Рука? На моем плече?!
Медленно, очень медленно я повернулась и узрела огромные сине-зеленые глаза, белые волосы до плеч, белую бороду, белые, сверкнувшие в улыбке зубы…
– Уй-й-й-й-й-й! – раздался чей-то визг.
– Не визжи, – поморщившись, попросил морской царь.
– А-а-а-а! – заорала я.
– Не ори, – русал тяжело вздохнул всей своей могучей грудью.
– Т-т-т-твою мать, – выдохнула я, завороженная размерами мускулов.
– И не ругайся, – пристыдил он меня.
И тут до меня дошло, что мужик… ну, в смысле русал, он ведь рядом совсем, а мы купались-то не особо одетые… в одном белье, ибо народу вокруг не наблюдалось, а русалы к ведьмам не подплывают, потому что опасаются. И тут над словно притихшими волнами послышался ленивый голос нашей преподавательницы:
– Какие-то проблемы, Стася?
Морской царь бросил недовольный взгляд на ведьму, затем вновь с улыбкой посмотрел на меня. И вот чего он улыбается, а? Вот стоит же и улыбается… Здоровый такой. Мне вода по плечи, ему по середину тела. И борода у него до груди. И улыбается. Уж и ведьмочки плескаться перестали, замерли, глядят с интересом. А царь морской вдруг шире улыбнулся и молвил:
– За сердце твое доброе, за дело хорошее, за тепло душевное проси у меня, Станислава Григорьева, чего хочешь!
Смущенно смотрю в воду. Мимо проплыла рыбка… У морского царя от талии и ниже хвост рыбий, кстати, так что, кроме той самой рыбки, более и не видать ничего… И самое главное – этого я приворотным зельем-то не поила, значит, за другое доброе дело расплата настала. Понять бы еще, за какое.
– Так, – задумчиво проговорила я, – русалки сами виноваты, и вообще я их, между прочим, не трогала.
И взгляд на царя морского из-под ресниц быстрый такой, чтобы по его реакции понять, в тему или не в тему. Но русал нахмурился и вопросил басом:
– Русалки?
Не оно.
– В ваших водах не рыбачила, – начала отмазываться я.
– Теплее, – вдруг улыбнулся морской царь.
– Эм, чего? – не поняла совершенно.
– С рыбами связано, – подсказал он.
Стайка серебристых мальков проплыла мимо. Проследив за ними взглядом, я задумчиво повторила:
– Не рыбачила, правда.
Издав тяжелый вздох, морской царь протянул руку, коснулся кончиком трезубца воды, и острие зажглось золотым сиянием. Сияние нарастало, нарастало, нарастало… и вдруг отделилось от трезубца, махнуло хвостиком и поплыло ко мне золотой рыбкой. Самой настоящей взрослой золотой рыбкой! И эта золотая рыбка подплыла, поднялась на волне, умильно заглянула в глазки и вопросила:
– Чего тебе, старче… э-э… тьфу! Здорово, спасительница!
У рыбки был бас. Нехилый такой, грудной, как у мужика-извозчика, курившего десять трубок в день и не гнушавшегося горилкой с ранней зорьки.
– З-з-здравствуйте, – испуганно ответила я, отступая почему-то к морскому царю.
Не, он тоже дядька внушительный, но голос все же как-то помягче будет.
– Обниматься идешь? – вопросил русал. – Ох ты ж радость девичья, обнимательная!
И меня сжали в объятиях так, что разом хрустнули все кости. После по плечу похлопали столь сильно, что спина заныла. И припечатали:
– Не надо, не благодари.
У меня глаза, полные слез, и после похлопываний всю перекосило.
– Ну, – царь морской похлопал по второму плечу, и перекос исчез насильственным методом, – бывай, Станислава Григорьева. Да помни, добрые дела – они завсегда награду находят.
С этими словами он добродушно, как ему, наверное, казалось, расхохотался, отчего у меня в голове зазвенело, потрепал по макушке и исчез во всплеске морских вод!
В тот момент я еще не понимала, что расплата за добро уже близка.
Никто не понял. Пока золотая рыбка не пробасила:
– Все, свобода, мать вашу! Так, девка, где мой аквариум?
– Аквариум? – я все еще не поняла.
– Ну дык, – рыбка с самым мужиковатым видом сплюнула, – за доброту твою, за тепло сердешное, за то, что рыбок золотых из плену басурманского спасла, наш царь тебя и наградил.
– Чем наградил?
Рыбка гордо выпятила грудь колесом и пробасила:
– Мной!
Сделал добро – готовься к расплате.
– Аквариум, говорю, где, захухря недалекая? – грозно вопросил золотой рыб.
С перепугу я плюхнулась в воду и ушла в синее море с головой. И главное, там бы и осталась – тихо, тепло, хорошо и спокойно, но Агата нырнула за мной, ухватила за руку и потащила вверх, а наверху началось:
– Слушай, давай не будем?! – разорялся золотой рыб. – Мне восемнадцатый самоубивец в хозяевах даром не нать и за водку не нать!
И почему мне снова захотелось уйти под воду, а?
– Григорьева, – раздалось с берега, – учти – утонешь, в университет можешь не возвращаться.
Заявление Эльвиры Жутковны вызвало странный диссонанс в моем восприятии действительности, но главное я поняла – смерть у них явный повод к отчислению. Интересно, а трупы подобная дискриминация сильно расстраивает? Не, ну так, чисто теоретически…
– Из воды вылезай, валандайка вертлявая, – басом добавил рыб. – Аквариум мне! Вместительный! И червячков, красненьких, жирненьких! И чтобы водоросли свежие, а не пожухлые, и чтобы…
– Всенепременно! – заверила я, разворачиваясь и начиная стремительный заплыв к берегу. – Вот сейчас в универ слетаю, аквариум са-а-а-амый большой приволоку и непременно, обязательно заберу столь ценный дар за дела добрые, за тепло сердешное… Да чтобы я еще хоть раз… В смысле я быстренько! А вы плавайте пока, отдыхайте, стало быть!
К концу тирады я доплыла до берега, плыть было недалеко, выбежала из воды, игнорируя заинтересованные взгляды ведьмочек, торопливо оделась, не дожидаясь, пока белье просохнет, и молитвенно воззрилась на Эльвиру Жутковну. Ведьма ведьму, как говорится…
Она и поняла все с первого взгляда.
– Девочки, – преподавательница поднялась, – немедленно возвращаемся, Григорьевой еще аквариум подобрать надо бо-о-о-ольшой-пребольшой, с червями и водорослями.
– И галькой, – важно добавил рыб из воды.
– Всенепременно, – заверила его ведьма.
И ведьмочки все поняли. Я же говорю – ведьма ведьму и все такое.
Выбежав из воды, они похватали свои вещи, да так, толком не одеваясь, и сиганули в портал, Эльвирой Жутковной для нас всех сотворенный.
Из портала вывалились гурьбой на дощатый пол учебного кабинета, причем все почему-то подхихикивали и особливо крепко к себе мешки с козьей шерстью и птичьим пером прижимали, так как падение падением, а гадость фейкам – это святое.
А последней вышла наша учебная ведьма – степенно и гордо, с истинно преподавательской статью. Вышла, скептически нас оглядела и… и вдруг растеряла весь свой злобный вид. И мы, ничего не понимая, удивленно на нее смотрели, пока в кабинете не раздалось злое:
– Не люблю ведьм. Неисполнительны, необязательны, недисциплинированны.
Наша грозная преподавательница, потупившись, смущенно произнесла:
– Простите, Владлен Азаэрович, подобное больше не повторится.
Мы ахнули, а некоторые мешком вообще прикрылись (в смысле я). И поворачиваться, чтобы увидеть декана чертового факультета, который, судя по всему, сидел за преподавательским столом, совершенно не было никакого желания.
– Григорьева, – раздался усталый голос фальшивого боевого черта, – потрудись вспомнить о своих обязанностях старосты и разберись с домовыми. Немедленно.
С этими словами декан чертового факультета поднялся и удалился из кабинета, оставляя нас в некоторой задумчивости.
Задумчивость была недолго – с минуту. Потом Эльвира Жутковна как рявкнет:
– Марш следы заметать, живо!
И мы помчались заметать следы. Роем. Но сначала, конечно, оделись и только потом помчались следы заметать. Мы же еще не знали, что нас ждет!
* * *
Стоим рядом с фейским общежитием.
Перед нами клейкая лента с надписью «Не входи, оживит!», опоясывающая все зеленое здание. Фейки тоже толпятся за ограждением, поглаживая свою гламурную животинку, поправляя крылышки и бросая на нас злобные взгляды. А в здании орудуют навы. Половину выпускной группы загнали, и Мара Ядовитовна еще злобствует, то и дело слышится ее: «Мне нужны доказательства!».
И мы стоим в растерянности, понимая, что ни перья, ни волосы горных козлов подкинуть нет никакой возможности. Вот просто никакой.
– А может это… над лентой пролететь или проползти? – предложила Райса.
Агата меланхолично протянула руку, схватила за шкирку гномика, который, как и мы, стоял в толпе и глазел на навий обыск фейкиного жилища, и швырнула несчастного на огороженную территорию. Полыхнуло, громыхнуло, и гном вернулся на место обугленный, обгорелый и ошарашенный.
– Никак, навья магия, – констатировала очевидное Агата.
– Попали, – Кларисса сплюнула на землю. – Говорила, что с чертями связываться себе дороже?!
