Саня. Не во мне дело! И не в Кольке!
Макеевна. А в ком?
Саня. В тревожности положения! Раньше, слышь, раньше на речку смотришь — речка и речка, ничего особенного, все хорошо, замечательно даже. А теперь смотрю и думаю: отравленная! Вот течет, понимаешь, отрава! Отрава одна течет, и про другое не думается. Рыбы мало, правильно, но кажную минуту про отраву думать тоже… тяжело. Невыносимо прямо. И в этих, в продуктах, еще черт навалял. Ну, этих… Ну, как их?
Макеевна. Ну, кого?
Саня. Ну, эти… Стициды! О! Уже не морковка, не капуста, а стициды и стициды.
Макеевна. У себя на огороде, поди, здоровые овощи.
Саня. А дожди химические! Химия, говорят, оттуда шарахает! На небо закинешься, полюбоваться им, к примеру, захотелось, а про химию думаешь. Не хочешь, а думаешь. А на фиг мне эта химия? Потом… (Дрогнувшим голосом.) Мишка с Васькой, сыновья-то, в Ростове у нас. Знаешь, да?
Макеевна. В самом Ростове?
Саня. В Богаевском районе. Скоко там километров? Десять или семисят от города?
Макеевна. Я почем знаю?
Саня. И я не помню. С женами, с детями… всем кагалом уехали и живут. Так?
Макеевна. Далеко забрались.
Саня. Ну, так получилось. Край-то богатый, урожайный. Дак вот, раз в два года, а к нам, в Сибирь, погостить заявлялись. А теперь и не выберешься. На один билет полгода упираться. Это жизнь?
Макеевна. Может, лучше станет когда-нибудь?
Саня. Так не видать чё-то, чтоб лучше. Хуже и хуже, это видать.
Макеевна. И без очков, правда.
Саня. Я, слышь, локаторы настрою на радио: почем там нынче билеты…
Макеевна. А почем?
Саня. Дак там инфляция! В какую дырку ни ткнись… Везде. Теперь токо ее и караулю. Для роцтвенников совсем места в голове не осталось, одна инфляция на уме.
Макеевна. А я, дядь Саня, раньше думала — она хорошая.
Саня. Кто?
Макеевна. Она, инфляция.
Саня. Да ты чё-о?!
Макеевна. Правда — правда! Еще когда телевизоры работали, еще вышка неопрокинутая стояла, передавали, мол, шахтерам из-за инфляции большу — ущую зарплату дали, которая им и не снилась. Вот, думаю, до нас бы скорей добежала эта инфляция. Ну, не дура?
Саня. И слова-то такого раньше не знал.
Макеевна (укоряя себя). Правда — правда! Разве я думала когда, что чужие кирпичи начну тягать? Никогда не думала.
Саня. А я с утра самого употреблял? Почти непьющим считаюсь, а счас предложи — не откажусь. Жадность откуда-то появляется.
Макеевна (с азартом). Жадность, точно, жадность! Иной раз в гостях начнут угощать… Ем — ем, ем — ем, уж пища у самого горла стоит, а все наворачиваю, будто последний раз в жизни еду ем. Со стыда готова сгореть, а все равно кусаю. Раньше ничего подобного за собой не замечала.
Саня. Может, голодная просто?
Макеевна. Да нет, вроде, не пустой желудок. Может, я одна такая?
Саня. А я? Вот поднеси мне счас рюмашку… Думаешь, откажусь? Попробуй поднеси, поглядим.
Макеевна. Ничего нет, дядь Саня.
Саня. А чё?
Макеевна. Думаешь, у меня тут завод водочный?
Саня. Не, к примеру, к слову. (Со слезой в голосе, не сразу.) И с Валей ссоримся в сто раз чаще… Вам кажется, мужики во всем виноваты… А я, к примеру, причем? Всю жизнь ишачил на пароме, как этот… Еще и виноват. Говорят, психика у народа должна быть другая. От неправильной народной психики, мол, беды, трудности неожиданные… Ну, вы там сначала свою психику замените. Вы-то знаете, где эти психики раздают, а нам другую брать неоткуда.
Макеевна. Народ и будет сидеть сложа руки, конечно.
С улицы послышался голос Николая: «Макевна! Ты там дома?!»
Саня. Колька! Куда — нить спрячь меня! (Забегал по двору.)
Макеевна. Да не он.
Саня. Хоть куда — нить!..
Голос Николая. Макевна!
Макеевна. Правда, он. Ну и Бог с ним! Тебе-то чё переживать?
Саня. Заподозрит что-нибудь про нас и обидится за Лидию. Изменил, предал, скажет, жену его.
Макеевна. Ну, беги в избу, что ли. Под кровать там залезь и умри.
Саня. Ага. (Скрывается в доме.)
Входит Николай.
Николай. Ты чё не отзываешься? Чуть глотку не сорвал.
Макеевна. В доме-то не слышно. Как услышала — вышла. Здравствуй, дядь Коля.
Николай. Здоров.
Макеевна. Однако, за деньгами пришел?
Николай. Какими?
Макеевна. За кирпичи, «какими»… Ой, спасибо тебе, дядь Коля.
Николай. За что?
Макеевна. Что прищучил меня с кирпичами. Сроду воровкой не была, заела бы совесть, начисто заела. Я уж от тебя деньгами, не водкой откуплюсь. Ладно? А то в доме шаром покати, ни бутылочки.
Николай. Может, где притаилась одна?
Макеевна. Все углы обшарь — не найдешь.
Николай. Не, на всякий пожарный… Бывает, поставишь, затыришь куда-нибудь, а потом найти не можешь. Зимой на огороде бутылку заначил, а утром снег… как навалил… Не знал, мативо, где искать.
Макеевна. Нашел?
Николай. Ну — дак, снег растаял весной, нашел. Сама себя выказала. Давай поглядим?
Макеевна (с обидой). Какой же ты все-таки человек недоверчивый. Из-за одного проступка прямо веревки готов вить. Иди, гляди!
Короткая пауза.
Николай (осторожно). Макевна, а ты ничего больше случайно… на нашей улице не прихватывала?
Макеевна. Кого? Когда?
Николай. У Арефьевых, у Валентины.
Макеевна (посмотрев на дверь дома). У дяди Сани?
Николай. Ну, на их половине, у Вали. Какая-то пропажа у них произошла крупная. ОМОН хотят из города вызвать… Те шерстить начнут — муравей не проскочит.
Макеевна (задохнувшись от негодования). Ах он!.. Ах, хитрюга! Сидит, мозги заправляет! Химия у него на небе, тревожность в положении… Ах он!..
Николай. Да погоди. Про кого забегала? Э, Макевна!
Макеевна. И что… перемены у вас какой, переворота не было? Жена твоя где?! Теть Лида где?!
Николай. Да вон, на ваш колодец за водой…
Макеевна. Не девал ее никуда?
Николай. Она первая тебя куда-нибудь денет. А что?
Макеевна. А то! Зачем мне про перемены — обмены заливать, если на самом деле в подозрении меня держат?! Всю жизнь теперь в уголовках ходить из-за твоих кирпичей? Из-за глины какой-то всю репутацию потеряла! (Плачет.) Какого ляда вы с ими расшиперились?
Николай. С кем?
Макеевна. С кирпичами долбаными! Столько дней лежат… без движения, конечно. Думаю, может, и не очень им надо. Другие машинами, целыми составами тягают… По сравнению, что я сделала-то? Слезы! И расплатилась.
Николай. А я за кирпичи без претензий.
Макеевна. Да? А причем тут ОМОН? Без мужа, без детей, так все и валить можно? Сладче всех, что ли, живется? ОМОН они вызывают… Двадцать лет на почте отпахала, грамоты да премии, а тут… Забирай свои кирпичи к чертовой матери! (Распахнула дверь сарайчика, начинает вытаскивать кирпичи и складывать их у ног Николая.)
Николай. Макевна! Эй… Эй, с ума сошла?
Макеевна (продолжая таскать кирпичи). Был бы ум-то, было б с чего сходить… Связалась… Так мне и надо.
Николай. Ну, мативо! Просто так зашел… Кончай, Макевна! (Начинает носить кирпичи в сарайчик.) Во, разбушевалась.
Макеевна (передразнивая). Замылила, нечаянно… Сразу воровку из меня делать…
Николай. Какую «воровку»? Чё ты собираешь?
Макеевна. Шишки собираю да намеки ваши разные. (Но мгновение делово.) Кидай тише, расколются.
Николай. Ага.
Макеевна (вновь сквозь плач). Утаскивай все до единого!
Николай. Куда я их? Купила, значит, пользуйся! И не самооскорбляйся! Какая ты воровка? Все по уму было сделано. Хочешь, могу вообще бесплатно последние простить? Баста! (Сунул в руки Макеевны последний кирпич.) Считай, что мы в расчете!
Макеевна. Говорю, не нужны мне твои кирпичи. (Бросила кирпич в сарай, захлопнула дверь, прошла к крыльцу, села на ступеньку.) Удавлюсь лучше, чем наговоры терпеть.
Николай (присев на корточки рядом). Тю — у! Я лучше, думаешь? Мне-то по твоим выводам сто раз надо удавиться. (Словно делясь тайной.) Вчера ночью двадцать пачек папирос за пазуху, и в подпол!
