Стр. 24
- Помилуйте, это вам ничего не стоит! Возьмите только пример с меня - и солгите! - отвечал Кульковский. [77, с. 175.]
Известная герцогиня Бенигна Бирон была весьма обижена оспой и вообще на взгляд не могла назваться красивою, почему, сообразно женскому кокетству, старалась прикрывать свое безобразие белилами и румянами. Однажды, показывая свой портрет Кульковскому, спросила его:
- Есть ли сходство?
- И очень большое,- отвечал Кульковский,- ибо портрет походит на вас более, нежели вы сами.
Такой ответ не понравился герцогине, и, по приказанию ее, дано было ему 50 палок. [77, с. 176.]
Вскоре после того на куртаге, бывшем у Густава Бирона, находилось много дам чрезмерно разрумяненных. Придворные, зная случившееся с Кульковским и желая ему посмеяться, спрашивали:
- Которая ему кажется пригожее других? Он отвечал:
- Этого сказать не могу, потому что в живописи я не искусен. [77, с. 176.]
Но когда об одном живописце говорили с сожалением, что он пишет прекрасные портреты, а дети у него очень непригожи, то Кульковский сказал:
- Что же тут удивительного: портреты он делает днем... [77, с. 177.]
Одна престарелая вдова, любя Кульковского, оставила ему после смерти свою богатую деревню. Но молодая племянница этой госпожи начала с ним спор за такой подарок, не по праву ему доставшийся.
- Государь мой! - сказала она ему в суде,- вам досталась эта деревня за очень дешевую цену!
Кульковский отвечал ей:
- Сударыня! Если угодно, я вам ее с удовольствием уступлю за ту же самую цену. [77, с. 177.]
Стр. 25
Один подьячий сказал Кульковскому, что соперница его перенесла свое дело в другой приказ.
- Пусть переносит хоть в ад,- отвечал он,- мой поверенный за деньги и туда за ним пойдет! [77, с. 177.]
Профессор элоквенции Василий Кириллович Тредиаковский также показывал свои стихи Кульковскому. Однажды он поймал его во дворце и, от скуки, предложил прочесть целую песнь из одной "Тилемахиды".
- Которые тебе, Кульковский, из стихов больше нравятся? - спросил он, окончив чтение.
- Те, которых ты еще не читал!- отвечал Кульковский. [77, с. 179.]
Кульковский ухаживал за пригожей и миловидной девицею. Однажды, в разговорах, сказала она ему, что хочет знать ту особу, которую он более всего любит. Кульковский долго отговаривался и наконец, в удовлетворение ее любопытства, обещал прислать ей портрет той особы. Утром получила она от Кульковского сверток с небольшим зеркалом и, поглядевшись, узнала его любовь к ней. [77, с. 180.]
Однажды Бирон спросил Кульковского:
- Что думают обо мне россияне?
- Вас, Ваша Светлость,- отвечал он,- одни считают Богом, другие сатаною и никто - человеком. [77, с. 183.]
Прежний сослуживец Кульковского поручик Гладков, сидя на ассамблее с маркизом де ля Шетардием, хвастался ему о своих успехах в обращении с женщинами. Последний, наскучив его самохвальством, встал и, не говоря ни слова, ушел.
Обиженный поручик Гладков, обращаясь к Кульковскому, сказал:
- Я думал, что господин маркиз не глуп, а выходит, что он рта разинуть не умеет.
- Ну и врешь! - сказал Кульковский,- я сам видел, как он во время твоих рассказов раз двадцать зевнул. [77, с. 183-184.]
Стр. 26
Другой сослуживец Кульковского был офицер по фамилии Гунд, что с немецкого языка по переводу на русский значит собака. Две очень старые старухи перессорились за него и чуть не подрались.
Кульковский сказал при этом:
- Часто мне случалось видеть, что собаки грызутся за кость, но в первый раз вижу, что кости грызутся за собаку. [77, с. 184.]
Пожилая госпожа, будучи в обществе, уверяла, что ей не более сорока лет от роду. Кульковский, хорошо зная, что ей уже за пятьдесят, сказал:
- Можно ей поверить, потому что она больше десяти лет в этом уверяет. [77, с. 184.]
Известный генерал Д. (А. А. фон Девиц) на восьмидесятом году от роду женился на молоденькой и прехорошенькой немке из города Риги. Будучи знаком с Кульковским, писал он к нему из этого города о своей женитьбе, прибавляя при этом:
- Конечно, я уже не могу надеяться иметь наследников.
Кульковский ему отвечал:
- Конечно, не можете надеяться, но всегда должны опасаться, что они будут. [77, с. 185.]
Сам Кульковский часто посещал одну вдову, к которой ходил и один из его приятелей, лишившийся ноги под Очаковом, а потому имевший вместо нее деревяшку.
Когда вдова показалась с плодом, то Кульковский сказал приятелю:
- Смотри, братец, ежели ребенок родится с деревяшкою, то я тебе и другую ногу перешибу. [77, с. 185.]
Двух кокеток, между собою поссорившихся, спросил Кульковский:
- О чем вы бранитесь?
- О честности,- отвечали оне.
- Жаль, что вы взбесились из-за того, чего у вас нет,- сказал он. [77, с. 186.]
Стр. 27
Кульковский однажды был на загородной прогулке, в веселой компании молоденьких и красивых девиц. Гуляя полем, они увидали молодого козленка.
- Ах, какой миленький козленок! - закричала одна из девиц.- Посмотрите, Кульковский, у него еще и рогов нет.
- Потому что он еще не женат,- подхватил Кульковский. [77, с. 186.]
Красивая собою и очень веселая девица, разговаривая с Кульковским, между прочим смеялась над многоженством, позволенным магометанам.
- Они бы, сударыня, конечно, с радостью согласились иметь по одной жене, если бы все женщины были такие, как вы,- сказал ей Кульковский. [77, с. 187.]
При всей красоте своей и миловидности девица эта была очень худощава, поэтому и спрашивали Кульковского:
- Что привязало его к такой сухопарой и разве не мог он найти пополнее?
- Это правда, она худощава,- отвечал он,- но ведь от этого я ближе к ее сердцу и тем короче туда дорога. [77, с. 188.]
Молодая и хорошенькая собою дама на бале у герцога Бирона сказала во время разговоров о дамских нарядах:
- Нынче все стало так дорого, что скоро нам придется ходить нагими.
- Ах, сударыня! - подхватил Кульковский,- это было бы самым лучшим нарядом. [77, с. 186.]
На параде, во время смотра войск, при бывшей тесноте, мошенник, поместившись за Кульковским, отрезал пуговицы с его кафтана. Кульковский, заметив это и улучив время, отрезал у вора ухо.
Вор закричал:
- Мое ухо.
А Кульковский:
Стр. 28
- Мои пуговицы!
_ На! На! вот твои пуговицы!
- Вот и твое ухо! [77, с. 190.]
Герцог Бирон послал однажды Кульковского быть вместо себя восприемником от купели сына одного камер-лакея. Кульковский исполнил это в точности, но когда докладывал о том Бирону, то сей, будучи чем-то недоволен, назвал его ослом.
- Не знаю, похож ли я на осла,- сказал Кульковский,- но знаю, что в этом случае я совершенно представлял вашу особу. [77, с. 191.]
В то время когда Кульковский состоял при Бироне, почти все служебные должности, особенно же медицинские, вверялись только иностранцам, весьма часто вовсе не искусным.
Осмеивая этот обычай, Кульковский однажды сказал своему пуделю:
- Неудача нам с тобой, мой Аспид: родись ты только за морем, быть бы тебе у нас коли не архиатером (главным врачом), то, верно, фельдмедикусом (главный врач при армии в походе). [77, с. 144.]
Старик Кульковский, уже незадолго до кончины, пришел однажды рано утром к одной из молодых и очень пригожих оперных певиц.
Узнав о приходе Кульковского, она поспешила встать с постели, накинуть пеньюар и выйти к нему.
- Вы видите,- сказала она,- для вас встают с постели.
- Да,- отвечал Кульковский вздыхая,- но уже не для меня делают противное. [77, с. 144.]
А. П. СУМАРОКОВ
На экземпляре старинной книжки: "Честный человек и плут. Переведено с французского. СПб., 1762" записано покойным А. М. Евреиновым следующее:
Стр. 29
"Сумароков, сидя в книжной лавке, видит человека, пришедшего покупать эту книгу, и спрашивает: "От кого?" Тот отвечает, что его господин Афанасий Григорьевич Шишкин послал его купить оную. Сумароков говорит слуге: "Разорви эту книгу и отнеси Честного человека к свату твоего брата Якову Матвеевичу Евреинову, а Плута - своему господину вручи". [6, стлб. 0197.]
На другой день после представления какой-то трагедии сочинения Сумарокова к его матери приехала какая-то дама и начала расхваливать вчерашний спектакль. Сумароков, сидевший тут же, с довольным лицом обратился к приезжей даме и спросил:
- Позвольте узнать, сударыня, что же более всего : понравилось публике?
- Ах, батюшка, дивертисмен!
Тогда Сумароков вскочил и громко сказал матери:
- Охота вам, сударыня, пускать к себе таких дур! Подобным дурам только бы горох полоть, а не смотреть высокие произведения искусства! - и тотчас убежал из комнаты. [53, стлб. 957-958.]
Однажды, на большом обеде, где находился и отец Сумарокова, Александр Петрович громко спросил присутствующих:
- Что тяжелее, ум или глупость? Ему отвечали:
- Конечно, глупость тяжелее.
