Шум все усиливается и усиливается, словно передо мной раскатывают ковровую звуковую дорожку. Долина изгибается вокруг изящно продолбленного участка скалы, и я попадаю в пещеру, которую, думалось мне, никогда больше не увижу.
Первое, что меня поражает, — это светящаяся вывеска. Над входом в неярком свете поблескивают отшлифованные алмазы, вставленные в скалу. Слева вертится вокруг собственной оси двуцветная спиральная трубка, будто хочет забуриться в землю. Я машинально шлепаю по ней, когда прохожу мимо, и она ускоряет свой темп, пока цвета не сливаются в сплошной вихрь, в котором ничего не разобрать. Точь-в-точь то самое, что у меня на душе.
— Мы скоро закрываемся!
Из глубины пещеры выплывает троллесса, которой едва ли несколько веков от роду, с еще не обветренными течением жизни чертами лица, и в руке она держит парикмахерскую бензопилку. Я различаю в полумраке пустующие сиденья и несколько журналов, высеченных на плохоньком граните. Оттуда, где я стою, они смотрятся как шеренга надгробий.
— С чем к нам пришли? — Она разглядывает меня с превосходством своего полутысячелетия, ее маленький нахальный носик еще едва размыт годами. — Шлифовка? Полировка? Можем даже навести вам линию бикини, если пожелаете.
— Линию бикини?
— Потребуется всего лишь ленточная шлифмашинка и чуточка мастерства.
— Мне на свадьбу.
— Понятно. Весь пакет! Учитывая, сколько будет стоить привести вас в презентабельный вид, лучше вам вместо себя отправить кого другого. Нет-нет, я просто шучу. Желаете, чтобы вам назначили прием?
— Мне уже назначено.
— Это не я вас записывала. — Она озорно улыбается. — Я бы запомнила.
— Я сама его вызывала… Письмом.
Когда я слышу этот голос, чьи ласковые раскаты мне так же знакомы, как и нервные верхние нотки ее негодования, у меня внутри все сжимается. На свет у входа вышагивает крупная фигура, руки уперты в бедра, груди выпячены, как два вулкана в шаге от извержения.
— Привет, тролль.
— Привет, троллесса. — Я беспристрастно ее разглядываю, словно стену в шахте, в которой нужно найти слабое место, чтобы воткнуть свою кирку. — Ты не слишком изменилась.
— Не могу сказать того же о тебе. В тебя въелась угольная пыль по самые уши, а глаза… Похоже, ты чересчур долго смотрел в бездну.
— Нет, просто работа. — Я пожимаю плечами. — Я поплотнел.
— Раньше ты бы мне ни за что так не ответил. Хочешь, я тебе здесь все покажу?
— Я здесь раньше жил, помнишь?
Она с гримаской отмахивается от возражения.
— С тех пор здесь кое-что расширили. Сейчас у меня есть партнер. Гном. Он мне оставляет управлять салоном по моему усмотрению, просто снабжает дополнительным пространством.
— И много народу к тебе ходит?
— Ты удивишься.
Она берет меня под руку настолько отработанным жестом, что это настораживает. То, как трется ее гранит о мой, как всегда, электризует. Мне не остается ничего иного, кроме как следовать за ней, шагать в такт с ней между сталагмитами, обработанными резцом под сидения. Некоторые из них увенчаны шлемами из сухого лишайника и имеют смутно угрожающий вид.
— Гном, — говорю я, рассматривая пол пещеры. — Я его знаю?
— Он знает, кто ты такой. Когда я с ним встретилась, он хотел знать о тебе все. Я рассказала ему как можно меньше, но достаточно, чтобы его заинтриговать. Он почти ребенок, борода не такая густая, как на мо… в общем — зато смышленый. Тебе это что-то говорит?
Я киваю. Почему я не удивлен?
— Я сделал ошибку с Кредебитом, — говорю я, высвобождая руку. — Первое правило управленца — никогда не поручать работу тому, кто умнее тебя. Вот почему мне приходится практически все делать самому. Этот коротышка меня обставил. Я всучил ему финансовые отчеты и попросил привести их в приличный вид, а теперь он заваривает уже не знаю что. Хуже всего то, что он наверняка уверен, будто выполняет мои распоряжения. Это одна из тех вещей, с которыми мне придется разбираться, как только закончится свадьба Шелдона. Это…
— Я знаю, — перебивает она. — Я тоже получила приглашение. Я в восторге от кошечек с мечами. Так символично!
— Ты знакома с Шелдоном?
— Ни чуточки, но твой стажер посчитал, что неплохо бы нам приехать вместе, и написал мне вместе с приглашением. Часто ты его колотил, чтобы так воспитать?
— Я-то нет, но вот другие да. А Шелдон…
— Я за тобой поглядывала издали, когда ты играл с мечом. Голосом его подружки кремень можно колоть, ты не находишь?
Понятия не имею, что на это ответить. Девушка подмигивает мне и уходит в дальнюю часть салона. Я вижу достаточно. Они раскопали тесный отнорок, который служил нам зимним погребом, и добавили кучу пустого пространства по обе стороны. Стены, вытесанные под шнур, отличаются той же промышленной шлифовкой, что и огромная горная выработка, простирающаяся под моими ногами. Прирученная, спрессованная порода, потерявшая свою минеральную душу. Я поворачиваю обратно к вечернему свету.
На выходе из пещеры моя троллесса решительным жестом берет меня за руку и заставляет остановиться.
— Там, подальше, есть новые комнаты, недавно вырезаны, — мурлычет она. — Мой партнер мыслит масштабно.
— Могу себе представить.
— И огромная спальня. Не планируешь на какое-то время тут задержаться?
— Свадьба в конце недели.
— И нам нужно там быть. Тебя мы преобразим, да и я, — она кокетливо потягивается в угасающем свете, — чуть освежусь. Не будем терять времени, пожалуй?
— Почему ты велела мне прийти?
— Я тебе не… — Она спохватывается и улыбается. — Я лишь надеялась, что ты придешь.
Позже мы безо всяких церемоний на берегу озера делимся горсткой каратов. В ледяной воде, окруженной сугробами, отражаются звезды. Над поверхностью прямой линией повисла сломанная сосна. Ее ветви, раскачиваемые ветром, скрипят и гонят по воде нестройную рябь. Почти верится, что мы совсем одни, если бы не вибрация от машин, роющих под нашими ногами, если бы не людские огни, сгрудившиеся вдалеке на болоте.
— А что, если мы пропустим свадьбу? — шепчет моя троллесса, комфортно располагаясь в снегу.
Наверх выступают только ее рельефные выпуклости. Я знаю, что она хочет, чтобы я улегся рядом с ней, и мы бы возобновили наш прерванный спор. Это было бы несложно, и я тоже этого хочу. Только в реальной жизни так не работает.
— Слишком многое еще не разрешилось. — Я заставляю себя таращиться на озеро, пока не просохнут глаза. — Мы изменились. Как и мир, наверное.
— Мой салон красоты утроил оборот.
Она завлекательно извивается на своем снежном ложе. Затвердевший от мороза торф хрустит под ее задом, и мне грезятся кое-какие стечения обстоятельств былого и прочие замечательные моменты.
— Тебе не следовало уходить, — говорит она.
— Это верно. И я раздумываю, правильно ли я поступил, вернувшись.
Я со скрипом поднимаюсь на ноги и иду к берегу. Мое огрубевшее тело отражается в воде. Шахта изменила меня. Рубцы, оставленные ударами кирки в мелких неурядицах; сколы от сталактитов, на которые я случайно налетал по дороге из таверны; пыль, забившаяся в расщелины или под ногти; осадочные отложения на бедрах, оставленные железненой водой, не упоминая уже о невидимых трещинах внутри груди. Сколько бы я ни царапал себя стальной мочалкой каждый раз, когда в моих складках заводилась растительность, мой возраст легко прочитать по толщине геологических слоев. И мне уже не хватает пальцев, чтобы пересчитать свои тысячелетия.
Нужно принять ванну.
— Пожалуй, я лягу спать здесь, — говорю я не оборачиваясь. — Увидимся утром в твоем салоне?
— Ты не хочешь, чтобы я потерла тебе спинку? — Ее отражение накладывается поверх моего. — Нас кое-что связывает, сам ведь знаешь. Я баловалась с мечом; и ты тоже. Не скажу, что мы квиты, потому что мы для этого достаточно несхожи. Но мы все еще готовы бегать друг за другом.
— Ты бы хотела поспускать со мной лавины, как в старые времена?
