Это не имеет ни гроша схожего с психологической практикой. Да, я давлю на клиентов, вывожу — если понадобиться, завожу в угол.
— Я же не кричу… Что со мной?
Без понятия. Из-за слабости открываю рот и молчу в пустоту.
Неожиданно Банжамин отворачивается и ложится на левый бок спиной ко мне.
Держась за последнюю ниточку надежды, что со мной всё нормально, что я в порядке, вспоминаю запомнившиеся мне строки.
— …помню, спал мой давний друг, не тихий он ни на чуть-чуть. Я помню, как смотрел в лицо, и не врало оно.
Мне необходимо выдохнуть. Не ментально. Я всего-то взялся за «рёбра», сжал руку, берясь за рубашку, и перестал верить, что я приду в норму в ближайшее время. О чём я думаю? Мерзость какая. У меня полно своих способностей, что будут намного полезней, чем человеческие. Просто страдаю ерундой. Оправданий нет.
Итак, я сижу здесь и вообще не хочу думать ни о самочувствии Шарлотт, ни о самой Шарлотт. Этот клиент виноват во всех своих грехах. Если бы она сидела в психиатрической больнице, существовал бы способ повлиять на неё, до чего-то дойти, но она не принимает вину, перекладывая её на любовников и мужа.
Я люблю свою работу, но не тогда, когда из меня хотят сделать виноватого.
Я закрываю рот и отрицаю все свои прошлые думы. А как дальше-то?
***
Следующий день не даст мне полного удовлетворения. Он настал так внезапно, что я не заметил, как проснулась Банжамин и потрясла меня за ткань брюк. Я ни с того ни с сего притянул девочку к себе, всё ещё сидя, и обнял её.
— Обещаю, с тобой всё будет хорошо.
— Я не хочу с ней жить. Но она мая мама. Это нормально, что я её не люблю?
— Вообще нет, — чётко сказал я. — Но мне понятны свои мысли, хоть и будничные, но не детские. Чтобы добиться понимания, нужно содействие с обеих сторон. Вы оба пытались, но в конечном итоге сдались, — она нахмурила бровки, и я решил ретироваться: — Родные люди не всегда близки друг к другу. Тоже бывает разлад. Он у вас есть. Человек может не нравиться, не оправдать твоих ожиданий, непростительно оступиться — для людей в порядке вещей. Или жизнь их таким образом проверяет на прочность, — пожал плечами. — В любом случае, у вас не сложилось. Нечего винить себя. Можешь взять часть вины — так будет даже лучше.
— Почему? — Банжамин была удивлена из-за моего завершающего предложения.
— Оба же сближались и оттолкнулись. Умнее взять равную часть ответственности. Ради справедливости и совести. Чтобы не грызть себя все дальнейшие годы.
И что бы я ни нёс, эта девочка смирно слушала меня и кивала, понурившись. В ней идёт борьба своего «я» (людского эгоистичного эго) и моей неприкрытой искренности. Я желаю всему миру покаяться в грехах, чтобы хоть карма их стала на ту редкую малость легче. Носить на горбе крест все рано или поздно станут, и у Банжамин есть шанс откупиться от своего.
— А мне надо прощать маму?
Именно к этому выводу я её и подводил.
— Как считаешь нужным. Это твоё право. И брать вину ты не обязана. Я тебя ни к чему не принуждаю. Твоя жизнь — твои выводы.
— Но раз ты говоришь, то я её прощу.
— Что? Не врёшь? Это не на словах, должно исходить от твоих убеждений: отпустит ли сердце или нет, — я принялся её заговаривать, чтобы не слушалась меня так слепо. Дети…
— Поздно — я простила. Я прощаю маму за то, что она выбрала не меня.
Дети… Как-никак они умеют удивлять.
— Это очень важное решение. Ты не возьмёшь слова обратно, если попадётся случай?
— Не-а. Для меня важнее — как буду без неё. Она не растила меня, как папа, но жду, когда судьба надо мной сжалится. Секундочку сжалится — и я как ухвачусь!
— Молодец, — с улыбкой на моей ранее недовольной гримасе потрепал Банжамин макушку. — Давай, я бы посмотрел на это. Я за.
Удача в жизни живого играет огромную роль, но некоторые не согласятся с моим ребячеством. Разъясним. Судьба — штука непредсказуемая, она спит много, являясь нейтральной. Несчастье и удача — яркие производные судьбы. Кто слепо верит, что ему уготована конкретная судьба, — сбрендивший с диагнозом. Судьбе, честно говоря, плевать на людей. Они куда-то идут, добиваются результатов, крадут жвачку в круглосуточном, ошибаются, написав «о» вместо «а». Судьба просыпается в самый неожиданный момент и такая: «О, ты, оказывается, зажал две тысячи на воду? В квартире нет воды!» — и по её подачке человеку отправляют письмо, в котором сказано, что за коммуналку тот должен две свои зарплаты.
Так происходит абсолютно со всеми. Возмездие или награда нагрянут тогда, когда проснётся царица судьба.
— Ну всё. Иди в ванную.
— А тебе не нужно?
— Я потом, ты девочка, я тебе уступаю.
— Ладно. А то ты, наверное, тратишь целый час, как мама.
— Это отчего же? — я рад такому исходу. Маюсь я над нелепицами часто.
— Красота не вечна. Мажешь лицо кремами, волосы укладываешь, что вы там ещё делаете? Я всё про вас знаю.
— Про кого, боюсь спросить?
— Про мужчин. Вы такие неоднозначные, — без левой мысли напоследок закатила глаза и наткнулась на замо́к. Без расспросов щёлкнула им и вышла.
— Чем я занимаюсь… — со смехом выдавил я и встал, отряхивая несуществующие пылинки.
Я польщён. Удивляться тут нечему; я осознаю, насколько невероятен и прелестен, без сомнений, но услышать комплимент в свой адрес никогда не бывает лишним.
Хоть что-то приятное — это мне награда за вчерашнее. Я полез в карман жилета — тихо. Часы не брынчат, не тикают, не вибрируют, следовательно, клиента не поджидают опасности и он спокоен. Но я слышал шаги час назад. Если, конечно, она не провела любовника через окно, может быть и не она, однако по слуху легко догадаться, что это Шарлотт.
Эх, вперёд. А то уже кажется, что я сбегу отсюда и не пожалею ни о чём.
Заберите меня!
— Как спалось? — как ни в чём не бывало поздоровался с Шарлотт.
— Одиноко, — отчеканила она.
— Стоило бы привыкнуть за два месяца.
— И не подумала бы. Ты мне за всё ответишь в суде.
— Ага.
— Тебе что, правда безразлична моя судьба?
Вот как жёны пилят мужей… Это же целое искусство! Я имел с ними дела, но не напрямую, так что полезным опытом она меня награждает!
— Нет.
— Как у тебя всё просто!
— А зачем усложнять? Разойдёмся — цирк окончится. Мы можем любить друг друга, не любить, но нам известен исход по горке грехов от каждого. Спрошу в последний раз: ты хочешь со мной поговорить о том, что тебя гложет? — Я даю ей шанс, и пусть она ответит положительно, а не убегает от себя.
— Жак, ты уходил на свою работу и не возвращался месяцами. У тебя был выбор: идти туда или нет. Денег хватало, я бы устроилась на работу. Неужели тебе так нужно было бросать меня?
Почему «меня», а не «нас»?
— По моим выводам ты уходил из дома, чтобы скрывать свои похождения. У вас там, на «работе», есть девушки, ты отмечал. Что, достал тебе наш дом? Я тебя достала?
Имея представление о характере и поведении Шарлотт, то я бы сказал «верно, ты меня достала. Как же ты меня достала!», но я без всякого понятия, что думает по этому поводу Жак. Который лежит себе в могилке мирно и спокойно, а я получаю нагоняй за него. Лучше я пусть полежу в гробу, чтобы отдохнуть.
И если даже Жак изменял Шарлотт, то я об этом уже не узнаю. Конечно, а как иначе, фотографии же на службе делают после того, как умерли или победили, а не наоборот. Иногда фото бывают бесполезны, особенно обидно становится, когда их куча, а результата никакого.
— Я не буду отвечать на столь глупый вопрос. Но скажу, — быстро добавил я, а то Шарлотт гримасу сотворила похуже моей, — всё могло случиться.
— Ах ты! Я была тебе верн… Ты обманул меня! Распинался вчера в признаниях в любви, а сейчас сам утверждаешь, что «всё могло случиться»! — уделила моим словам особое внимание.
— В жизни бывает многое. Стоит справиться с трудностями ради себя. Но у меня чувство, что ты себя не любишь. Раз довела до такого состояния всё, что вокруг тебя. Я готов и дальше помогать тебе, оказывать влияние на твои изменения. Полюбить себя ты обязана любой ценой. И время не важно. Главное — не поздно. Когда поймёшь, что жизнь того стоит, я буду счастлив, Лотта.
