Степан. Если еще не имею теперь, так будет в четверг. Это, видишь, он только еще собирается подмазаться к нашей Павлинке; а чтобы гладко все шло, так он сперва меня подмазал.
Альжбета (садится). Так бы и говорил сразу. А кто же это такой?
Степан. Адольф Быковский!
Альжбета. Э-э! Я думала — кто такой! Оказывается, ничего путного. Только ездит да вынюхивает, у какой девушки больше приданого, а сам гол как сокол.
Степан. Приданое вынюхивает, потому что нос имеет. Но все-таки это для нас блин, да еще смазанный маслом. Он сам мне, коханенькая-родненькая, хвалился, что у него хозяйство во сто раз лучше, чем у всех здешних хозяев. Говорит, за одного только коня заплатил в этом году три сотни. «На этом самом коне, говорит, завтра заеду к вашей милости с ярмарки». (Щупает карман, про себя.) Куда ж она девалась? (Альжбете.) Ты, баба, не видала книжки, что я купил сегодня? Куда она пропала?
Альжбета. Что я, пастушка твоим книжкам? Может, пропил с этим своим зятем.
Степан (идет к сундуку, находит в армяке книжку и кладет ее за икону, куда Павлинка положила фотографию). Коханенькая-родненькая, не думай, что я какую-либо дрянь выбрал себе в зятья. Завтра он приедет, посмотришь, так сразу запоешь иное. Одним словом, парень шляхетского рода, с форсом, со всякой деликатностью, и все такое.
Павлинка, Степан, Альжбета.
Павлинка (входя с миской, с ложками и хлебом под мышкой). О ком это, папа, говорите, что имеет всякую деликатность и все такое? (Ставит еду на стол и садится за шитье.)
Степан (ест). Очень ваша милость любопытна! Много будешь знать, коханенькая-родненькая, скоро состаришься,
Павлинка (просит). Скажите, скажите, папочка!
Степан. Ага, ни село, ни пало — захотела баба сала! Если уж тебе, коханенькая-родненькая, так хочется, то скажу. (С почтением.) Значится, этот паныч с деликатностью и со всяким таким — мой зять.
Павлинка (прыскает со смеху). Зять?!
Степан. Значится, он еще не совсем зять, но скоро им сделается.
Павлинка. А как же фамилия этого… этого, ну как его… что когда-нибудь сделается папиным зятем?
Альжбета. Да этот же, это… Ты, верно, когда-либо видела его… Адольф Быковщик.
Павлинка. Быковщик?!
Степан. Да, да! Пан Адольф Быковский.
Павлинка. Ну, разве папа для него обзаведется другой дочерью или сам с ним поженится, чтобы сделать его своим зятем.
Степан. А ты что? Лом?
Павлинка. Лом не лом, но и за ломаку не пойду.
Степан. А ремень для чего?
Павлинка. Для чего угодно, только не для того, чтобы гнать замуж.
Степан. Коханенькая-родненькая, еще придется посмотреть, где кто будет сидеть.
Альжбета (Степану). Ешь лучше, чем переливать из пустого в порожнее. Как приедет свататься, тогда то и будет.
Павлинка. Папа давно знает, за кого я пойду, или уж совсем ни за кого.
Степан (изменившись в лице, бросает ложку на стол). Что? За кого?
Павлинка (встает и идет к кровати). За кого? За Якима!
Степан (стучит кулаком по столу). Молчи, гадюка! Раз сказал, чтобы этого негодяя не было в моем доме, чтобы его имени я не слышал никогда… этого безбожника, этого… этого забастовщика. Так и не забывай об этом, коханенькая-родненькая…
Павлинка (с обидой). Зачем напраслину взводишь? Он никакой забастовки не делал и не делает.
Степан (со злостью закуривает трубку). Черт его возьми, не тут будь помянут, — делал или не делал! Знать и видеть его не хочу в своем доме, этого хама, это ничтожество.
Альжбета. Павлинка, убирай со стола!
Павлинка (бросив на кровать шитье, идет к столу). А давно ли папа с ним целовался?
Степан. Коханенькая-родненькая, не попадайся на глаза. А не то — и тебя с этой дрянью выгоню из дома.
Павлинка идет с миской к двери; неожиданно дверь отворяется, в комнату вваливается пьяный Пранцысь Пусторевич, за ним его жена. Пранцысь нечаянно выбивает из рук Павлинки миску.
Павлинка. Аи! Что ж это вы, дядя, сделали?
Павлинка, Степан, Альжбета, Пранцысь, Агата.
Пранцысь. Пустяки, пустяки, пане добродею. Похваленый Езус! Собственно, откупим, откупим, вось-цо-да!
Степан и Альжбета. Аминь!
Альжбета. Мои вы родненькие! Неужели вы все еще с базара едете? Кажется, раньше нас выехали?
Пранцысь. Собственно, вось-цо-да, кобыла заблудилась, пане добродею!
Агата. Туды-сюды, разве этот пьяница приезжал когда-нибудь вовремя домой? Он же, как тряпичник, шатается то туда, то сюда по дороге.
Пранцысь. Пане добродею, твое бабье дело — молчать. Я, собственно, вось-цо-да, ловкий, тонко понимаю, что и как делаю.
Альжбета. Садитесь же, мои миленькие!
Агата. Туды-сюды, где уж тут садиться! Ночь на дворе, кобыла у забора, полверсты до дома, а этот, туды-сюды, филин косоглазый, не выдержал, чтобы не наделать ночью беспокойства людям. (Садится, а за нею остальные.)
Степан. Э, что там! Выспимся! Слава богу, ночка не петровская, а покровская.
Павлинка (подбирая черепки). Завтра гости будут, а дяденька последнюю миску раскокал. Надо, чтобы на ярмарке две откупил.
Пранцысь. Пустяки, пане добродею, пустяки. Поминальную по миске, собственно, выпьем. (Достает из бокового кармана бутылку, потягивает из нее и снова прячет назад.)
Альжбета (смеясь). А если бы, сваток, и нам дал пососать эту соску. Разве мы со сватьей поскребыши…
Павлинка (уходя с черепками). Ого! Этих святых капель дядя и умирающему не дал бы, не то что… (Уходит.)
Степан, Альжбета, Прапцысь, Агата.
Пранцысь (вслед Павлинке). Пустяки, пустяки, пане добродею. Молоденькая еще, молоденькая! Лозы надо, собственно, вось-цо-да!
Агата (Альжбете). Что, сватейка, туды-сюды, купили хорошего на базаре?
Альжбета. Да так, кое-что. Посмотрите, если хотите. Ничего интересного.
Встают, обе идут к сундуку и рассматривают брошенные на него покупки.
Пранцысь (Степану). Слыхал, сват, пане добродею, что сегодня говорили люди?
Степан. Нет, нет, коханенький-родненький, не слыхал: некогда было. А что?
Пранцысь. Да как же, вось-цо-да! Говорят, пранцуз, пане добродею, идет на Борисов за шапкой и рукавицами, которые когда-то там оставил. Четыреста тысяч войск с собой ведет и, собственно…
Агата (перебивая, с места). Не четыреста тысяч, а четыре сотни тысяч…
Пранцысь. Пустяки, пустяки, пане добродею. Все равно идет, вось-цо-да. Пружинный костел с собой несет, пане добродею.
Агата (с места). Туды-сюды, не несет, а везет на машине, что по воздуху летает.
Степан и Альжбета (удивленно). Ай-я-яй! По воздуху костел везут!..
Агата. Да, да! Туды-сюды, я сама своими ушами слышала.
Степан. Вот когда пошло все вверх ногами! Как поставят этот пружинный костел, так можно надеяться на какое-либо облегчение и для нашего брата. Слава богу, слава богу! А вот моя экономка, доченька моя, щебетушка, спуталась с этим… с этим безбожником, и хоть ты у нее кол на голове теши.
Пранцысь. Молоденькая, собственно, вось-цо-да. Березовой каши не мешало бы, пане добродею.
Альжбета. Очень трудно с теперешней молодежью. Такая распущенность пошла на свете, что не дай бог. Вместо молитвенников читают какие-то дрындушки. Ветер у всех у них в голове гуляет. Вот мне когда-то сказали: выходи за Степана — я и пошла без всякого спора со своими стариками.
Агата. А верно, верно, туды-сюды! И мой как ко мне посватался, так покойный отец и говорит: иди, все равно тебя никто лучший не возьмет; я подумала, туды-сюды, ну и пошла.
Смотрят обе на своих мужей, потом — друг на друга, плюют каждая в разные стороны и снова рассматривают покупки.
Пранцысь. Да, да, пане добродею, когда-то иначе было. (Достает бутылку и пьет, а потом дает Степану.) Собственно, пустяки, вось-цо-да, было, а ты, сват, выпей, чтобы то, что было, память позабыла.
