Себастьян. Не сочтите это неучтивым, мадам — ни то ни другое.
Памела. Ну вот! Как вам это нравится?!
Себастьян. Поверьте, я глубоко ценю вашу доброту и внимание. Вам, мисс Джейн, и вам, мистер Фридлэнд, я тоже выражаю свою благодарность. Я случайно слышал за дверью, как обсуждался этот вопрос.
Колин. Очень хорошо! Этого я и ожидал!
Джейн (ей это кажется забавным). О, как нехорошо, Себастьян!
Себастьян. Вы поймете поэтому, как мне трудно в ответ на проявление такой щедрости сообщить вам новость, которая вас очень взволнует.
Джейкоб. Новость, которая нас взволнует? О чем вы говорите?
Себастьян. Мистер Сородэн не оставил завещания. Но он оставил письмо.
Джейкоб. Письмо?
Себастьян. Да, личное письмо адресованное мне. Оно написано ранним утром 1 января этого года, и подлинность его засвидетельствована Мари-Селест и старшим официантом ресторана «Божья благодать», которому было поручено доставить ужин.
Колин. Ужин?
Себастьян. У нас была небольшая вечеринка. Так, ничего особенного, просто собрались несколько близких друзей, без всякой официальности.
Джейкоб (явно взволнован). Все эти подробности неинтересны. О чем же все-таки идет речь?
Колин. Шантаж! Я за милю чувствую запах шантажа.
Джейкоб. Где письмо?
Себастьян. В сейфе Канадского королевского банка. Но у меня есть копия.
Джейкоб (авторитетно). Дайте-ка мне взглянуть.
Себастьян. Нет, месье. Это значило бы обмануть оказанное мне доверие. К тому же письмо очень длинное и затрагивает много вопросов чисто личного характера. Но я готов прочитать вам любую выдержку, имеющую отношение к данным обстоятельствам.
Джейкоб. Что все это значит? Что вы замышляете?
Себастьян. Ничего не замышляю. Я просто смущен по причинам, которые будут вам вскоре совершенно ясны.
Джейкоб. Ближе к делу, пожалуйста. Читайте письмо.
Себастьян (смотрит на Изобэл). Мадам разрешает?
Изобэл (в волнении). Я думаю… Джейкоб, что мне сказать?
Джейкоб (Себастьяну). Да, мадам разрешает.
Колин. Тут какой-то подвох!
Джейн. Замолчи, Колин.
Джейкоб (нетерпеливо). Ну читайте же.
Себастьян (слегка пожимает плечами). Хорошо. В сущности, я предпочел бы прочитать это без свидетелей вам, мистер Фридлэнд, или вашему адвокату. Но если вы настаиваете, я подчиняюсь. Одну минуту… (При напряженном молчании всех присутствующих он извлекает из внутреннего кармана пачку бумаг, отбирает напечатанное на машинке письмо и бережно кладет остальное обратно. Откашливается и смотрит на всех с легкой улыбкой). Можно?
Колин. Да начинайте же, что вы тянете!
Себастьян (читает). «Мой дорогой Себастьян! Во избежание того, чтобы это письмо, адресованное лично вам, не вызвало когда-либо сомнений, я заявляю, что нахожусь в здравом уме и твердой памяти и физически тоже чувствую себя совершенно здоровым…» (Он поднимает глаза). Его действительно тогда беспокоил только легкий насморк.
Джейкоб. Это не имеет значения. Продолжайте.
Джейн. Видимо, в этом письме содержится что-то плохое, Себастьян. Вы так весело настроены.
Себастьян. Не столько плохое, мисс Джейн, сколько — поразительное!
Джейкоб (почти кричит). Читайте!
Себастьян (продолжает читать). «На случай моей смерти я решил не делать завещания по той простой причине, что деньги, которые я получал за картины, я тратил сразу же, а часто даже и раньше, до получения, а поэтому мне нечего оставлять в наследство, если не считать кое- какого личного имущества. Ценя вашу верную службу, я все же хотел бы оставить вам солидное вознаграждение или по крайней мере вернуть те 270 тысяч франков, которые вам должен. Однако уверен, что вы сможете получить эту ничтожную сумму от старого скупого негодяя Джейкоба Фридлэнда». (Он поднимает глаза и улыбается с извиняющимся видом).
Джейкоб (мрачно). Продолжайте.
Себастьян. «Все, что останется после меня, неизбежно перейдет к моей любящей жене — очевидно, как справедливая и надлежащая компенсация за то, что она никогда и ни в чем не понимала меня, начиная с нашей первой встречи в ночь заключения перемирия в 1918 году, когда под влиянием нахлынувших на нее патриотических чувств и выпитого в большом количестве плохонького сотерна она согласилась соединить свою жизнь с моей…»
Колин (озабоченно). Maмa, мне кажется…
Изобэл. Тише, Колин. Я хочу услышать все до конца.
Джейкоб. Может быть, вам, Изобэл, лучше с Памелой и Джейн вернуться в отель? Я и один здесь справлюсь.
Изобэл. Нет, Джейкоб. Оскорбления моего мужа даже с того света не могут меня обидеть.
Колин. Правильно, мама!
Джейкоб. Как хотите, дорогая. (Себастьяну). Продолжайте.
Себастьян (читает). «Я хорошо знаю, что благодаря деловой хватке не брезгающего никакими средствами мистера Фридлэнда мои картины приобрели коммерческую ценность, совершенно не соответствующую их достоинствам. Но если быть справедливым, следует признать, что я снял богатый урожай благодаря его исключительной способности надувать публику. Благодаря ему моя семья за все эти годы получила изрядный куш в виде процентов от моих доходов, хотя эта подачка, обусловленная законом о браке, была, по-моему, совершенно необязательна, так как жена моя всегда имела более чем достаточный собственный доход». (Себастьян поднимает глаза). Дальше идет довольно длинное рассуждение о том, как несправедливы законы о браке и разводе. Оно не имеет прямого отношения к данной ситуации, но очень забавно, хотя и весьма непристойно. Лексикон мистера Сородэна был богат и довольно разнообразен, как вы, наверно, помните. Угодно вам, чтобы я прочитал это, или перейти к более важной части письма, к самой, как говорится, «изюминке»?
Джейкоб (сухо). Пропустите это рассуждение и читайте дальше.
Себастьян. Отлично. (Читает едва слышным голосом). Э-э-э… «каноническое право»… э-э-э… «эгоцентричные, лицемерные ханжи»… э-э-э… «чертовская наглость»… э-э-э… А, вот здесь! «Учитывая тот факт, что, когда это письмо, в конце концов, огласят, меня уже не будет в живых, я считаю справедливым обратиться к миру искусства, которому я столь многим обязан, с недвусмысленным заявлением: не считая собачки, которую я нарисовал акварельными красками в детстве, когда мне было одиннадцать лет, за всю свою жизнь я не написал ни одной картины».
Изобэл вскрикивает и, задыхаясь, хватается рукой за горло.
Картина первая
Прошло несколько часов. На сцене царит атмосфера общей подавленности. Изобэл с закрытыми глазами лежит на диване. Колин сидит в глубине сцены перед тарелкой с едой. Памела на переднем плане уныло переворачивает страницы иллюстрированного журнала. Джейн расположилась в кресле. Джейкоб рядам с ней.
Джейн. Хотите паштета, Джейкоб? Замечательно вкусный.
Джейкоб. Мне ничего не лезет в горло.
Джейн. Вы непременно должны себя заставить что-нибудь съесть. Хотите, я пойду в кухню и попрошу… как ее там зовут… сделать вам яичницу.
Колин. Чего ты пристаешь? Человек не хочет есть!
Джейн. Надо же поддержать свои силы. Такие нервные потрясения ужасно истощают, а Джейкоб еще и говорил до изнеможения.
Памела. А что толку? Куда лучше было бы пойти домой, как я давно предлагала. Когда хорошо выспишься, скорее соображаешь, что делать.
Джейкоб (поднимая голову). Хорошо выспишься! Вы с ума сошли?
Памела. Нисколько. Я начинаю думать, что среди нас всех только Колин да я нормальные люди. Мы всегда считали, что Сородэн ловко дурачил публику своими картинами. И никогда не скрывали этого. Верно, Колин?
Колин (с полным ртом). Факт.
Джейкоб (со сдерживаемой яростью). Я не хочу быть грубым, Колин, но, откровенно говоря, в вопросах искусства ни ваше мнение, ни мнение вашей жены не являются хоть сколько-нибудь ценными… Или хотя бы просто интересными…
Колин. Успокойтесь!
Джейкоб. Не думайте, пожалуйста, что, говоря это, я хочу вас в чем-либо упрекнуть. Все мы стремимся быть специалистами в своей области. Я ничуть не сомневаюсь, что вы большой знаток военной стратегии, а жена ваша отличная наездница. Но вместе с тем убежден, что ни вы, ни она не смогли бы отличить картину Пикассо от ямы в земле.
