Леон (кричит). Почему не принесли сладкого? Десерта, что… не было?
Ля Фисель. Был. Пенка шоколадная. Но вас лишили десерта.
Леон. Почему?
Ля Фисель. Не знаю. Кажется, потому, что вы не дописали статью вовремя… и сделали это намеренно.
Леон (кричит ему вслед). Ля Фисель!
Ля Фисель. Что? Не перебарщивайте, м'сье, нас могут услышать.
Леон. Тебя жена тоже пилит?
Ля Фисель. Знаете, у мелкой сошки всё всегда проще. Во-первых, Флипот на меня орала ещё в эпоху фаллократии, когда я, как говорится, был главный… но всегда меня и уваживала. А в постели вообще, ласки там, шуты-муры, она — шёлковая. Что ж вы хотите? Мы же им годимся кое на что! (Он опять замолкает, твердеет.) Если скажете, что я вам это сказал, я скажу, что это вы мне сказали. Понятно?
Леон (покорённый). Понятно.
Ля Фисель (опять становится примерным). М'сье ничего не желают?
Леон. Нет, благодарю. Суд сегодня?
Ля Фисель. В пятнадцать часов. Мадам Мария Абортова[1], председательша Комитета Освобождённых Женщин XVI округа Парижа будет лично участвовать. Тяжёлая артиллерия, короче!
Он идёт к выходу.
Леон (с плачевным достоинством). Ля Фисель?
Ля Фисель. Что?
Леон. Ты опять забыл привязать мне руку.
Ля Фисель (возвращаясь в ужасе и привязывая ему руку). Вот участь хренова! Как пить дать под трибунал бы пошёл! Спасибо, м'сье, что напомнили. Я ваш должник! (Он мямлит, привязывая его.) Вы неплохой человек, но, что вы хотите, мы — массы, мы обязаны подчиняться. Так было всегда, при всех режимах. И не с завтрашнего для это обстоятельство изменится. Я всего-навсего масса!
Ля Фисель выходит. Леон остаётся один.
Леон (констатирует). Народ не потерял своего здоровья. Но мне-то, какой от этого прок? В 1793 году они тоже, в большинстве своём, были роялистами, но это отнюдь не помешало Людовику XVI чихнуть в корзину. Загадочным в революциях является то, что никто не знает, как они начинаются. На этот раз, может, в 25-м году, когда мы позволили им волосы обрезать?
Входит Лебеллюк, крупный вальяжный мужчина, говорящий фальцетом.
Леон (в ярости кричит ему). Ты ещё, что здесь делаешь!
Лебеллюк (бодро). Хотел посмотреть вместе с тобой твоё дело. Я приставлен к твоей персоне обязательным бесплатным адвокатом, хороший мой. Ты забываешь, что я при суде служу… я изучал право, когда ты учился на Бульмише изящной словесности.
Леон. Вон отсюда! Я больше не хочу тебя видеть. Ты стал дерьмом!
Лебеллюк. Не будем терять драгоценное время на дискуссии. Знаешь ли, корешок, что твоё дело нехорошо?
Леон (вне себя). Я тебе не корешок! Хочешь, заделаю по мордасам?
Лебеллюк. Задача нелёгкая, у тебя руки привязаны.
Леон (рычит). Убирайся немедленно вон, подлец!
Лебеллюк (спокойно присаживается, разворачивает полотенце, в котором завёрнуто дело). Какой ты легкомысленный! Я тебе понадоблюсь. (Продолжает писклявым голосом.) Я знаю, что ты на меня в обиде потому, что я принял операцию. Во-первых, между нами говоря, терять мне было нечего… И затем, хороший мой, нужно определиться! Особенно, когда есть амбиции. В XVI веке, кастрация, например, была обычным явлением. Не счесть скопцов из Сикстинской капеллы, ставших кардиналами!
Леон (ворчит). Я тебе этого никогда не прощу!
Лебеллюк (запросто). Чего ты кипятишься, тестикулы-то были мои, а не общие! Чтобы правильно жить, необходимо принять новое общество.
Леон (рычит). Никогда!
Лебеллюк. Неисправимый пассеист! Ты никогда не освободишься от прошлого! Своими вправо-влево шатаниями и бесплодными обещаниями самец-гегемон попался на удочку традиционно обездоленной женщине, которая взялась избавиться от его вечного гнёта. Число женщин, как ты знаешь, превышает мужское население. Таким образом, в результате всеобщих выборов, мы оказались в меньшинстве, и, более того, в матриархате. Последние пять-шесть тысяч лет такого в наших краях не случалось. Так что, хоть что-нибудь новенькое! Дамы мгновенно заняли все ключевые точки. Но, так как после тысячелетий рабства им не хватало компетенции, а гомосексуалисты толпятся, главным образом, в артистических областях, они призвали волонтёров. Я был одним из первых, кто проголосовал за Петэна, принял немецкую оккупацию, один из первых я последовал за Шарлем дё Голлем… Быть в первых рядах стало у меня традицией, так что на операцию я тоже пошёл добровольно. Что поделаешь, хороший мой, за женщиной будущее! К тому же, при совершенстве современной анестезии, это всё равно, что зуб удалить. Зато потом… какое спокойствие! Кстати, в моей чувствительной природе, всегда присутствовало нечто женское, теперь я чувствую, как это нечто цветёт!
Леон (опять ворчит). Пуля ты холостая!
Лебеллюк (улыбаясь). Да, но вместе с тем я и старшина присяжных заседателей. Пожертвовав моими брелоками, и в память о наших студенческих безобразиях я, хороший мой, быть может, спасу тебя от такой участи! (С печальным видом.) Однако ты выбрал для проживания не самый лучший район. Если бы ты обретался на Менильмонтане, у площади Бастилии… или в другом-каком рабочем квартале… Благодаря остаткам их здравого смысла, у судей иной раз удаётся выторговать смягчающие обстоятельства… Но в шикарном Пасси, рядом с Комитетом Освобождённых Женщин во главе с Марией Абортовой… это, признаться, самое худшее, что только можно предположить. Тут самый высокий в Париже процент левых интеллектуалов на квадратный метр.
Леон (орёт вне себя). Накласть мне на твоих интеллектуалов!
Лебеллюк (в ужасе). Не так громко! Какай на них потихонечку, как и все остальные. Иначе они обосрут тебя так… ты знаком с новым уголовным кодексом?
Леон. Ещё чего!
Лебеллюк. А я его вызубрил, это моя профессия. Мы подпадаем под статью 122-ю, хороший мой! Хочешь, прочту? (Он достаёт из полотенца кодекс и читает фальцетом.) «Подлежит высшей мере… ты знаешь, что под этим подразумевается? Чик-чирик без выходного пособия… а также штрафу в размере от 2-х до 6-ти тысяч новых франков… вот… все лица мужского пола, применившие физическую силу или таковую в форме красноречия, или же лживые обещания, либо, пользуясь мимолётным смятением жертвы, которое могло показаться лицу мужского пола согласием… замечаешь ловушку! Короче… в целях склонить лицо женского пола младше 25-ти лет). И ещё… В случаях, когда лицо мужского пола на момент совершения вышеуказанного уже было связано браком, данное лицо подлежит высшей мере (чик-чирик!) и штрафом в размере от 4-х до 12-ти тысяч новых франков. Если же лицо женского пола на момент совершения вышеуказанного было несовершеннолетним, или в обоих случая, если оно находилась на службе у вышеупомятого.»
Леон. Вышеупомянутый, это кто?
Лебеллюк. В данном случае, ты. Она была несовершеннолетняя?
Леон. Нет.
Лебеллюк. Но она была у тебя на службе?
Леон. Нет. Она была службе у моей жены. Я больше не считаюсь главой семьи.
Лебеллюк. Словесная уловка или крючкотворство, хороший мой!
Леон (просветлев). Нет! Листай, листай! В преамбуле утверждения матриархата… статья 7-я или 9-я.
Лебеллюк (поражённый). Вот, бляха! Может, ты и прав… (Ищёт.) Статья 9-я. «…всякая власть и авторитет, любая собственность исходят из чрева… будут исключены из наследования все за исключением лица мужского пола…» Нет, это не то!
Леон. Ищи дальше! Где-то там! Статья 11-я или 13-я.
Лебеллюк. Подожди… Подожди… Вижу, куда ты клонишь. Может, и есть основания для защиты. Стать 13-я: «Всякая прислуга обоих полов, находящаяся на службе при предприятии или в пользу частных лиц… ни в коем случае лицо мужского пола не имеет права распоряжения по своей собственной инициативе…»
Леон (с триумфом). Следовательно, она не была у меня на службе!
Лебеллюк (в недоумении). Ну. Но ты, тем не менее, её обрюхатил!
