натуре, о душе. Ты во всех отношениях «симпатик», и от этого никуда не деться. И потом, общаясь с людьми, ты делаешь усилие! Вернер ни за что на свете не сделает такого усилия. Вместо того, чтобы пойти кому-нибудь навстречу, он будет стоять и ждать, пока к нему сами подойдут. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Мод: Вполне. Но я сомневаюсь, что, будучи столь безразличным ко всем и всему, он смог бы заработать столько денег.
Анна-Мари: Он может быть очень целеустремленным, когда речь идет о его делах. Но человеческие ощущения, переживания — все это для него пустой звук. Он сознательно закрывает глаза, чтобы не видеть прекрасного в мире. Ты не поверишь, но за все пять месяцев, что мы в Европе, он побывал только в трех церквях.
Мод (со смехом): Может, он не любит церкви?
Анна-Мари: В Риме я его буквально силой затащила в Собор Петра и Павла. Так он всю дорогу отбивал ногой чечетку и мурлыкал «Люблю Нью-Йорк в июне». Я была так возмущена.
Мод: Ах, бедный ковбой.
Анна-Мари: Ради всего святого, что ты этим хочешь сказать? Что за ковбой?
Мод: Таким мне представляется Вернер. Несчастный ковбой, у которого отняли его лошадь.
Анна-Мари (раздраженно): Вернер не умеет ездить верхом.
Мод: У него еще есть время научиться.
Анна-Мари: Ему пятьдесят пять. Его сосуды этого не выдержат.
Мод: Есть разные лошади. Пегас, к примеру. У него есть крылья.
Анна-Мари: По правде, Мод, я никак не возьму в толк, о чем ты говоришь?
Мод: О Вернере. Мы оба говорим о нем, только с разных позиций.
Звонит телефон. Анна-Мари издает возглас раздражения, встает и идет, чтобы снять трубку.
Анна-Мари (в трубку): Алло?.. Да, это я… Бобо! Дорогой мой! Я никогда не узнаю твой голос… Что?.. Нет, нет, это невозможно… Но когда это случилось? Я имею в виду, что утром по телефону у тебя был совершенно нормальный голос… О, Боже! (В волнении слушает, что говорит ей Бобо) Но Бобо, ты не можешь так обойтись со мной. В последний момент. Я этого не вынесу… Но если ты не придешь, нас за столом будет тринадцать человек… Но Бобо, дорогой, я рассчитывала на тебя, договорилась, чтобы после ужина в баре поставили рояль… Боже, я только могу сказать, что это катастрофа. Полная катастрофа… Но хоть на ужин ты можешь прийти? Все лучше, чем ничего… Сто и две десятых? Ты уверен, что у тебя сто и две?.. Когда ты успел?.. Что?.. Доктор сказал, тебе нельзя долго разговаривать?.. Но Бобо, Бобо… (В отчаянии закрывает глаза и кладет трубку) Он бросил трубку! Вот так просто взял и бросил трубку! Зарезал меня без ножа и бросил трубку! Чтоб я еще хоть раз в жизни обмолвилась словом с этим гнусным мужелюбом! Никогда!
Мод: Будь благоразумна, Анна-Мари. Как может этот бедолага прийти на ужин с температурой сто и две десятых?
Анна-Мари: Рассудительной! Семь часов. Тринадцать человек за столом. И ты предлагаешь мне быть благоразумной!
