53
Послесловие
Поутру глухарь полностью оклемался, и дед Митяй привязал пернатого за лапу к забору. Посмотреть на лесного жителя пришел весь хутор.
— А почему у него красные брови? — спросила одна из дочек Тамары.
— Эк, милая моя, — ответил Дмитрий Ионович. — Под солнцем живет орда божьих тварей. У кого-то есть хобот, кто-то таскает иглы на спине, а кому-то достались красные брови. Так задумано природой.
Глухарь оказался большим и упитанным, как откормленный гусь. Он раскрыл хвост веером и тянул шею, хлопая крыльями. Потому что боялся и защищался.
— Что с ним будет? — спросила я. Мне было жалко птицу.
— Употребим, — ответил дед Митяй. — Отвисится малость, промаринуется, а опосля потушим.
Как ни терзала меня жалость к красивому пернатому созданию, а пришлось признать — не сразу и не за один день — что на сострадании сытым не будешь. Для живущих на побережье сердобольность к братьям нашим меньшим чревата голодной смертью. Пришлось примириться и с тем, что домашнюю птицу обезглавливают, ощипывают и опаливают, а тушки жарят и варят. Но свыкнуться я так и не смогла и всегда уходила из общейки, когда дед Митяй надевал фартук, проверял заточенность топора, и, взяв курицу за лапки, относил к колоде.
Появление глухаря стало значимым моментом в отношениях Егора и хуторских мужчин. Мужа признали и зауважали как добытчика, способного прокормить семью. С ним делились мнением и, в свою очередь, давали дельные советы. Теперь он мог запросто попросить стремянку у Григория, чтобы поправить водосток, оторвавшийся от карниза. Или вместе с Игнатом поднимал просевший пол в бане, отдав взамен половину месячного сигаретного пайка и верхонки. Разумная цена за помощь, учитывая ненадежность полусгнивших лаг.
На удивление, Егор сумел приспособиться к деревенской жизни. Влился в неё даже чересчур быстро. Я с подозрением приглядывалась к мужу, ожидая повторных вспышек недовольства местными удобствами, вернее, отсутствием таковых. Мол, в гробу он видал благородные горные пейзажи, и вообще, осточертело бить молотком по пальцам. Но Егор не вспыхивал. Бывало, раздражался, если что-то не получалось легко и быстро, бывало, ворчал, если настроение не задалось с утра. Он воспринимал житьё-бытьё на хуторе как некую игру, которая скоро закончится. Снисходительно посматривал на повседневную суету аборигенов и посмеивался втихаря. Наверное, решил задавить висоратскую гордость и немножко потерпеть. А там уж и отъезд маячит на горизонте.
А мне не хотелось уезжать. Каждый день, прожитый на хуторе, приближал к неизбежному. К разлуке с мамой. Я вернусь на Большую землю, и неизвестно, когда мы увидимся в следующий раз. Но мое сердце здесь, в Магнитной! Оно намертво укрепилось на побережье. Ну, как тут не отчаяться?
Разговор в малиннике пошел маме на пользу, пусть я оказалась не совсем удачным громоотводом. Озвучив свои страхи и сомнения, мама наконец-то решилась посмотреть им в глаза. Очевидно, она поразмыслила и пришла к кое-каким выводам, потому что при следующей встрече с Муреной (мы все-таки съездили в запасник через неделю) гораздо спокойнее отнеслась к агрессивному зырканью ката. А тот растерялся. Меня посетила мысль, что всё это время Мурену бесили не внезапно нахлынувшие чувства, а боязливая реакция мамы. Пугливая лань, бегущая от волчары…
Но осмелевшая лань сделала выбор не в пользу хищника. Мама познакомила меня с Николаем. В целом, её поклонник мне понравился, несмотря на шевелюру, истощившуюся к сорока годам, и лысину, замаскированную зачесанными набок реденькими волосинками. Интеллигентности Николаю добавляли круглые очки в тонкой хлипкой оправе, отчего лицо казалось беззащитным и удивленным. И голос приятно удивил — тихий и извиняющийся. Словом, воспитанный и образованный современный человек. Не пойму, как Николай умудрился загреметь под фанфары, то есть схлопотать пожизненный срок?
Конечно же, мама не пригласила кавалера на чай.
— Нехорошо это, — объяснила она. — Не сейчас. Как-нибудь потом.
Ну и ладно, насильно заставлять не будем. Кого бы мама ни выбрала — Мурену, Николая или другого счастливчика — это будет её решение, а не моё. И всё-таки, зная, что рядом с мамой есть человек, который станет для неё опорой и поддержкой, я бы уехала на Большую землю с чистой совестью. Черт, не хочу никуда уезжать! Может, прорасти корнями в землю, как дерево?
А прорастать не пришлось. В начале октября границу побережья закрыли. Вот так вот. Рубля не удержался на премьерском посту, и в стране начался передел власти. Об этом сообщил Голотвин, когда мы приехали в Совет, чтобы разузнать о попутном транспорте до комендатуры.
Путь на Большую землю оказался перекрыт. Со всеми вытекающими последствиями. Пока нового премьер-министра не изберут официально и в соответствии с буквой закона, в столицу нам не попасть.
— Ориентировочно переходный период займет месяца три-четыре. И это по самым оптимистичным прогнозам, — сообщил Клещ, развалившись в кресле с комфортом.
Три месяца плюсом — это январь. Это зима и морозы. И не факт, что прогноз Голотвина оправдается. Установление новой власти может затянуться до весны. К этому времени у нас родится малыш.
— Не волнуйтесь. Снабжение пайками прекратится лишь в том случае, когда границу уберут, а кордоны снимут. Но это вряд ли, — хохотнул Глава Совета.
Новость далась Егору тяжело, хотя он знал: подобный исход политических дрязг ожидаем. И все же муж рассчитывал выскользнуть за территорию побережья, прежде чем режим въезда-выезда будет блокирован. Я ликовала, стараясь не показывать виду, а Егор настаивал, добивался, требовал и надеялся, пока не понял, что даже известная фамилия Мелёшиных не откроет большие ворота с буквой V, чтобы выпустить нас в цивилизованный мир.
И мы остались. Честно говоря, меня мало волновало, кто сядет на премьерский трон. В гораздо большей степени заботило грядущее прибавление. Ведь крохе предстояло родиться на побережье.
Егору пришлось привыкать к отсутствию комфорта и удобств. Привыкать к тому, что нужно сперва потрудиться, а затем получить результат. Привыкать к каше, к вечерним чаепитиям и к сероватому плотному хлебу. Привыкать к неприязни и агрессивному отношению местных жителей. Привыкать к тому, что за окном идет дождь, а до отхожего места, то есть до туалета, нужно дотопать, да и долго там не засидишься. А что будет зимой? Вывод один: облагораживать и утеплять сортир. Но это уже другая история.
Пришлось привыкать и мне, но иначе. Я прислушивалась к изменениям в организме — незаметным, но неуклонно набирающим вес и обхват талии. Наверное, поэтому природа определила девять месяцев в качестве срока, достаточного, чтобы женщина прониклась предстоящим материнством.
Меня тревожили полнолуния, но Егор уверенно заявил, что второе "я" заснуло надолго. До тех пор, пока ребенок не будет отнят от материнской груди. Муж ответил на мое удивление просвещенностью в появлении потомства у оборотней:
— А куда деваться, если жена — полиморф? Пришлось читать и изучать. И расспрашивать.
— Теперь тебе станет скучно, — опечалилась я. Острота ощущений, переживаемых моим мужчиной в полнолуния, пропадет надолго.
— Сомневаюсь, — хмыкнул он. — Пацан еще задаст нам жару.
— Какой пацан?
— Ну-у… сын. — Муж выговорил это слово и задумался. Наверное, вступило в голову, что он станет отцом.
— А если родится дочка? Не забывай, мы живем в Шлаковке, — напомнила я о байке Игната.
— Фигня. С нами не сработает. Мы же не местные, а временные, — успокоил Егор. — А давай поспорим? Я говорю, что родится сын, — он опять запнулся, прислушавшись к новому слову в лексиконе. — А ты утверждаешь, что родится дочь, — и снова замолчал, проникаясь открытием. Ребенок в животе жены — не бесполое существо. Там растет либо мальчик, либо девочка. Сын или дочь.
Первенец Егора, наш первенец родился на побережье, на исходе морозного февральского дня, и появление крохи в этом мире произошло неожиданно. Святозар Павлович не ошибся с расчетами. Просто я грохнулась навзничь, поскользнувшись на обледенелой тропинке. Роды начались преждевременно.
