На следующий день поутру у дома Юнды уже собралась небольшая толпа сельчан во главе с торжествующими Камнегрызловыми. Ждали только поселкового старосту, который почему-то задерживался.
— Лучше добровольно бумаги на отказ пиши! — визжала Шунявка. — Суд-то такую, как ты, нипочем в опекунах не оставит! Моя правда будет! Не стесняясь детей, полюбовничка завела! У меня и свидетели есть. Ишь, за подарки продалась. Украшений ей, бессовестной нищебродке, захотелось… Цаца какая выискалась!
Юнда, вышедшая на крыльцо на шум толпы, затолкала детей обратно в дом и решительно встала в закрытых дверях, намереваясь чуть ли не врукопашную отвоевывать своих девочек.
Она проплакала всю ночь, увязывая узлы и понимая, что надо уходить. Бросать нажитое на потраву жадным Камнегрызловым было не жалко. Лишь бы детей не отобрали.
От Вилли она такого бегства не ожидала. Конечно, своим фальшивым предложением эльф сильно испортил ей репутацию. Она надеялась, что потом, когда закончится контракт и эльф уедет, со временем все успокоятся или она с девочками просто переедет.
Поступок эльфа перечеркнул все, как бы подтверждая гнусные слухи и лживые наговоры мерзкой Камнегрызлихи. Гномы решили забрать ее детей!
— О, вот и господин староста идет! — Шунявка расплылась в довольной улыбке, чувствуя себя хозяйкой положения. — Сейчас вылетишь из нашего дома в чем есть! Имущества тут твоего нет! Только бедненьких сиротиночек. Твои только серьги срамные, эльфом дареные! Чего же не надела-то?
Тетка испытывала большое разочарование, не увидев в ушах Юнды тех самых сережек.
Староста действительно шел, но как-то странно. В руках он нес большой чуть мятый лист бумаги и то подносил ее к глазам, то начинал обмахиваться ей, как веером. Мужчина неверяще всматривался в буквы на гербовом листе, потом, споткнувшись о какую-нибудь выбоинку на тропе, переставал пытаться осознать написанное и торопливо стремился поделиться небывалыми новостями со взволнованной толпой посельчан.
— Это… — вытерев рукавом испарину с красного от спешки лица, заявил он, пытаясь отдышаться, — идите уже по домам! Вот! И ты, Юнда, не переживай, мне тут бумага пришла официальная. Аж оттуда! — Он ткнул пальцем в небо, словно ему написали из небесной канцелярии. — Живи, значит, спокойно с девчонками своими! Вот и весь сказ.
— Ты што, ошалел⁈ — Шунявка раздулась, как важная жаба на болоте. — Никак с похмела не поймешь, чего мелешь? Какая бумага⁈ Не может эта вон маленьких детей опекать! Да она ж…
— Ты, Сумок, охолони жену! — разозлился староста на такое непочтительное обращение при всем честном народе. — Я все же власть и мигом вам штраф выкачу за поклеп на должностное лицо при исполнении! Ишь, с похмела я, видите ли! А если и принял вчера чуток, то это не значит, что читать разучился. Говорю же, бумага официяльна, из самой столицы. Вон чо пишут.
Он развернул документ и потряс им перед толпой.
— Эльф-то аж в магистрат прорвался и потребовал память, значит, ему перерыть на предмет, ну, сами понимаете. Вот прислали, значит, что ничего там нет. Не виновата, выходит, Юнда-то. А еще пишут, что он жалобу подал на Парамонтия, значит, и на вас, Камнегрызловых, что вы клевещете почем зря на него и на его работодательницу. То есть вон ее, Юнду. Так что в суд вас вызовут! Досплетничались. Ладно Шунявка, язык без костей. А выходит, и Парамонтий тоже соврал. Тьфу!
— А чего ж тогда получается — ушастый еще вернется? — раздался резонный вопрос кого-то из гномьих теток.
— И вернется, и неустойку уплотит по нарушению контракта! Все чин чинарем, — подтвердил староста и снова помахал бумагой, на которой блестел красный оттиск официальной гербовой печати столичного магистрата. — Так что расходимся уже. Чего? Своих дел нет? Яблоки вон созрели. Паданцы-то только свиньям пойдут.
Яблоки, из которых многие варили сидр, были важнее, и, обсуждая небывалые новости, гномы пошли по домам, обходя широкой дугой замершую в ступоре чету Камнегрызловых.
Юнда опустилась на ступени крыльца и, навалившись спиной на столбик перилец, размышляла, что теперь Шунявкиной семье, а может, и Парамонтию придется уезжать из поселка. Клевета, да еще признанная судом, у гномов считалась серьезным проступком. На эльфа она уже, конечно, не злилась, но что за странную выходку он тогда устроил — тоже не понимала. Еще она вдруг сообразила, что серьги-то женские эльф не мог просто так с собой носить! Чьи они? Откуда он их взял?
Вспомнились серьезные глаза Вилли в тот момент, когда он протягивал ей коробочку с украшением, и еще почему-то на память пришло смущение эльфа, когда она обняла его в порыве благодарности за помощь с опекой.
«Неужто и правда сватался? — Мысль о вероятности такого предложения показалась ей смехотворной. — Да быть того не может!»
Только вот, раз мелькнув, уходить из бедной Юндиной головушки эта нелепая, с ее точки зрения, мыслишка ни в какую не хотела.
Представляя своего остроухого работника, гномка уже неожиданно оценивала его как мужчину.
Как вы помните, Вилли перестал быть бледным и аристократически тощеватым. И то, как он выглядел сейчас, в последний месяц лета, копаясь на огороде, Юнде нравилось. К тому же в отличие от местных мужчин эльф следил за собой и, даже работая с землей, умудрялся выглядеть аккуратистом.
А еще девочки в нем души не чаяли, пока сама Юнда не убедила их, что жениться он на ней не будет. Что это была дурная и злая шутка.
Чем больше женщина вспоминала, тем больше убеждалась, что по сути Вилли — та самая ее еще девичья мечта об идеальном муже. Нет, в прямом смысле слова идеальным эльф ни в коем случае не был, но его проявившиеся достоинства многократно перевешивали его недостатки.
— Девочки! Надо им рассказать! — Юнда, спохватившись, пошла успокаивать детей.
Только поговорить у них толком не вышло. В поселке началась очередная суета. Загудели все громче и громче дудки, забухал барабан, гармоника выводила что-то плясовое, и все это, похоже, приближалось к дому гномки, грозя очередным за сегодня нашествием односельчан.
И оно случилось!
Шутка ли — впервые за столько лет в поселке появился настоящий свадебный поезд!
К домику Юнды и правда подъехал разукрашенный лентами экипаж, коляска с музыкантами и еще телега с местным торгашом Буковитом, тем самым, с которым уехал вчера наш Вилли. В бывшем возке из-под тыкв теперь громоздились сундуки, охраняемые здоровенным оборотнем свирепого вида.
Из экипажа выпорхнула разряженная в шелка фрау Тунс, а за ней и сам эльф в потрясающе элегантном смокинге.
Бабуля уже открыла было рот, чтобы начать положенные по такому случаю древние обрядовые восхваления, но, взглянув на Юнду, передумала.
— Так, милок. Полчаса подождешь, не убудет, — потыкала она пальцем в грудь остроухому жениху. — Огородик проверь, отдышись, речь придумай. Мы быстро!
В чем-то пожилая лепрекониха гномьих кровей была права. После бессонной ночи, слез и прочих потрясений Юнда выглядела не лучшим образом на фоне элегантного Вилли.
Так что старушка потребовала:
— Вон тот сундук живо в дом! Девочки, у нас полчаса, и не возражать!
Ровно через это время благодаря усилиям деятельной бабули на стареньком крылечке появились три нимфы. Четвертая, собственно почтенная матрона из рода Тунсов, на нимфу не тянула в силу возраста.
Вилли же от представшего зрелища и вовсе забыл слова, которые намеревался произнести.
Фрау Тунс что-то говорила, верещали музыкальные инструменты, шумела собравшаяся толпа, а он все стоял и смотрел.
Тоненькая по сравнению с обычными гномами фигурка Юнды в воздушном голубом платье с вышитыми светло-зелеными веточками, ее темные волосы, аккуратно заплетенные в сложную косу, и огромные, чуть испуганные карие глаза просто заворожили мужчину.
Привел в себя Вилли только тычок в бок сухоньким кулачком милой старушки.
— Кольцо хоть достань, олух! Пялится и пялится, успеешь еще насмотреться, ежели сейчас не обмишуришься.
