Глава 11. Человек гор
Еще водится в том краю множество грифов, больше, чем в других местах; одни говорят, что у них перед туловища орлиный, а зад львиный, и это верно, они и впрямь так устроены; однако туловище грифа больше восьми львов, вместе взятых, и он сильнее сотни орлов. Гриф, разумеется, может поднять и унести в свое гнездо лошадь с всадником или пару волов, когда их в одной упряжи выводят в поле, так как когти на его лапах огромные, с туловище вола, из когтей этих изготовляют чаши для питья, а из его ребер — луки…
Джон Мандевиль. «Путешествия»
Проснувшись наутро, я некоторое время рассеянно гладил Жулю по голове, осмысливая случившееся. Потом заметил, что девушка смотрит на меня, и в ее взгляде застыло тревожное ожидание: что будет, не решит ли Хорс, что прошедшая ночь — лишь минутная прихоть, секундное развлечение? Я улыбнулся Жуле, обнял ее и поцеловал. Тревога и неопределенность сразу исчезли из карих глаз возлюбленной… Карих?! Они же черными были! Ладно, оставим это…
Время шло незаметно. Усталость не приходила, мы снова набирались сил, обмениваясь ими друг с другом и отдавая обратно. Даже есть не хотелось. Хала возмущенно пофыркивала в своем углу, обделенная вниманием Пахтана, но нам до нее не было особенного дела.
Однако утро заканчивалось. Приближался полдень. Скоро прилетит Рухх, и нужно будет выметаться прочь.
Я первый выбрался из пещеры и ахнул. От вчерашнего белого великолепия не осталось и следа! Снег не сошел, нет, по крайней мере не весь, но оставшийся покрылся грязными пятнами, темными разводами. Я зачерпнул пригоршню из ближайшего сугроба, и на руке осталось черное пятно. Это оказалась сажа. Откуда здесь сажа?
Жуля все поняла сразу.
— Вулкан просыпается, — сказала она.
— Вулкан? Ах да, — я вспомнил курившуюся вершину, которую мы миновали недавно. Как некстати.
— Это вулкан Мурфи, — пояснила Жуля. — Он самый непредсказуемый из вулканов. Может поплевать немного огнем и надолго замолкнуть. А может внезапно залить все вокруг лавой. Ученый Аблох Мурфи когда-то давно исследовал его особенности и пришел к выводу, что от вулкана можно ждать только неприятностей. В том смысле, что его наиболее опасные судороги происходят в самое неподходящее время. Потому вулкан и назвали именем ученого. Мурфи сам был непредсказуемым.
Жуля огляделась.
— Наверное, ночью был выброс. Мы просто не слышали, хотя… — девушка засмеялась, — такое трудно не услышать. Говорят, содрогается вся земля, но…
— Мы сами содрогались, — подсказал я.
— Вот именно, — подтвердила Жуля. Я обалдел — она даже не порозовела. Неужто излечилась?
— Ты уже не смущаешься по каждому поводу?
— Почему же? Смущаюсь, и еще больше прежнего.
— Но сейчас…
— Почему я должна стесняться или стыдиться тебя?
Я обнял Жулю. В это время послышался знакомый нарастающий вой, шум и грохот, с небес спустилась Рухх, раскидав ветром снег. Некоторое время в воздухе носилась черная пыль.
— Кха-кха-кха, — закашлялось чудовище, спустившись на землю. — И какого демона Коза начала плеваться?
— Кых-кых, — согласно отозвались мы.
— Коза — это другое название вулкана, — объяснила Жуля мне в шею. — Более древнее.
Монстр уставился на нас.
— Ага, значить, вы уже готовы уби'а-аться? П'ек'а-асно, п'ек'а-ас-сно. Щас вернус-сь.
Птица улетела, вновь обдав нас облаком пепла и сажи. Мы переглянулись.
— Она что-то говорила о своем друге, — вспомнила девушка. — Может, полетела за ним. Рухх, конечно, большая, но мы-то тоже не самые маленькие.
Меня же интересовал другой факт. Почему чудовище говорило и вело себя как пьяное? Что может так подействовать на подобное создание?
Наскоро собравшись, скормили Хале остатки овса, чуть ли не силой толкая еду ей в глотку. Кобылица отощала, на боках выступили ребра, однако однообразная пища так, видимо, опротивела, что даже голодная смерть не казалась уже чем-то страшным.
Сами мы кушать не стали по двум причинам. Во-первых, не хотелось. Во-вторых, нечего…
Раздался вой, вдвое мощнее обычного, в пещеру ворвался и заметался безумный вихрь, где-то в углу образовался и тут же рухнул небольшой смерчик. Прилетела Рухх. И похоже, Жуля догадалась верно — прилетела не одна.
Собравшись с духом, я выбрался на свет. Вернее, туда где был когда-то свет — сейчас солнце закрывали громадные крылья самца Рухх. Я невольно зажмурился: одна Рухх — это уже много, а уж семейная пара… Лучше бы такого никогда не видеть.
— Гхаа! — прогремело в вышине. — Енти, шо ли?
— Агась.
— Ну так шо, не могла, шо ли, сама справитс-са-а? Обязательно, пнимаешь, ташшыть с собой. Твари, мол, тяжжо-олые, громо-оз-здкие. Как же! Вижу!
Жуткая голова в мгновение ока оказалась передо мной, клюв раскрылся и дохнул перегаром.
— Такхой заморыш, блин, и не уташшышь? Да я у детствэ их пачками носил, да ишшо на молодого бычка хватало.
Рухх подвинула свою башку с другой стороны и зашептала мне на ухо, выдыхая тонкий аромат старого вина:
— Не об'ащ-щай внима-ания, он всегда такой. Щас побалагу'ит и успокоится. Так, выпенд'иваетса-а.
Я с ужасом и изумлением наблюдал за выпендривающимся чудовищем, чувствуя себя не на месте. Нет, определенно, мне сейчас надо находиться не здесь, а где-нибудь в тихом уютном кабачке, распивая с Лемом самогонку и слушая истории про всяких там уникальных животных. Почему я не там?
— Ну ладыть, — хищник снова уставился на меня. — Такх и быть, помогу. Что у нас тут есть у целам? Два заморыша да четвероног? Ну, четверонога — на жратву щас, заморышей — на хранение, схаваем потом… Шучу, шучу. Я беру четверонога, ты — все остальное.
Распределив таким образом роли, самец хлопнул крыльями, нас с Жулей порывом ветра отбросило шагов на пять и снова вываляло в пепле, схватил кобылицу и с натугой взлетел. Рухх тоже поднялась и угрожающе нависла над сверху. Я едва успел схватить облепленные сажей сумки с поклажей, когда жуткая когтистая лапа вцепилась в грудь и потянула куда-то вверх. Повертев головой, я увидел, что Жуля с вытаращенными глазами находится рядом, свисает из другой лапы. Наверно, мои гляделки были не менее выпуклыми, чем у девушки.
— Если б не великий Крхаа-Канд'а-апахтархан, ни за что не согласилась бы на такое униж-же-ение, — проорала Рухх, повернув к нам голову. Мне заложило уши. Птица, похоже, считала нас глухими, а может, это просто такой эффект из-за движения. Хотя Рухх летели не слишком быстро, ветер в ушах свистел, а с боков обдавало мощными вихрями.
— А где он сам? — крикнул я, немного придя в себя.
— Чаво?
— Где он?
— Кто где?
— Пахтан!
— Какой пахан?
— Да не пахан, а Пахтан. Ну, Краа-Кандрапахтархан, то есть.
— А, вон че. Дык не зна-аю вить. Ушел куды-то, а куды — не сказал-л. Повелел вас доставить, и усе. Дела, вида-ать.
— Дела?
— Ну! Мало ли какие дела у него могуть быть. Ничо-о, ес-сли вы ему нужны, вернетса-а.
— Ну спасибо, — обиделся я. Но птица не поняла интонацию.
— Да н-не за шта-а!
— Все равно благодарю!
— Да н-ну шта-а ты!
— Ну как так можно!
— Иди отседа! — огрызнулась птица, и я замолк, сообразив, что в любое мгновение могу полететь не вперед, а вниз. Это было бы очень обидно.
С высоты открывался изумительный вид. Влево и вправо, насколько хватало взора, тянулись горы. Впереди через какое-то расстояние, и немаленькое, начинался просвет между вершинами, сквозь который на невообразимой глубине в потрясающей дали просвечивали ровные полоски полей. Сзади… Я извернулся как мог и вгляделся. За примерно таким же расстоянием, занятым горами, темнел массив леса, за которым был снова лес, лес и лес. Видимо, отблеск на окнах замка Кахту в тот раз только показался. Ибо даже с такой высоты дальше леса была только туманная дымка, скрывающая все вплоть до горизонта.
Я восхитился тому, сколько преодолел за всего-то несколько дней пути. В этом мире, не избалованном механическими средствами передвижения, продолжительность путешествия напрямую зависит от его длины, и потому время имеет свойство течь медлительно, неторопливо. За исключением, разумеется, важных событий, или когда происходят разительные перемены. А так — люди никуда не спешат. Ведь чтобы добраться из одного конца страны в другой, требуется порою месяц, а то и больше. Не всякий гонец выполнит рабочий долг с готовностью, некоторые предпочтут отсидеться положенный срок в тихом — или громком, у кого какие пристрастия — кабачке за кружечкой чего горячительного, ведя мудреные споры о политике, а потом явиться за честно заработанными деньгами. Благо, не всякое сообщение требует подтверждения от получателя. Таким образом, во многих городах узнавали о смерти старого короля и воцарении нового ладно если через десять годов после коронации. А ведь могли вообще узнать только к коронации следующего, когда добросовестный гонец все-таки приносил в захолустье известия государственной важности.
