В последнюю очередь делается надрез в верхней части шеи, и сквозь отверстие просовывается язык, создавая таким образом впечатление неаккуратного галстука. В этот момент жертва обычно умирает, и ее душа возносится к престолу Тбп, чтобы пополнить ряды Воинства Хаоса. Это великая честь для тбпистов, — быть принесенными в жертву таким образом. Однако ни один из людей племени с самого рождения религии не попал под жреческий нож, привилегия остается исключительно за пришельцами.
Следует отметить, что в течение всего процесса, отличающегося, как видно, крайней жестокостью, жертва, однако, не чувствует боли, хотя никаких наркотических напитков перед церемонией не предусмотрено. Судя по нескольким частным описаниям, психически жертва переходит в состояние некоего отстраненного наблюдения, не воспринимает никаких болевых ощущений; хотя прочие чувства остаются незатронутыми.
Что характерно, жрец обязан обладать серией специальных навыков, сравнимых с профессиональными, по всем частям церемонии. Он должен исполнить ритуал полностью и очень тщательно в течение двух часов от восхода солнца над всеми жертвами, будь их количество — единица или десять, не имеет значения. Любое отступление от графика, даже если причина не зависит от жреца, приводит к недовольству Тбп и потере жрецом божественного уважения. Череда из нескольких неудач означает, что жрец окончательно утратил благоволение Тбп и обязан покинуть не только святилище, но и племя. Самым великим жрецом со времен Сдвижения считается некто Иожик Митиган, также и великий скульптор, и талантливый поэт. Его жизнь и творчество до сих пор вызывают споры, но достоверно известно, что, достигнув высочайшего роста в жреческом мире, он внезапно потерял веру, ушел из племени и закончил свои дни в Глюкляндии в нищете и забвении.
В целом жертвоприношение тбпистов является исключительно интересным феноменом, отдельные черты которого характерны для любой религии. Тбпизм, однако, обладает некоторыми уникальными особенностями, которые и делают его столь привлекательным для большинства разумных существ.
Ровуд увидел, что я странно смотрю на него и пожал плечами.
— Серотай Федферовани, как дурак, «Жертвоприношения тбпистов», девятнадцатый год Третьего Становления Морали.
— Это что, цитата?
— Разумеется. Стал бы я, как дурак, выдумывать подобную ересь.
Почему-то я почувствовал облегчение.
— Так значит, все неправда?
— С чего бы? Правда, конечно, как дурак. Другое дело, что лет уже двести тому назад жуткая жестокость была осуждена и запрещена Верховным Курултаем тбпистов. Теперь ограничиваются бритьем, татуированием и ножиком по горлу. Как дурак. Весь колорит убрали.
— Ик… — Все облегчение разом пропало. — В принципе, побриться не помешало бы, — я провел пальцами по многодневной щетине. — Да и помыться тоже.
— Вот этого уже не дадут. Времени нет…
— Возначнем, дети мои! — завопил Эд-Ар.
В толпе наметились четкие сдвиги. Откуда-то притащили ведро, в него кинули большой медальон; что на нем было изображено, я не разглядел.
— Вохепса — женщина, тигра — мужчина, — вновь издал вопль жрец.
Понятно. Кидают жребий. Трое дюжих тбпистов вышли из толпы, несколько раз что-то гаркнули, подхватили ведро и принялись перекидывать его друг другу. Они здесь что, в волейбол играют?
Все умолкли. Толпа затаила дыхание. Слышалось только погромыхивание медальона в ведре; как они умудряются так бросаться ведром, что содержимое не вылетает наружу? Опыт, наверное…
Я посочувствовал тбпистам: бедняги, тяжко, видать, молчать-то. Впрочем, это долго не продлилось. Дюжие ребята по знаку Эд-Ара прекратили спорт и, взявшись всеми шестью на троих руками за края ведра, опрокинули его. Медальон выпал на землю. Я ясно увидел вылупленный глаз птицы, скачущей на одной ноге и скалящейся мне в рожу единственным зубом.
— Да будствует так! — возопил Эд-Ар и указал на меня рукой. Подхваченный с разных сторон оголтелыми фанатиками, я потащился к алтарю.
Оказалось, сзади каменюги имелась лестница для восхождения главных действующих лиц к финальному событию жертвоприношения. Я затрясся в крепких руках тбпистов, скачущих по ступенькам вверх. Меня связали и положили на спину, предоставив прекрасную возможность созерцать звездное небо. Где-то вдали на востоке почувствовалась светлая полоска. Скоро начнется заря, а вместе с ней — и ритуал.
Повернув голову, я увидел перепуганную Жулю, скорбного Ровуда, деловито копошащегося Эд-Ара и сотни глаз, плотоядно блестевших в мою сторону. Что ж… Надо бы вспомнить все хорошее и плохое, что было. Только вот незадача: всего этого произошло больно уж мало.
Солнце бросило отблеск на горизонт, свободный от облаков. Над нами же словно собиралась гроза — темные тучи угрожающе скопились над ущельем и окрестностями.
Тбписты отчаянно заорали, но я уже привык к шуму. Просветлевший лицом Эд-Ар направился ко мне, сжимая в руке устрашающего вида опасную бритву.
— Ничего, я мастер, — успокоил он. — Даже больно не будет. Сначала обрежу нервные окончания, а потом станешь наблюдать и удивляться.
Эд-Ар поцокал языком, изучая мое заросшее за несколько дней лицо, и достал мыльную пену…
Вообще, первые минуты процесса оказались не столь неприятны. Жрец еще не начинал резать нервы, поэтому я почувствовал некоторое блаженство от гладкой кожи. Однако, сбрив щетину на лице, Эд-Ар принялся соскабливать шевелюру. Жрец действительно был профессионалом своего дела: ни единый волосок не дернулся, кровушка не выступила; но ходить с лысым черепом — как-то не по себе… Впрочем, что это я? Ходить-то уж более не придется. Ни с лысым черепом, ни с заросшим.
Закончив бритье, Эд-Ар всплеснул руками и что-то прокричал толпе, — я не расслышал, что, но тбписты вновь восторженно завопили; я уже вполне утомился от их радостей и потому страдальчески устремил взгляд в небо…
И события понеслись…
Эд-Ар вскинул ножи над собой, устремив кончики лезвий к земле… нет, к моей голове; этот мясник должен хорошо знать, где проходят нервные окончания. Жрец напряг мышцы, собираясь точным ударом покончить с болью…
Темные тучи на начинающем светлеть небе заклубились во множестве смерчей и куда-то стремительно помчались. Освободившаяся круглая ниша в центре неба открыла моему взору заинтересованное и озадаченное лицо…
Что-то пронзительно засвистело в воздухе, рядом коротко бухнуло: «Бух», — послышался жалобный звон металла и ругательства Эд-Ара. Раздался взрыв где-то в ущелье…
Шагах в пятистах от площадки сошла лавина…
Лицо в небе что-то пробормотало, в досаде сплюнуло и исчезло…
На пожар в ущелье пролился дождь…
Тучи разметало окончательно, и угасающие на западе звезды с любопытством уставились на происходящие безобразия…
Тбписты прекратили разговоры и открыв рты смотрели на жреца. Эд-Ар изрыгал невероятные заклинания и шамански махал рукой. Чуть скосив глаза и присмотревшись, я понял, что это просто-напросто резонанс. Жрец еще держал ручку ритуального кинжала, а обломки лезвия валялись под ногами…
— Ну, вот те и чудо, — сказал я в небо. Обратился к тому лицу, наверно.
Почему-то небесная рожа показалась жутко знакомой. Подумав, я решил, что никого похожего в этом мире не встречал, так что это из той, зарезервированной области памяти, что выдает иногда толику информации, с которой потом решительно нечего делать. Ну да ладно. Разберемся когда-нибудь.
Эд-Ар утряс, наконец, свою конечность и бросился ко мне, размахивая уцелевшим ножом. Я не на шутку перепугался, что он сейчас порежет меня или же порежется сам, так неосторожно обращаясь с оружием… Жрец широко взмахнул тесаком и рассек путы. Даже кожи не задел — вот что значит опыт и ловкость!
— Тбп не хочет твоей жертвы, — хмуро сообщил Эд-Ар. — Вона каменюгу даже послал, метеорит клятый. Какой нож сломал, а, пятьсот лет кинжальчику. Живи. И девка жить будет, вместо тебя ее бить не станем. Радуйся.
— Тбп не хочет моей жертвы? — с нажимом переспросил я. — Жертва-то была не моя, ваша. Я был самой жертвой. Так шо… Неча переиначивать смысел событий, сие нехорошо кончиться могет.
— Проваливай, — снова махнул рукой Эд-Ар, да так ловко махнул… Сказывается тренировка, видать. — И девку забери. Чтоб к полудню вас тут не было.
Ровуд встретил меня бодрым похлопыванием по плечу, Жуля просто счастливо повисла на шее. Тбписты мрачно, как Эд-Ар, сторонились, обходили за несколько шагов, что-то возбужденно обсуждая. Я так и не понял большинства их рассуждений: то ли диалект собственный, то ли заумно говорят слишком, то ли наоборот — дикую чушь несут. Результат один.
Толпа развеялась, разошлась. Ровуд ухмылялся и порывался декламировать похабщину; я его остановил — не хватало при Жуле-то. Осталось человек пять, они пообещали проводить нас к выходу из тбпистских владений и концу Шутеп-Шуя с другой стороны перевала. То бишь — к продолжению дороги на Райа. Куда я давно стремлюсь и мечтаю попасть… А чего я там забыл? Ах да…