– Горячий же ты парень, – усмехнулся Иидзима. – Ну хорошо, успокойся. Когда ты узнаешь, кто твой враг, я, Иидзима, сам помогу тебе отомстить. А пока крепись и служи мне верно.
– Ваша милость сами поможете мне отомстить? – вскричал Коскэ. – Как мне благодарить вас? С вашей помощью я справлюсь с десятком врагов! О, спасибо вам, спасибо!
«Бедняга, как ты обрадовался, что я помогу тебе отомстить», – подумал Иидзима Хэйдзаэмон. Пораженный таким примером верности сыновнему долгу, он твердо решил при случае открыться Коскэ и дать ему убить себя. Это решение он отныне постоянно носил в своем сердце.
Глава 4
Итак, Хагивара Синдзабуро вместе с Ямамото Сидзё ходил в Камэидо любоваться цветущими сливами, на обратном пути они зашли в усадьбу Иидзимы, и там Синдзабуро неожиданно очаровала красавица барышня О-Цую. Между ними всего только и было что пожатие рук через полотенце, но любили они друг друга уже более крепко, чем если бы спали вместе в одной постели.
В старину люди относились к таким вещам строго. Это в наше время мужчины словно бы в шутку предлагают женщине: «Эй, милашка, приходи переспать с нами!» – «Подите вы с такими шутками!» – отвечает женщина, и тогда мужчины обижаются: «Что же ты так с нами разговариваешь? Не хочешь – так и скажи, поищем другую!» Как будто ищут свободную комнату. А вот между Хагиварой Синдзабуро и барышней О-Цую ничего недозволенного еще не было, но он уже привязался к ней так, словно они лежали, склонив головы на одно изголовье.
Однако будучи мужчиной благонравным, Синдзабуро никак не мог решиться на свидание с возлюбленной. «Что со мной будет, – в страхе думал он, – если меня там увидит кто-нибудь из слуг Иидзимы? Нет, одному туда лучше не ходить. Придет Сидзё, и мы отправимся вместе поблагодарить за гостеприимство».
Но Сидзё, как назло, не появлялся. Был он человек дошлый и в тот вечер сразу заподозрил в поведении Хагивары и О-Цую что-то неладное. «Если между ними что-нибудь случится, – рассудил он, – и об этом все узнают, я пропал, не сносить тогда мне своей бритой головы. Нет уж, не пойду я больше туда, ибо сказано: „Благородный муж от опасности держится подальше“.
Напрасно прождав его в одиноких мечтах о возлюбленной весь февраль, март и апрель, Синдзабуро в конце концов даже есть перестал. И вот тут-то в один прекрасный день к нему явился некий Томодзо, снимавший с женой пристройку возле его дома. Жена его вела у Синдзабуро хозяйство.
– Что с вами приключилось, господин? – спросил Томодзо. – Вы совсем перестали кушать. Сегодня от обеда отказались.
– Не хочется, – сказал Синдзабуро.
– Кушать обязательно нужно, – объявил Томодзо. – В ваши годы надобно кушать по полтора обеда. Я, к примеру, если не уплету пять или шесть полных с верхом больших чашек риса, то как будто и не ел вовсе… И со двора вы совсем выходить перестали. Вот помните, в феврале, кажется, прогулялись с господином Ямамото, полюбовались на цветущие сливы, как после этого повеселели, шутить начали… А нынче совсем перестали за здоровьем следить, губите себя!
– Послушай, Томодзо, – сказал Синдзабуро. – Ты любишь рыбную ловлю?
– Страсть как люблю. Мне это слаще рисовых колобков.
– Вот и хорошо. Поедем ловить рыбу вместе.
Томодзо удивился.
– Да вы же, кажется, рыбную ловлю терпеть не можете!
– Меня как-то сразу разобрало, – сказал Синдзабуро. – Захотелось вдруг поудить.
– Что ж, разобрало так разобрало, – сказал Томодзо. – А куда бы вы хотели поехать?
– Говорят, хорошо клюет на Юкогаве у Янагисимы. Может быть, поедем туда?
– Это там, где Юкогава впадает в Накагаву? Помилуйте, да чему там клевать-то?
– Большие бониты клюют.
– Что за глупости вы говорите, господин, – рассердился Томодзо. – С каких это пор бониты водятся в реках? Самое большее, что там можно поймать, это лобана или окуня… А в общем, если вам так хочется туда, поедем туда.
Он тут же приготовил дорожную закуску, наполнил бамбуковые фляги водкой, нанял лодку с гребцом на лодочном дворе у моста Сяхэйкоси, и скоро они были на Юкогаве. Синдзабуро, который не рыбу ловить хотел, а надеялся хоть одним глазком полюбоваться своей возлюбленной через ограду усадьбы Иидзимы, сразу принялся за водку, сильно опьянел и заснул. Томодзо удил до самых сумерек и только тогда заметил, что Синдзабуро спит.
– Господин! – окликнул он с беспокойством. – Проснитесь, господин! Простудитесь еще, чего доброго, в мае здесь вечера прохладные! Слышите, господин, проснитесь! Водки я взял слишком много, что ли?
Синдзабуро вдруг открыл глаза и огляделся. Юкогава?
– Томодзо, – сказал он, – где это мы?
– На Юкогаве, – ответил Томодзо.
Синдзабуро посмотрел на берег. На берегу возвышался храм Кэцнин, окруженный двойной оградой, в ограде виднелась калитка. Да нет, это же усадьба Иидзимы, конечно…
– Подгреби к берегу, Томодзо, – попросил Синдзабуро. – Причаль вон у того места, мне надо сходить кое-куда.
– Куда это вы пойдете? – возразил Томодзо. – Тогда уж давайте я с вами пойду.
– Ты подождешь меня здесь.
– Разве Томодзо здесь не для того, чтобы все время быть подле вас? Пойдемте вместе!
– Дурень, – нетерпеливо сказал Синдзабуро. – В любви провожатый только помеха!
– Да вы, никак, шутите! – засмеялся Томодзо. – Это хорошо…
Тут лодка пристала к берегу. Синдзабуро подошел к калитке и, весь дрожа, оглядел усадьбу. Калитка была приоткрыта, он толкнул, и она распахнулась. Он прошел за ограду. Он знал, где и что находится, и потому направился прямо через садик к сосне, которая росла на берегу пруда, а от сосны свернул вдоль живой изгороди. Вот наконец и комната О-Цую. Барышня тоже любила его, с минуты расставания думала только о нем и тяжко переживала разлуку. На кого бы она ни взглянула, виделся ей один только Синдзабуро, и когда он подошел к двери и заглянул в комнату, она вскрикнула и спросила, не веря глазам:
– Вы ли это, господин Синдзабуро?
– Тише, тише, – проговорил Синдзабуро. – Простите, что я так долго не давал о себе знать. Мне так хотелось снова посетить вас и поблагодарить за гостеприимство, но Ямамото Сидзё с тех пор так и не заходил ко мне, а явиться к вам одному мне казалось как-то неловко.
– Как хорошо, что вы пришли! – воскликнула О-Цую.
Куда девалось ее смущение! Забыв обо всем на свете, она схватила Синдзабуро за руку и увлекла под сетку от комаров. Не в силах слова молвить от полнившей ее радости, она положила руки на колени Синдзабуро, и из глаз ее покатились счастливые слезы. Это были истинные слезы счастья, не те пустые слезы, что проливает, желая выразить сочувствие, чужой человек. Теперь мне все равно, подумал Синдзабуро. Будь что будет. И тут же, под сеткой от комаров, они разделили изголовье. После этого О-Цую принесла шкатулку для благовоний и сказала:
– Эту драгоценную шкатулку я получила в наследство от моей матери. Я хочу сделать тебе подарок на память.
Синдзабуро оглядел шкатулку. Это была прекрасная вещь, вся в инкрустациях из слоновой кости и золота, изображающих бабочек на осеннем поле. О-Цую отдала Синдзабуро крышку, себе оставила ящик, и они сидели, нежно беседуя, как вдруг фусума раздвинулись и в комнату вошел отец О-Цую, господин Иидзима Хэйдзаэмон. При виде его любовники так и ахнули. Они были так испуганы, что не могли двинуться с места. Хэйдзаэмон, подняв ручной фонарик, гневно сказал:
– Цую, ко мне! А вы кто такой?
– Я недостойный ронин, – ответил Синдзабуро. – И зовут меня Хагивара Синдзабуро. Поистине я совершил ужасный проступок.
– Что же, Цую, – сказал Хэйдзаэмон, – ты жаловалась, что Куни обижает тебя, отец твой ворчит, ты захотела жить отдельно от нас, просила, чтобы тебя переселили в какое-нибудь тихое место. Я поселил тебя здесь – и что же? Ты затащила сюда мужчину? Видно, для того ты и искала укромное местечко, чтобы распутничать вдали от родительских глаз. Дочь хатамото затащила к себе мужчину! Да знаешь ли ты, что если это станет известно, имя мое будет опозорено? Иидзима не уследил за чистотой домашнего очага [ 15] своего. Но самое главное – ты опозорила нас перед предками. Дрянь, забывшая о чести отца, забывшая о своей девичьей чести, приготовься, я зарублю тебя сейчас своею рукой!
